Выйдет он отсюда только в короткий промежуток между пятью сорока и шестью пятнадцатью утра – промежуток между окончанием работ в метро и выходом на линию первого поезда, когда риск наткнуться в тоннеле на рабочих дистанции пути минимален.
Этот человек не планировал лишних жертв.
А находился он на большой глубине примерно посредине между Оперным театром и зданием бывшей Ново-Николаевской каторжной тюрьмы.
С утра Заратустров был не в духе. Добравшись на работу на гремящем трамвае, он без слов передал ключи от «Москвича» дежурному посыльному, страшным голосом пробурчав: «Полный бак!» – и прошел в кабинет, не посетив, как обычно, зал и не поинтересовавшись состоянием дел. В кабинете зло оборвал гильотинкой кончик свежей сигары, бросил в коммутатор сердито:
– Дежурного и сводку. Ко мне!
Через несколько минут в кабинет вошла Элина Глебовна. Вчерашний вино-багровый плюш она сменила на костюмчик тусклого бутылочного цвета, но прическа и макияж были, как всегда, безупречны. На чуть пухловатом запястье – тончайшая серебряная цепочка с крохотной звездочкой. Альмах никогда не носила дорогих украшений, все ее безделушки были неизменно недороги, но безумно изящны. Полковник коротко поздоровался, нахмурил брови.
– А почему вы? Горского меняет Астафьев, разве не так?
– Заболел наш Астафьев, – кротко пояснила Альмах. – Прислали за мной машину в полшестого.
Заратустров засопел. Принял из ее нежных ручек сводку. Зачем-то посмотрел на ее ноги – в тех же туфлях и телесного цвета чулках, тапочки еще не обула. Ну-ну. Полковник читал сводку, расхаживал по кабинетику и вдруг внезапно рассвирепел:
– А что это за объект «оранжевого» уровня в непосредственной близости от Базы? Это как понимать? Что, мышей совсем не ловим уже?!
– Вчера зарегистрировали, – выдержав его тон, спокойно сказала Альмах. – Было свечение примерно на нашем уровне, но так и не проявилось потом никак.
– На нашем уровне? – саркастически проговорил Заратустров. – Мать вашу, да это на НАШЕЙ ГЛУБИНЕ! Чего он там делал? Крот, что ли, слепой, подземный житель?! Немедленно проверить, немедленно! Все. Идите.
Он слышал стук ее каблуков. И жалел, что позволил себе резкость.
…А между тем, примерно через пятнадцать минут, всего лишь в пятидесяти метрах от Заратустрова и в самой непосредственной близости от Оперативного зала, на другой стороне его кирпичной стены, на черных коробочках цифры одновременно обратились в нули. Раздался взрыв.
Пол дрогнул под ногами Заратустрова. Он посмотрел на «окно» и увидел, что в нем исчез мост. И солнце, бьющее в переплетение металла. Все исчезло. Одновременно полковник ощутил запах гари и странное шуршание. Он кинулся к двери. По коридору, по линолеуму, вырываясь с налету из-за угла, несся под ноги быстро набирающий силу мутный поток воды.
Ровно сто лет назад, костеря на чем свет стоит нечистых на руку торговцев дровами, добрые ново-николаевцы не знали, что причиной мокрых дров, покупаемых в единственном месте – на городском Дровяном базаре, являются ключи подземного озера. Зажатое в карстовой колыбели, это озеро питало речку Каменку да изредка выливалось вверх ключами. Именно оно погубило в январе сорок третьего, ледяной водой сметя почти две сотни пленных немцев-строителей и полсотни вольнонаемных, идею создания оборонного бункера в Западной Сибири. Это озеро начало подмывать железобетонные контрофорсы Оперного и изукрасило трещинами его только что оштукатуренную колоннаду работы талантливого немца Вильгельма Бардта. Именно оно, загнанное в подполье, залитое и законопаченное сверху немыслимым количеством бетона, тоскливо дремало, ожидая пробуждения.
И пробуждение пришло.
Мощный взрыв проломил бетон на уровне четвертого, полностью затопленного подземного этажа. А второй взрыв разнес в пыль кирпичную стену, отделявшую помещения Спецуправления от вентиляционной шахты № 4-бис недостроенного бункера. И огромные массы воды, ревя, хлынули внутрь…
Полковника снесло уже на подходе. Мутная кипящая волна захлестнула его; он едва вынырнул, ухватился за болтающуюся над потоком трубу и с ужасом увидел разгромленный, заполненный дымом зал, рухнувшие экраны, обломки компьютеров, барахтающиеся тела. Из пролома в стене, дышащего гарью, извергались потоки. Мимо пронеслось тело, и оно жутко показало себя – без ноги. В этот момент труба с грохотом обрушилась, и полковника тоже понесло потоком в глубь коридора, как по дну горного ущелья.
…Через час во дворе Речного училища, где скопилось подозрительно большое количество аварийных машин Горводоканала, курили, присев на бетонный куб, два человека: полковник Заратустров в расстегнутой форменной рубахе, в закатанных до колен брюках, и Альмах, всклокоченная, высыхающая, уже без своих туфель и чулок. Оба жадно курили крепкий «Галуаз» из подаренной кем-то красной пачки.
– Два трупа, – хрипло пробормотала Альмах. – Не сгруппировались ребята… Галку жалко, Александр Григорьич. Совсем недавно она к нам пришла. Сынишка остался… Она как раз у стены сидела.
Заратустров мрачно молчал. Он слышал, как ревели помпы, – откачивали воду из помещений. Метрах в тридцати, у трансформаторной будки, служившей для посвященных аварийным входом, снимали мокрые брезентовые костюмы спасатели из МЧС. Они только что, почти под водой, подвели стальную заплату на пролом.
– А в госпитале?
– Пятеро. Воды наглотались…
Она поправила медленно высыхающие волосы – те пахли тиной.
– Какой кошмар!
Заратустров промолчал. Посмотрел, как она держит в дрожащих пальцах сигарету.
– Откачают, Александр Григорьич, – успокаивающе проговорила Альмах. – Я думаю, уже к вечеру откачают. Экраны новые я заказала, наши техники все наладят… Сыровато будет, конечно, сначала.
Внезапно полковник резко ударил ее по руке. Альмах вскрикнула. Сигарета жгла ее пальцы, а она не замечала, и если бы не полковник, то сожгла бы еще сильнее.
Страшными глазами посмотрев сначала на ее пальчики с едва покрасневшим пятнышком ожога, потом – на мокрые босые ноги, Заратустров прохрипел придушенно:
– Сыровато? МЕРТВАЯ ВОДА, ЭЛИНА! МЕРТВАЯ! Вот чего они добивались!
На большом пальце ее голой ступни, с широкой, чуть приплюснутой фалангой и перламутровым ноготком, сияла та самая серебряная звезочка с цепочки. Прилипла к коже… Звездец, как говорится. Ему было ясно: теперь работа Спецуправления парализована на несколько недель. Подземные ключи обладают страшной силой. Они убивают то, с помощью чего сотрудники «Й» вычисляли своих врагов. Все! Замолчат мониторы, будут бессильны биолокаторы… Они теперь на некоторое время глухи, слепы, немы и беспомощны.
Мертвая вода. Она сейчас ТАМ пропитала все. Вот и Альмах потеряла даже ощущения – не чувствует окурка, жгущего пальцы.
Это – катастрофа.
Заратустров обхватил руками стриженую голову, заскреб ее яростно и, не стесняясь женщины, глухо застонал.
«…по словам представителей Центра Ошо, созданного известным проповедником Бхагаван Шри Раджнишем, деятельность Центра в следующем году продолжится и в России. В частности, Центр планирует проведение в европейской части России и за Уралом серии массовых семинаров под общим названием „Заратустра. Бог, который может танцевать“. Одна из идей Ошо, как известно, заключается в том, что европейскому человеку, для того чтобы „укорениться“ и обрести силу, избыток которой он видит в восточной цивилизации, необходимо избавиться от ряда цивилизационных комплексов. Одним из таких Ошо считает болезненное пристратие к обуви. Представители Центра уже вошли в контакт с рядом активистов созданной в Сибири „ассоциации босоногих“. Поэтому в плане семинаров появится такое мероприятие, как пробежки по российским полям. Босые пятки будут испачканы русским черноземом, и, таким образом, учеников Ошо коснется просветленность их учителя…»
Джонас Рейвелин. «Пришествие Заратустры»
The Times, Лондон, Великобритания
ТекстыЮлька и другие
Юлька заболела с того момента, как в сквере с мосластыми памятниками из чугуна и бронзы она вдруг рухнула на жесткую выгоревшую траву, не успев толком познакомиться с новыми друзьями, только, кажется, назвав свое имя. Заболела она тяжело. Свалилась – нет, даже не свалилась – оплыла, словно в одночасье сгоревшая восковая свеча, на тахту, крытую клетчатым пледом. И, как сгоревшая спичка, чернея склоненной головкой, она застыла на подушке. Ужасно болел живот – там поселилась игла, колющая при каждом шаге. Приходила женщина, участковый терапевт, осматривала, но почему-то потом зло сказала: «Цистит, милочка, у тебя!» – прописала таблетки и ушла. Юльке было постоянно холодно. Она, разгуливавшая все лето босой, запросила тут теплые меховые тапки и все время куталась, куталась, куталась… Она могла бы довериться Андрею, могла бы наконец плюнуть на все и рассказать ему. Но дело заключалось в том, что Андрей тоже стал другим.
Он не сбросил ни килограмма своего веса, по-прежнему шаром-колобком катался по квартире из кухни в гостиную, и даже глаза без очков казались все такими глупенькими, наивными. Но он стал другим. Появились резкость в движениях, кинжальная отточенность и кошачья ловкость. Да и глаза – они тоже все чаще сверкали чем-то серым, колючим. Это пугало… Раза два Юлька пыталась завести разговор издалека, с того злополучного посещения тату-салона, где открылось ей все. Но каждый раз комок застревал перекати-полем в глотке, и она надрывно кашляла, скрывая неожиданный испуг. А однажды случилось нечто и того страшнее. Она вышла из ванной – он, кажется, готовил на кухне – вышла по обыкновению голой, невесомой, улеглась на тахту, прикрыв себя простыней. В первый раз не стискивал ее ребра холодными пальцами невидимый мороз – она задремала. И вот сквозь эту дрему Юлька ощутила, как подходит кто-то, приоткрывает на ней простыню и внимательно, очень внимательно рассматривает ее обнаженный пах, исследуя каждое пятнышко на коже. А там… там было уже далеко не пятнышко…