– Добро, значит, пожаловать… Проходите, гости дорогие! Устали, поди, с дороги? Сейчас закусим-поедим!
Англичанка обернулась к Кроу и перевела:
– The director offers to arrange a lunch. So is called the first supper in Russia.. It’s usually very plentiful, sir… It is necessary to be cautious[12].
Кроу непонимающе посмотрел на сияющего завхоза. Англичанин был одет гораздо легче своей переводчицы: в белые дорогие кроссовки и полосатые, желто-красные гетры из чистой шерсти. Выше оказались бриджи цвета хаки с карманами и такая же рубашка, в вырез которой выглядывала загорелая мускулистая шея. И вообще, Людочка сразу же оценила его руки – руки настоящего мужчины, жилистые, покрытые не черным, а рыжеватым легким пушком, с мощными локтевыми костями.
– I understand nothing… They promised to show us a museum of archeology at first?[13] – проговорил он вежливо, но растерянно и не переставая улыбаться.
Англичанка перевела, мерцая забралом очков. Завхоз затоптался на месте.
– Видите ли… он немного закрыт… кхе… одним словом, давайте-ка сначала закусим, а потом поедим… то есть в музей! Никак нельзя иначе! Согласно законам гостеприимства.
– He says, that all visitors of a museum should eat before come there. They have such rules[14].
Кроу пожал плечами. Снова улыбнулся, склонил голову в легком поклоне и проследовал по руке завхоза – в каминный зал.
Балык и копченые колбасы, икра и маринованные грибы, огромные блюда бутербродов, ощетинившихся крохотными мачтами палочек, как флотилии Непобедимой Армады, покрывали стол. Завхоз рассадил гостей, свою свиту и начал бормотать о том, что им, «простым труженикам сибирской науки, чрезвычайно почетно принимать у себя такого… такое… такое светило, понимаешь, мирового… значит… этого… то есть, надо выпить с дорожки…»
И тут в этой комнате с евроремонтом и неряшливой лепниной на потолке произошел первый казус, первый конфуз, который мог окончиться совершенно плачевно. Тимофей Палыч открывал бутылку шампанского. Открывал долго, упорно, вымученно улыбаясь и давя в себе желание простецки свернуть ее крепкими желтыми зубами. Он ее основательно взболтал, потом почему-то опустил и уставился на этикетку, проверяя, то ли купили. Он же заказывал…
В этот момент газы вырвали пробку вместе с остатками проволоки, и она с гулким хлопком вылетела вперед, по направлению к левому серому глазу мистера Кроу.
И остаться бы англичанину одноглазым, как его великий предок, увенчавший себя морской славой и стоявший в бронзе на Трафальгаре, но положение невольно спасла Людочка. В этот момент она раскладывала перед гостями кружевные салфетки. И шампанская пробка ударилась ей в спину, прямо между худых лопаток.
Удар был сильным. Тело девушки пронзила резкая электрическая боль, но она почему-то успела подумать, что Принцессе не пристало показывать свою слабость… Только легкая гримаса страдания пробежала по ее длинному лицу, на долю секунды сделав его еще некрасивее.
Это заметили все, кроме Кроу. Тот непонимающе вертел головой, а злосчастная пробка, срикошетив о кости Людочки, белым мотыльком упорхнула под стол. Покрасневший завхоз ловко опрокинул пенную струю в бокалы и забормотал растерянно, не зная, что делать:
– Да вот… так мы… значит, во глубине сибирских руд… эх, понимаешь!
Людочка закончила с салфетками и бочком подобралась к завхозу, шепнул ему:
– Тимофей Палыч… Горячее когда?
– Марш отсюдова! – шикнул он на нее яростно. – Марш на кухню. Ждите. И чтоб горячим было…
Он досадовал на себя, на пробку и, наконец, на эту нескладную дурочку. Как ее? Верблюдочка, ага, вот как!
Когда емкости были наполнены, завхоз зорко проследил за тем, чтобы все были «обокалены», и, прокашлявшись, проговорил:
– А теперь, товарищи, м-да… господа и дамы, я скажу тост. Значит, вот к нам, товарищи, некоторым образом… приехал господин Кроу, чтобы своими глазами… да, своими глазами, понимаешь, тут, значит, у нас, понять, что… Я хотел сказать, что большое видится на расстоянии, и, значит, как говорил Козьма Прутков, надо зрить в корень. Дела нашего института, даже если окинуть их одним глазком…всего, значит, одним глазком и посмотреть, она… они простираются далеко за пределы, скажем так, э-э… фундаментальной науки, да. И это наука, понимаете ли, она устремлена вглубь и ввысь, и, таким образом… вот, надо сказать, в масштабах всей Сибири… всей страны, я бы даже сказал… она… Одним словом, как сказал товарищ Михайло Ломоносов, российское могущество прирастать будет Сибирью! Ваше здоровье!
Все радостно начали чокаться: риторические упражнения завхоза, впервые произнесшего такую длинную речь без глагола-связки, сами по себе нуждались в признании. Переводчица склонилась к Кроу и, выполняя свой профессиональный долг, сообщила:
– The director says, that in future the clinic on treatment of eye illnesses will be opened attached to the institute… It is the very important project institute, the project of federal importance[15].
Кроу снова пожал крепкими плечами, но ничего не сказал. Только, сияя улыбкой, пригубил свое шампанское. Потом завертел головой и, наконец, задал давно интересующий его вопрос:
– Tell me please… The woman, who submitted us a napkin, when… when you have opened the vine, where is she?[16]
Переводчица передала слова Кроу, и глазки завхоза забегали:
– О, это наша убор… это менеджер санитарно-сервисного цеха. Она сейчас на кухне. Они, кстати, все у нас в профсоюзе… Товарищи, кто у нас за профсоюз отвечает?! Суриков? Суриков?! Суриков, иди, вон, объясни человеку.
Банкет покатился по верной дорожке: произносили тосты, смеялись, кто-то лез к Кроу с вопросами, и он не успевал отвечать. Его коричневатый массивный лоб взмок, как и шкиперская бородка.
Горячее не несли. Завхоз почел за лучшее объявить перекур. Все поднялись, достали сигареты, открыли тяжелые фрамуги окон, выходящих на зеленую пустошь, и задымили. Кроу, совершенно не понимавший, почему к сигарам перешли без кофе, а если перешли к ним, то тогда зачем же они ожидают какой-то суп, молчал. Он стоял почти у входа с завхозом и доктором наук Алабиным, который рассказывал гостю, как они копали мамонта, то бишь трогонтериева слона, на Малой Индигирке.
– Вот, – говорил доктор наук, пощипывая себя за козлиную бородку, – и кончился у нас, значит, спирт. Как в тайге без спирта? Я говорю нашему механику: давай, мол, думай, как спирт достать. А он говорит: «Алексей Иваныч, если лебедку с „шишиги“ снять, то спирта будет вагон! В поселке за нее дадут…» Я ему говорю: «Дурак ты, Володя. Как же мы в тайге без лебедки?!» А он мне: «А без спирта как?»
– What does SHISHIGA… and SPYRT mean?[17] – недоумевающее спросил Кроу у переводчицы.
Та пошевелила плечами, как будто выдвинула и задвинула пожарную лестницу.
– Most likely, sir, this confidential equipment of Russians… Probably, it is the defensive technologies. They use it in the taiga. For what our special services hunted![18]
Доктор наук не обратил внимания на их реплики.
Тем временем на кухне повариха прикончила второй стакан портвейна и еще раз скривилась:
– Ой, гадость-то! И как это в суп добавлять? Хорошо, что не вылила!
Людочка тем временем, раздевшись до пояса, смотрела на свою спину в темном стекле микроволновой печи. Между лопатками расплывалось багровое пятно, как если бы туда ей заехали веслом.
– Кожица-то у тебя тонкая какая, – заметила повариха, – как у принцессы голубых кровей. У моей бабки такая была. Так бабка у меня графиня Олсуфьева была, из томских дворян…
В это время требовательно затрещал телефон – завхоз рвал и метал.
– Ой! – перепугалась повариха. – А я суп-то остывать проставила. Больно горячий! Хватай и беги! Не обожгись тока по дороге-то.
Людочка быстро сунула в туфли ступни, успевшие с непривычки заработать мозоли от обуви, кое-как натянула блузку, забыв про лифчик на стуле, схватила поднос, на который повариха сгрузила тарелки, и побежала вниз по лестнице. Два пролета, и та самая ступенька-барьер.
И тут произошло страшное. Как сказали бы интеллигенты старой закваски: «Аннушка уже разлила масло!» Никакая Аннушка тут, правда, ничего не разливала, просто правая нога Людочки от сжатия колодками туфель, от напряжения просто выключилась в полете и прошла на сантиметр ниже положенного – задевая, подобно комете Галлея, землю. Людочка запнулась, потеряла равновесие и с ужасом увидела, что валится с порога прямо на иностранца, которого вывели поближе к дверям.
В этот момент переводчица со слов завхоза терпеливо передавала испуганному Кроу:
– The director says, that in per hungry years they collect the special mushrooms growing in local woods and cook an unusual soup from them… A part of this food stuffs the institute delivers to Europe, particular, to France…[19]
В тот же момент тарелки с грохотом и звоном посыпались на Кроу.
Луковый суп – желто-коричневое, но аппетитно пахнущее варево – мигом обдал его бриджи и загорелые колени, гетры и белые кроссовки, окрасив их, как масляная краска, – сразу и густо. Людочка, рухнув в образовавшуюся лужу, замерла от ужаса, но тут же поняла, что беда все-таки пришла одна: варево оказалось чуть теплым.
– Аааакккааггггыыыыы…. – только заклокотал завхоз, выпучив глаза.
Он рванулся вытирать англичанина, только еще больше размазывая жидкость по его бриджам. Подбежали остальные. Кто-то уже мчался с солонкой, памятуя, что все жирное надо посыпать солью немедленно, кто-то летел, разбрызгивая на ходу минералку. Людочка даже не стала собирать осколки тарелок – она просто уползла.