ца воинов-гребцов были полны страстной решимости к действию, всепобеждающего желания столкнуться с неведомым. Весь корабль был подобен наконечнику нацеленного копья. Фафхрд изумился живости видения. Смутные отголоски мечтаний и устремлений далеких времен будоражили его кровь. Он ощутил кольцо на руке, провел пальцем по вырезанному чудовищу и кораблю и снова хохотнул.
Мышелов достал сильно оплывший огарок свечи из укрытия и вставил его в небольшой фонарь из рога, который защищал пламя от ветра. Подвешенный на корме, фонарь лишь слегка раздвигал темноту, освещая совсем незначительное пространство. До полуночи на вахте должен был стоять Мышелов. Фафхрд спал.
Северянин проснулся с ощущением, что погода изменилась и нужно срочно что-то предпринимать. Мышелов звал его. Шлюп накренился так, что поплавок с правого борта чертил только по гребням волн. Ветер нес ледяные брызги. Пока Мышелов ставил шлюп по ветру, а Фафхрд убирал часть парусов, уменьшая их площадь почти в три раза, волны бились в нос судна, а отдельные перекатывали через него.
Когда судно вновь легло на прежний курс, Фафхрд не сразу присоединился к Мышелову, а постоял, размышляя и прикидывая, выдержит ли шлюп испытание штормом, потому что это была его первая серьезная проверка. На своей далекой северной родине Фафхрд привык строить совсем иные лодки, но это была лучшей из тех, что можно было выбрать. Он законопатил и просмолил шлюп очень старательно, заменил некоторые деревянные части, которые выглядели подгнившими, поставил треугольный парус вместо квадратного, и слегка утяжелил нос. Чтобы сбалансировать шлюп и придать ему устойчивость, он добавил аутригеры, сдвинув их немного от мачты к корме. При этом он использовал самое крепкое дерево для длинных крестообразно прилаженных и заботливо подогнанных поперечин. Он был уверен, что сделал все возможное, но это не меняло сути: у лодки был неуклюжий, громоздкий остов и множество скрытых недостатков. Фафхрд стоял, вдыхая сырой соленый воздух и, сощурив глаза, вглядывался против ветра, пытаясь оценить погоду. Он понял, что Мышелов что-то говорит ему и, повернув голову, услышал:
— Выброси кольцо, пока не начался ураган!
Фафхрд улыбнулся и сделал жест, означавший «Нет». Затем он обернулся назад, чтобы обозреть дикий хаос темноты и волн, гонимых ветром. Мысли о лодке и погоде оборвались, и Северянина охватило желание раствориться в трепетном страхе перед стихией, для которой время не существовало. Раскачиваясь, чтобы сохранить равновесие, чувствуя каждое движение лодки, он ощущал в то же время первозданную волю природных сил, как будто был единым целым с ними.
Вслед за тем случилось то, что, как по волшебству, лишило Фафхрда сил двигаться. Из колышащей-ся стены мрака возник нос галеры с головой драко-' на. Он увидел черное дерево бортов, блеск весел, блики мокрого металла. Это было так похоже на корабль, который Фафхрд видел в мечтах, что он онемел от удивления, не понимая, было ли это только еще одно видение, или он уже тогда мельком видел его, а может быть ему дано было вызывать чудесный корабль из глубин силой своего воображения. Корабль угрожающе рос в размерах, становясь все выше, выше, выше.
Мышелов закричал и налег на румпель, его тело выгнулось дугой в мощном усилии. Шлюп едва успел увернуться из-под оснащенного драконьей головой носа. А Фафхрд все стоял, уставившись на него как на привидение. Он не слышал предупреждающего крика Мышелова, когда парус внезапно наполнился ветром с другой стороны, резко заплескался и стремительно стал разворачиваться. Укосина подцепила Северянина под колени и отшвырнула прочь, но не в море, так как его ноги нащупали узкий понтон и он неустойчиво забалансировал там. В то же мгновенье весло галеры прихлопнуло Фафхрда сверху и он опрокинулся в сторону, инстинктивно хватаясь за лопасть. Волны окатывали и крутили его, но он цеплялся изо всех сил и карабкался по веслу вверх, перебирая руками.
Его ноги окоченели от холода. Он боялся, что не сможет плыть. Столбняк от того, что он увидел, все еще продолжался. На минуту Фафхрд вообще забыл о Мышелове и шлюпе. Вынырнув из алчных волн, он добрался до борта галеры и ухватился за отверстие для весла. Тут он оглянулся и в каком-то ошалелом . изумлении увидел удаляющуюся корму шлюпа и вырванное из тьмы светом раскачивающегося фонаря серое лицо Мышелова.
То, что случилось потом, положило конец передышке. Рука, сжимающая нож, нанесла удар. Фафхрд увернулся и вцепился в запястье противника, затем ухватился за борт галеры, встал на весло, просунул ногу в отверстие, в которое оно было вставлено, и подался вперед. Нападавший выронил нож слишком поздно, он попытался уцепиться за что-нибудь, но неудачно, и его рвануло за борт. В тщетном ужасе, хватаясь за что попало, он изрыгал ругательства. Фафхрд, инстинктивно перейдя в наступление, спрыгнул на скамью для гребцов, которая была последней из расположенных под кормовой палубой. Он обшарил глазами пространство, уткнулся взглядом в стойку с составленными мечами и выхватил один из них, угрожая двум неясным фигурам, поспешно приближающимся к нему: одна от передней скамьи, а другая — от кормы. Они атаковали стремительно, но молча, что было странно. Покрытое брызгами оружие поблескивало, когда мечи скрещивались.
Фафхрд бился с оглядкой, ожидая удара сверху, согласуя выпады с качкой. Он увернулся от сильного удара и отразил неожиданный обратный выпад сплеча. Прокисшим винным перегаром, дохнуло в лицо. Кто-то вытащил весло и двинул им как большим копьем; оно угодило между Фафхрдом и двумя рубящимися с ним, тяжело ударившись о стойку с мечами. Перед Фафхрдом промелькнуло зубастое, напоминающее крысиную морду лицо с бусинами глаз, уставившихся на него из еще более глубокой тьмы под кормой. Один из нападавших широко замахнулся, поскользнулся и упал. Другой отступил, затем приготовился к новой атаке, но застыл с занесённым мечом, глядя поверх головы Фафхрда, как будто увидел, нового врага. Гребень громадной волны ударил его в грудь, скрывая под собой.
Фафхрд почувствовал тяжесть воды на плечах и вцепился в корму, чтобы удержаться. Палуба рискованно накренилась. Вода хлынула через отверстия для весел с противоположной стороны. В смятении Фафхрд осознал, что галера попала в провал между волнами и набрала воды. Она была построена, явно не так; чтобы выдержать подобное испытание. Он прыжком увернулся от другой сокрушительной волны, обрушившейся на корму, и кинулся на помощь рулевому, боровшемуся со стихией. Они вместе налегли на огромное рулевое весло, которое, казалось, входило в камень, а не в воду. Дюйм за дюймом они отвоевывали пространство/ смещая рукоять поперек узкой палубы. Тем не менее галера казалось была обречена.
Затем что-то мгновенное ли затишье ветра и волн или возможно удачный рывок переднего гребца— решили дело. Медленно, с трудом, как Набравшее Воды старое корыто, галера поднялась, начала выравниваться и ложиться на нужный курс. Фафхрд и рулевой напрягались в колоссальном усилии, чтобы удержать каждой завоеванный фут. И только когда галера выровнялась по ветру, они взглянули наверх. Фафхрд увидел два меча, направленные ему прямо в грудь Северянин взвесил свой шансы и замер, не пытаясь сопротивляться.
Нелегко было поверить, что можно- сохранить огонь в этой ужасной сырости, но тем не менее, один из нападавших держал шипящий смоляной факел. В его свете Фафхрд увидел, что окружавшие его были северяне, как и он сам. Крупные худые парни, такие светловолосые, что казались почти безбровыми. На них были проклепанные военные доспехи и тесно облегающие головы бронзовые шлемы. Выражения их лиц представляли нечто среднее между свирепой гримасой и ухмылкой. Снова Фафхрд ощутил запах перегара. Взгляд Фафхрда блуждал по сторонам. В передней части галеры три гребца вычерпывали воду ведром и ручной помпой.
Кто-то большими шагами приближался к корме — предводитель, насколько можно было судить по золоту, драгоценностям и по уверенному виду. Он перемахнул трап с гибкостью кошки. По-видимому он был моложе остальных, и черта его лица можно было назвать тонкими. Прекрасные светлые шелковистые волосы прилипли ко влажным щекам. Но была какая-то кошачья алчность в его крепко сжатых улыбающихся губах, и безумие проглядывало в сверкающих, как драгоценные камни глазах. Лицо Фафхрда окаменело под их изучающим, взглядом. Один вопрос мучил Северянина. Почему даже в самый разгар неразберихи и борьбы не было слышно ни криков, ни воплей, ни даже команд? С тех пор, как Фафхрд оказался на борту, не было произнесено ни слова.
Молодой предводитель, кажется, пришел к какому-то заключению по поводу Фафхрда, так как его улыбка стала чуть шире, тонкие губы дрогнули, и он показал жестом в сторону палубы для гребцов. Тогда Фафхрд прервал молчание, его голос прозвучал хрипло и неестественно:
— Что ты намерен делать? Прими во внимание, что я спас твой корабль.
Он напрягся, ощущение близости стоящего сзади рулевого придавало ему сил, как будто разделенное с ним напряжение связало их единой нитью. Улыбка сошла с лица предводителя. Он приложил палец к губам и затем нетерпеливо повторил свой первый жест. На этот раз Фафхрд понял. Он должен заменить гребца, которого столкнул за борт. Ему ничего не оставалось, как подчиниться — была некоторая, хоть и издевательская справедливость в этой идее. Приходилось признать, что возобновление борьбы в таком невыгодном положении приведет к скорой смерти, медленная же смерть ожидает его, если он прыгнет за борт с сумасшедшей надеждой найти шлюп в завывающей, вздымающейся и опадающей тьме Руки, сжимающие копья, напряглись. Фафхрд коротко кивнул головой, покоряясь. По крайней мере это были люди его племени.
С первым гребком, как только Фафхрд ощутил тяжесть бунтующей воды лопастью весла, его охватило новое чувство, которое впрочем не было таким уж незнакомым ему. Казалось, Фафхрд стал частью судна, разделяющей его цели, каковы бы они ни были, будто в душу вошел настоенный годами дух галерной скамьи. Когда мускулы разогрелись для работы, а нервы привыкли к ритму, Фафхрд обнаружил, украдкой поглядывая на гребцов вокруг, что как будто знал их раньше. Общие усилия накладывали соответствующий отпечаток на их лица, делая их похожими.