– Еще двое! Стоят через улицу, на магазин рукой показывают. Слушай, а они тоже босоножки! Помнишь, ты косяк курить не хотела?!
– Помню, – недовольно отозвалась девушка. – И не уговоришь!
– Правильно сделала! Вот дамы и поперли… косяком и босиком.
В тот момент снова загремели колокольцы. И в дверях показались еще два человека, хорошо знакомые Майе и Алексею с того семинара. Только дама была всего одна – невысокая блондинка с прозрачными глазами, в оранжевого цвета платье, напоминающем хитон. А с ней был рослый юноша, черноволосый, бронзовотелый, в гавайской пестрой рубахе навыпуск и белых штанах моряка торгового флота – с пуговицами на боку. Из-под хитона выглядывали крохотные пальчики ступней девушки, а мускулистые ноги парня были, как у индейца из фильмов о Чингачгуке.
– О! – узнал Алексей. – Ванька?! Это ты приворот в парке продавал? Ну, привет!
Иван сдержанно поздоровался. Его спутница удостоила менеджеров магазина скромной улыбкой бледных глаз.
– Мы… – неуверенно проговорил Иван. – Хотели бы купить подарок для нашего руководителя. Это ведь магазин подарков?
Ответом ему были ужимки Майи и Алексея, старающихся сдержать хохот.
– Подарков, – еле заглушил смех Алексей, – да уж… подарков. Что ж, давайте мы вам подарок сделаем. Кому, говорите, подбираете, вашему шефу? А как его зовут?
– Медный.
– Медный Будда. Хорошо. Раз так, то ему надо… – Алексей подумал. – Тут без небольшого креатива не обойтись. Майя! Приказчик! Что у нас в приказе?!
– А вот что! – и Майя, исполнившись вдруг необыкновенного вдохновения, продекламировала:
Звенит кап-Элль в клепсидре новой,
Арканом словлен новый сон,
Живот наполнен ци медовой,
И ярче стал привычный фон.
Гребками шерстку речки гладят,
А парашют – массаж для туч.
Ежонка на звезду посадят,
В макушки лип направив луч!
Считают минуты, секунды, часы,
Уже свой бег притормозив,
А ты ждешь, а порой и не ждешь, позабыв
Свои заветные мечты.
Так верь же, день придет —
Он близок час, когда заменит
Мягкий знак в твоей судьбе на «твердый»,
Жесткий день и полосу – отменит.
Еще чуть-чуть осталось, и ты жди,
А Чудо вот уже стучится в двери.
– А что такое «ци»?
Это спросила беловолосая девушка, но, видимо, только ради проформы. Ей и так все нравилось.
Но и тут Алексей не сплоховал.
– Ци, или Цинн-Изим – это «учение от простого». Есть хочется? Ци. То есть жрать, пить, спать и… ну, это самое. Дай волю своему «ци», если это не переходит в «цин» – то есть неконтролируемую энтропию. Тогда возникают обжорство, ожирение, душевная серость… То есть цин-изм. Вот поэтому мы дарим вам…
Он обернулся на Майю. Она уже подавала ему что-то – явно из запасников.
– Парашют! – торжественно провозгласил Алексей. – Шелк «ци» медовой, то есть из китайского шелкопряда. Единственный экземпляр. Массаж для туч просто великолепный.
– Точно! – беловолосая девушка восхищенно мяла в маленьких ручках шелковую тряпку. – Медный в нем с «тарзанки» прыгать будет. А он раскрывается?
Майя замялась.
– Так и хорошо, – радостно воскликнула та, не дожидаясь ответа. – И не надо, конечно. СИМОРОН поможет! ТАК!!!
– ТАК, конечно… Вас же Соня звать?
– Да. А помните, я РИСовала на Движняке? А наши Медный и Шкипер Ленина мыли?
– Помню хорошо.
И в этот момент в чистую, до блеска отмытую Майей комнатенку с синим ковриком, на котором стояли четверо босоногих, веселых людей, на секунду заглянуло своим темным, бездонным зрачком Зло. Стало даже темнее. Или это только показалось? Просто в этот момент Алексей задал вопрос:
– А помните, там еще девушке плохо стало? Солнечный удар, кажется… Я не успел даже помочь как следует.
Улыбка сползла с лица Ивана, как скорлупа с переваренного яйца.
– Ну да, – тихо проговорил он, мимолетно и с опаской глянул на Соню. – Она… она уехала. Очень далеко. Но в общем… я тебе, Леша, позвоню, ага?
Они подозрительно быстро распрощались и ушли. Вопрос о деньгах даже не встал. Алексей вышел после этого в сияющую синь дня, постоял, посмотрел; потом вернулся обратно, подошел к кассе с навсегда открытым отделением для денег, в котором лежали размененные Майей купюры; пошевелил горстку серебра и заметил:
– Да-а… наторговали мы! Как-то странно это…
– Ты ж сам денег не просишь ни у кого! – растерялась девушка.
– Ну да. Нет, я про это… Девушка та… Которая молочко от нашей «коровки» наливала. С черными волосами, да…
– Ну что, что, в конце концов? Наливала. Хорошая девка, веселая…
– Такое дикое ощущение, что я ее где-то видел. Кажется, у той квартиры, где ты… где бомжей… В общем, где ты подобрала бумажку с цифрами. Она-то у тебя?
– Да.
Глаза Алексея, обычно добрые, вдруг яростно, хищно сверкнули – так показывается из ножен сталь клинка.
– Ну и хорошо, – почему-то очень быстро став совершенно спокойным, одобрил он. – Пусть себе лежит.
Потом были самые разные посетители. Молодой человек в темном костюме и бесшумных остроносых штиблетах менеджера долго, очумело озирался, а потом купил деревянные баклуши – небольшие кегельки из сандалового дерева. Это чтобы бить на работе баклуши и получать огромные деньги. «Можно в карман положить и постукивать! Со стороны будет казаться, что ты занят оч-чень важным делом!» – присовокупил Алексей.
Он еще раз сходил в магазин напротив и вернулся с фруктами: бананами, ананасом и хурмой. Хурму водрузили на блюдечко с многозначительной надписью: «Leave us our bogs!»[21] – и… пролежала там она недолго. Хурму за десять долларов купила разбитная девушка в оранжевых дрэдах. Вопреки уже сложившейся с утра тенденции, она влетела в магазин не босой, а в одной шлепке – вторая погибла, порванная о высокую ступеньку. Девушка была озабочена сложным вопросом: готовилась к свадьбе, но переживала, что жениху достанется уже не девственницей. Но Майя, выведавшая этот секрет за пять минут, легко ее утешила и даже исполнила с ней на коврике ритуальный танец дев, тут же сочинив подходящую мантру:
Ом, мани! Мани, ом!
Не заметит он облом!
Хурма в оранжевом танце кружит,
От танца блюдце блаженно дрожит.
Ресницы звездам лучей письма шлют:
Окрасьте глубже вселенной салют!
Шарманка дышит, волненья полна:
Обещано, что станет девой она!
Мани, ом и ом, мани!
Дева будет снова с нами!
Во время танца порвалась и вторая шлепка, но она и не понадобилась: сверкая розовыми круглыми пятками, такими же, как хурма, девчушка убежала. Потом за ней ушли и семейные трусы, пригодные для копчения. Правда, пригодились они двум совершенно замученным студенткам – толстой и тонкой, но в очках одинакового фасона, огромных и сверкающих, как колеса трекового велосипеда. Поэтому их разувать и не пытались из опасения, что по причине загруженности их сумок учебниками они не увидят, на что наступят… Алексей рассказал им все про трусы, а Майя корчилась от смеха чуть ли не под прилавком.
Чтобы сдать экзамен в срок, стрескай утром пирожок.
Чтоб ответить на «отлично», надо пукнуть неприлично
Прямо преподу под нос – не задаст плохой вопрос!
Без ошибок чтоб писать, надо веником махать
Из окошка десять раз и кричать: «Я – Зоркий Глаз!»
Неприличными словами распиши свой ТУАЛЕТ,
А потом сотри трусами – ЛЕГКИЙ ВЫТАЩИШЬ БИЛЕТ!!!
Девушки остались страшно довольны, заплатили со скидкой – копейками и, стукаясь учебниками, ушли. Так, за мелкими хлопотами, был съеден весь день, и на тарелке неба устало колыхалось солце, кусок желтого желе. Майя и Алексей хотели уже приступать к процедуре закрытия, как вдруг…
К ним зашел тот, кого они меньше всего ожидали увидеть.
Алехан сказал: «Стес-с-с…», не разжимая губ, и поэтому звук не сразу дошел до водителя: тот по привычке принял его за шипение спускающей шины, встревожился, посмотрел в зеркальце, тут же поймал угрожающий взгляд шефа и выжал тормоз, отчего серебристый «мерс» скрежетнул тормозами, а шедший сзади микроавтобус той же марки не то чтобы взвизгнул – заорал от ужаса, едва не въехав черным «кенгурином» в чемоданообразный зад легковой машины.
– Здесь, говорю, стой! – наконец совсем человеческим голосом сказал Алехан и выбрался из автомобиля.
Почему его привлекла эта вывеска? Магазин волшебных товаров. Игрушки, точно. Что еще может быть. Ни о чем другом Алехан не мог думать сейчас, потому что был зол, расстроен и грозен. В микроавтобусе, в его роскошном салоне сидела рыжая толстопопая нянька-хохлушка, нанятая буквально на пару дней. Она разбросала на ковровом покрытии машины свои мощные ноги с шершавыми пятками, в ярко-голубых китайских сланцах из пупырчатой резины, и грызла семечки, сплевывая в крепенький кулачок. А Данька и Янка притихли перед ней, и Алехан знал, что сейчас они явно замышляют какую-то пакость. Няньку они не любили, и Алехан их хорошо понимал.
К тому же сегодня утром, почти у самого бутика, имела место совершенно отвратительная сцена, выбившая бизнесмена из колеи на целый день. Он вышел из магазина, разговаривая по мобильному, и, уже когда отнимал коробочку от уха, увидел рядом какой-то мозглячка-очкарика, джинсового мерзавчика. И тот, деликатно коснувшись рукой локтя Алехана, спросил глумливо:
– Корешок, ПЕСДЫ ОТЛОМИТЬ КУСОЧЕК?
– Ну… Чего-ооо? – заревел он, не сразу поняв смысл сказанного.
Мозгляк рванул за угол Краеведческого музея, грохоча кроссовками, и Алехан припустил за ним, а там уже от «мерседеса» побежали охранники. Вылетев за кирпичный красно-белый угол постройки тысяча девятьсот двенадцатого года, Алехан оказался лицом к лицу с гогочущей толпой, наставившей на него фотокамеры мобильных, – толпой современной, так изысканно развлекающейся молодежи. Толпа выкрикивала что-то, мозгляк крутился среди них, хохоча: он выиграл спор, сможет ли вот так, легонько, обхамить прохожего. Ладно, если бы это была толпа с цепями и «розочками» битых бутылок, нет же – молодые, веселые, наглые… Их главарь, парень в байковской косухе, торжественно сказал: