е-кто из них держал оружие наготове на случай внезапного нападения или засады, но вскоре даже самые осмотрительные небрежно опустили мечи, стали прикладываться к бурдюкам с вином и перебрасываться шуточками. Неуклюжий кормчий с пятнами желтоватой пены на белокурой бороде затянул матросскую песню, остальные подхватили, и влажные стены задрожали от мощного рева. Все глубже и глубже проникали они в эту пещеру – а может, и замок, – двигаясь по широкому изгибающемуся коридору, устланному ковром из тины.
Фафхрда несло по течению. Когда он замедлял шаг, другие подталкивали его, и он шел быстрее, но все это происходило механически. Ему остались подвластны только глаза, они бегали из стороны в сторону и с неимоверным любопытством впитывали каждую подробность: и многочисленные неразборчивые резные изображения морских чудовищ, отвратительных человекоподобных фигур, скатов и осьминогов, которые, казалось, оживали и двигались в мерцающем свечении; и высоко прорезанные окна или какие-то другие проемы со свисавшими из них темными скользкими водорослями; и лужи морской воды; и еще живые рыбы, хватавшие ртом воздух: люди наступали на них или отбрасывали ногой в сторону; и висевшие по углам гроздья усатых моллюсков; и, как казалось Фафхрду, еще какие-то существа, поспешно удиравшие у них с пути. В голове у него все более отчетливо звучала мысль: остальные явно должны понимать, где они находятся. Должны сообразить, что желтоватое свечение – это морская фосфоресценция. Должны догадаться, что они идут по жилищу самых таинственных обитателей глубин. Они обязательно должны осознать, что Симоргия действительно погрузилась под воду и всплыла только вчера или даже несколько часов назад.
Но люди шли за Лавасом Лерком и все так же пели, кричали и быстрыми глотками вливали в себя вино, поднося на ходу бурдюки к запрокинутым головам. А Фафхрд лишился дара речи. Плечи ему свело, словно море всей тяжестью уже давило на них. Его ум был совершенно подавлен зловещим появлением затонувшей сморгни. Воспоминания о легендах. Мысли о черных столетиях, в течение которых морская живность медленно влезала, вползала и вплывала сюда, пока не заняла каждую щелочку и трещину и Симоргия не слилась с таинственным океаном. В глубоком гроте, выходившем в коридор, Фафхрд увидел каменный стол и рядом широкое каменное кресло; ему показалось, что он различил даже осьминога, который, словно передразнивая человека, развалился в кресле, обвив щупальцами подлокотники и глядя на пришельцев немигающими блестящими глазками.
Постепенно фосфоресценция становилась все ярче, и дымные факелы побледнели. А когда пение смолкло, прибоя уже не было слышно.
Коридор резко повернул вбок, и Лавас Лерк издал торжествующий вопль. Его приспешники, спотыкаясь, пошатываясь и перекликаясь, поспешили следом.
– Симоргия! – вопил Лавас Лерк. – Мы нашли твою сокровищницу!
Потолок квадратной комнаты, в которую они попали, был значительно ниже, чем в коридоре. В ней стояли черные, пропитавшиеся водой, тяжелые окованные железом сундуки. Под ногами чавкал густой ил, тут и там виднелись лужи воды. Свечение стало еще ярче.
Пока остальные раздумывали, светлобородый гребец выскочил вперед и дернул за крышку ближайшего сундука. Ее угол остался у него в руках: дерево оказалось мягче сыра, а металл – черным вязким илом. Гребец снова вцепился в сундук и почти целиком сорвал с него крышку тускло заблестело золото, чуть засверкали покрытые тиной самоцветы. По драгоценностям пробежало похожее на краба существо и юркнуло в дыру в задней стенке.
С алчным воплем матросы набросились на сундуки, принялись их дергать, трясти и даже рубить мечами трухлявое дерево. Двое грабителей, борясь за право открыть сундук, рухнули прямо на него, он разлетелся на кусочки, и они продолжали тузить друг друга, лежа в грязи на груде драгоценностей.
Все это время Лавас Лерк так и не сошел с места, откуда издал недавно язвительный и ликующий крик. Фафхрду, который стоял рядом, забытый всеми, показалось, что Лавас Лерк огорчен тем, что его долгие поиски увенчались успехом, и отчаянно ищет чего-то большего, нежели золото и драгоценные камни, чтобы насытить свой дикий каприз. Затем Фафхрд обратил внимание, что Лавас Лерк что-то внимательно разглядывает – это была квадратная, заросшая илом, но несомненно золотая дверь в противоположной стене комнаты с изображенным на ней странно изгибающимся и плоским, словно одеяло, морским чудовищем. Послышался гортанный смех Лаваса Лерка, и Северянин увидел, что тот твердой поступью направился к двери, зажав что-то в руке. С удивлением Фафхрд сообразил, что это отнятое у него кольцо. Он увидел, как Лавас Лерк толкнул дверь, но та не шелохнулась. Он увидел, как, повозившись немного с кольцом, Лавас Лерк вставил его в золотую дверь и повернул. Увидел, как после очередного толчка дверь чуть приоткрылась.
И тут Фафхрд понял – мгновенно, как будто на него рухнула стена воды, – что все происшедшее не случайно, что с того мига, как его стрела пронзила рыбу, все направлялось кем-то или чем-то, кому было нужно, чтобы эту дверь открыли. И, повернувшись, Фафхрд припустил назад по коридору, словно на пятки ему наступала приливная волна.
Без света факелов коридор казался бледным и переменчивым, словно в ночном кошмаре. Свечение передвигалось как живое, открывая в каждом углублении не замеченных раньше Фафхрдом тварей. Споткнувшись, он растянулся во весь рост, вскочил и бросился дальше. Как ни торопился Фафхрд, ему казалось, что он движется медленно, будто в дурном сне. Он старался смотреть только вперед, но краем глаза все равно замечал виденные уже подробности: свисающие отовсюду водоросли, чудовищные орнаменты, усатых моллюсков, угрюмые и неподвижные глазки осьминога. Он с удивлением отметил, что его ноги и тело светятся в тех местах, где на них попал ил. Наконец среди вездесущего свечения Фафхрд разглядел черный квадрат и со всех ног устремился к нему. Квадрат постепенно увеличивался – это был портал. Фафхрд перескочил через порог и нырнул в ночь, откуда его звал чей-то голос.
Это был голос Серого Мышелова. Он доносился со стороны, противоположной той, где лежала разбитая галера. По предательским скальным уступам Фафхрд ринулся на голос. В свете снова вышедших на небо звезд он увидел под ногами черный провал. Фафхрд прыгнул вниз, сильно ударившись ногами приземлился на очередную скалу и, к счастью, не потеряв равновесия, бросился дальше. Над кромкой черноты он увидел верхушку мачты и буквально скатился на маленькую фигурку, которая пристально смотрела в ту сторону, откуда он появился. Схватив Фафхрда за плечо. Мышелов подтащил его к обрыву и толкнул. Они одновременно коснулись воды и поплыли в сторону одномачтовика, стоявшего на якоре в тихой, защищенной скалами бухточке. Мышелов принялся было выбирать якорь, но Фафхрд, выхватив у него из-за пояса нож, перерезал канат и несколькими молниеносными движениями поднял парус.
Одномачтовик тронулся с места. Рябь на воде постепенно превратилась в небольшие волны, которые с каждой минутой набирали силу. Обогнув черный, покрытый клочьями пены остроконечный утес, они оказались в открытом море. Фафхрд молча собирал все имевшиеся на борту куски парусины и вообще лез вон из кожи, стараясь увеличить ход своего потрепанного суденышка. Озадаченный Мышелов покорно помогал ему.
Они успели пройти совсем немного, как вдруг раздался грохот. Мышелов, смотревший с кормы назад, издал хриплый недоверчивый возглас. На них шла волна, которая была выше мачты. И одномачтовик засасывало назад Мышелов поднял руки, как бы защищаясь от чего-то. Суденышко начало медленно вскарабкиваться на волну, все выше и выше; наконец оно достигло гребня и скользнуло вниз по противоположному скату. За первой волной последовала вторая, за ней – третья, четвертая, и все такие же громадные. Судно больших размеров неминуемо бы погибло. В конце концов волны уступили место такой пенистой круговерти, в которой потребовались все мыслимые и немыслимые усилия и тысяча молниеносных маневров, чтобы удержать судно на плаву.
Когда предрассветный полумрак начал рассеиваться, Фафхрд и Мышелов уже спокойно плыли, держа курс в сторону дома; маленький временный парус заменил прежний, разорванный в клочья во время шторма, из трюма было выкачано достаточно воды, чтобы одномачтовик обрел хоть какую-то мореходность. Фафхрд сонно наблюдал восход солнца и чувствовал себя слабым, как женщина. До его сознания долетали лишь обрывки рассказа Мышелова о том, как он потерял галеру из вида во время бури, но продолжал двигаться курсом, каким по его мнению она должна была идти, пока море не утихло, а потом увидел странный остров и высадился на нем, ошибочно решив, что галера вышла в море именно оттуда.
Потом Мышелов принес горьковатого разбавленного вина и соленой рыбы, но Фафхрд отказался от угощения и проговорил:
– Мне кое-что обязательно нужно знать. Назад я не оглядывался. А ты смотрел во все глаза на что-то у меня за спиной. Что это было?
Мышелов пожал плечами.
– Не знаю. Было слишком далеко, да и освещение подкачало. То, что я видел, выглядело довольно нелепо. Я много бы отдал за то, чтобы быть поближе. – Он нахмурился и снова пожал плечами. – Словом, мне показалось, что я вижу вот что: толпа людей в больших черных плащах – по виду они были похожи на северян – выбежала из какого-то прохода. Во всем этом было нечто странное: свет, который их освещал, словно не имел источника. Потом они принялись вращать в воздухе этими своими черными плащами, словно сражались с ними или отплясывали какой-то танец…. Говорю тебе, все это выглядело крайне нелепо…. А потом они встали на четвереньки, накрылись плащами и поползли назад – туда, откуда вышли. А теперь можешь сказать, что я врун.
Фафхрд покачал головой.
– Это были не плащи, – заметил он.
Мышелов почувствовал, что за всем этим кроется больше, чем он предполагал.
– А что же это было? – спросил он.
– Не знаю, – ответил Фафхрд.
– А что это было за место – я имею в виду остров, который чуть было не утянул нас за собой, когда стал тонуть?