Вуаве улыбнулся.
– Я же говорил вам, мадам Эльжбета, вас погубит жадность. Сделка совершена. Нам пора…
Ее шейные позвонки были свернуты умелыми и безжалостными руками Мириам. Но возможность говорить, клокоча горлом, еще оставалась. Английские фрикативные звуки в этой речи получались немного смазанными.
– Вы… не выйдете… с этажа… разблокируется… отпечатками… только со мной… в госпиталь… немедленно… я вас умоляю…
Вуаве спустил руку куда-то вниз, под стол. Туда, где сидела Мириам. Он перебросил женщине по столу ее туфли-платформы. Длинные концы завязочек хлестнули по белому, без кровинки лицу банкирши.
– Вы пользуетесь канцепринадлежностями от Swiss Canceller? Хорошая марка. Сталь великолепна, – заметил он непринужденно.
При этих словах Мириам резко выдернула тело женщины со стула. Голова банкирши снова дернулась, глаза выкатились – она лишь хрипела. Сухие, жесткие пятки в чулках проскребли по ковру.
А Мириам тем временем, придерживая голову банкирши под мышкой, легко разломала каблук своих туфель. В руках блеснул короткий отточенный тесак – не больше офисного ножа для разрезания бумаги. Мириам ласково, как обращаются с куклой, положила на серую гладь стола, рядом с миллионными чеками, обе костлявые, слабые, но ухоженные руки банкирши.
– Какая? – деловито поинтересовался Вуаве. – Правая или левая? Вы можете показать глазами…
Но Эльжбета Терезия Эбельхарт фон Нойбарт только хрипела, силясь вытолкнуть звуки из переломанного горла. На шее с шершавой кожей бешено дулись болезненные жилы.
– Увы…
Вуаве сказал это, и Мириам, усмехаясь, тотчас с размахом опустила тесак на бледную кисть. Удар был такой силы, что тесак вонзился в палисандр столешницы на полсантиметра. Раздался хрустящий звук перерубленных хрящей, и кисть Эльжбеты крабом прыгнула на середину стола. Вуаве могло бы залить фонтаном крови, текущей из искалеченной конечности, но он предусмотрительно отодвинулся. Алая артериальная кровь залила банковские чеки Итало-Французского банка, выписанные на сумму в сто сорок три миллиона сто шестьдесят одну тысячу и десять долларов.
Вуаве меланхолично посмотрел на часы.
– Своим упрямством вы нас задерживаете, мадам Эльжбета…
Тесак ударил по другой кисти. В эту минуту тело – не рот, а все тело несчастной издало стон. Вторая отрубленная кисть тоже подпрыгнула на столе, а тело выгнулось и обмякло.
– Она в сознании? – поинтересовался Вуаве.
Мириам кивнула.
– Собираемся.
Женщина, легко управляясь с телом, выволокла банкиршу из-за стола и положила на его гладкую поверхность. Стали видны ступни, обтянутые чулками, – некрасивые, с шишками и скрюченными пальцами. Видимо, им банкирша отводила последнее место в общем своем имидже. Мириам, орудуя тесачком, распорола на ней одежду – платье и белье снизу доверху, – открыв худое, уже изрядно увядшее женское тело.
Вуаве наклонился к глазам Эльжбеты. Они еще жили. Бесцветные и неяркие, они горели мукой, но все понимали.
– Собственно, я все это знал… все, что вы сказали, – произнес Вуаве, склонившись очень низко. – Мне просто надо было удостовериться в том, что вы говорите правду. А банкиры, по моему опыту, не лгут. Благодарю вас. Тем более что указанное вами лицо уже у нас в руках. Прощайте…
Ответом было только движение глаз, в ту же секунду остановившихся и остекленевших от болевого шока, ибо Мириам, слегка раскрыв рот от возбуждения, распарывала распростертое тело от промежности до грудной клетки – умело, как в анатомичке. На ее розовое платье брызгала кровь, но она не обращала на это внимания. С особым наслаждением она вскрыла грудную клетку несчастной, исступленно терзая ее плоские выпуклости лезвием тесака.
Когда Мириам закончила, Вуаве снова посмотрел на часы. Это было знаком.
Женщина сбросила на пол украшенное багровыми пятнами платье. Нагота ее не смущала, как обычно. Из сумочки, которую она по приходу в кабинет повесила на спинку стула, – миниатюрной, не больше кулачка! – она вытащила точно такое же розовое платье. Прежде чем надеть его, отерла руки и босые ноги бельгийской гигиенической салфеткой.
…Через минуту по красному ковру спустились двое: господин в черном и дама в розовом. Дежурный офицер мельком осмотрел их, потом нахмурился: женщина шла босиком, и ее красивые ступни горели белым на ворсе ковра. Он подумал, что у богатых – свои причуды, но, прежде чем разблокировать стальные двери, нажал кнопку связи с кабинетом директрисы.
Эти двое стояли спокойно. Женщина – чуть отставив холеную голую ступню с круглой пяткой.
– Извините, господа… Одну секундочку. Мне нужно справиться у мадам…
– Она отдыхает, – раздвинул губы человек в черном.
– И все же… Будьте так любезны, подождите здесь.
Поправив темный однотонный галстук, офицер побежал к лестнице. Этаж заблокирован его личным кодом, плюс отпечатками пальцев директрисы. Они уже никуда не уйдут. Что ж, надо проверить. Уж за это его никак не накажут.
Он появился на пороге кабинета Эльжбеты Терезии Эбельхарт фон Нойбарт, директора банка, как раз в тот момент, когда внизу Мириам приложила ладонь мертвой, обернутой в целлофан отрубленной кисти кончиками пальцев к датчику. Стальные двери, зажужжав, открыли доступ к лифту.
Офицер услышал этот звук и замер. Но в ту же минуту внизу Робер Вуаве, доставший свою коробочку, нажал на один из рубинов. Что-то зашипело совсем рядом с охранником – то ли сверху, то ли снизу. Он вскинул руки к горлу, разрывая воротник, но так и не разорвал, и, не успев даже притронуться к девятимиллиметровой Beretta 92 FS на подмышечной кобуре, с посиневшим лицом и пеной на губах рухнул на красный ковер на самом пороге.
На первом этаже банка все коридоры, ведущие к лифтам, оккупировали люди в черном с автоматами AUG Steyr модификации «легкий пулемет», австрийского производства, под патрон НАТО калибра 5,56 мм. Это была группа чешского спецназа под командованием капитана Качиньского. Капитан слушал рацию, и тут его плеча в бронежилете коснулся офицер охраны:
– На пятнадцатом – выход. Они покинули контрольный этаж!
– Блокировать лифты, кроме третьего! – рявкнул капитан, мгновенно собираясь в комок. – Группа, вперед!
Три лифта из четырех замерли на первом этаже, а один повез вверх спецгруппу Качиньского. Свет лифта играл на напряженных лицах спецназовцев, а точнее – на щелках масок. Под шлемом у Качиньского вспотел лоб.
Тем временем на пятнадцатом этаже, откуда из зала уходил к единственному окну длинный, как шоссе, коридор, Мириам снова разделась. Розовое платье упало на ковролин. Женщина опустилась почти на четвереньки, бесстыдно раскорячившись. Но Вуаве не стал делать ничего, что могло бы возбудить посетителя порносайтов. Он пристегнул кейс карабином к ремню брюк и взгромоздился на спину женщины, руками крепко вцепившись в ее роскошную гриву, а ногами обвив голые бедра. Его каблуки оцарапали ее коленки до крови, но она не обращала на это внимания. Мириам поднялась и понесла Вуаве на своей спине.
Она побежала. Бег ее убыстрялся; босые пятки молотили пол. Словно ветер, страшный и злобный, засвистел в узком коридоре. Этот ветер все усиливался, ревел, возбуждаясь от бега Мириам, будто своими мускулистыми ногами она крутила невидимые педали ветряного велосипеда! Воздушный поток срывал со стен покрытие, разламывал пожарные щитки, и позади них с треском лопалась электропроводка, рассыпаясь искрами. Мириам неслась к окну, намертво закрытому пуленепробиваемым стеклом и стальной решеткой. Но чем ближе оставалось до этого окна, тем страшнее ревел ветер, и вот он тугим жарким комком ударил в эту преграду. Бронестекло рассыпалось пылью, а стальные швеллеры прорвались и выгнулись – в их решетке оказалась пробита дыра, как будто гигантский кулак прорвал старую противомоскитную сетку…
Когда лифт подвозил их к пятнадцатому, Качиньскому с крыши доложила группа:
– Господин капитан, вертолет… видим вертолет! Гражданский.
Качиньский побагровел. Сбивать гражданские вертолеты, да еще над оживленной улицей, у него приказа не было. Он скрипнул зубами.
– Ничего не предпринимать! Не стрелять!!!
Капитан бросил старшему группы:
– Не уйдут. Там сталь и броня на окнах. Пятнадцатый – ловушка.
Спецназ ворвался в коридор, исходящий едким дымом и гарью, в тот самый момент, когда грохочущая Мириам прыгнула. В пустоту, в бездну. И человек в черном сидел, как приклеенный, на ее жирной белой спине, вонзив железные каблуки штиблет, как шпоры, в ее истекающие кровью голые коленки. Они увидели только ягодицы голой женщины, парящие на фоне панорамы старой Праги.
…Они не упали, ибо в это самое время с вертолета молниеносно спускался металлический трос с захватами. Он оказался перед Мириам как раз во время ее полета с пятнадцатого этажа. Крючья ее белых рук сомкнулись на тросе, и тот, повинуясь электромотору, стремительно поехал вверх.
Очереди из легких пулеметов Steyr вонзились в стальные, рваные балки, вышибая из них искры. Они гнули и корежили их, но… ни одна не угодила в пару, возносящуюся вверх. Сверху грохнуло – там расползся шар огня, стекая вниз, по ступеням. Качиньский, задыхаясь в шлеме, заорал в рацию:
– Отходим… Отходим!!! На поражение!
Спецгруппа на крыше открыла беспорядочный огонь. Но не прицельный. И поэтому легкий черно-красный вертолет, накренившись и не дожидаясь, пока людей втянет в его нутро, направился прочь. Пули уже не достигали его.
В коридоре у лифта, пытаясь добраться до пожарной лестницы, заживо горели два бойца Качиньского, опаленные огнем, стекающим с некогда красной, ковровой лестницы.
Вертолет, получив воздушный коридор как спецборт ВВС НАТО, взял курс по маршруту Кладно – Дрезден. Пилот, все тот же равнодушный кореец с изломанной линией скул, спокойно отвечал на команды диспетчера. Сзади в кабине, на жестких сиденьях, расположились голая Мириам и Вуаве. Он не благодарил ее, а она не беспокоилась о том, что на ее белых, с нежнейшей кожей коленях виднелись глубокие кровоточащие царапины, оставленные жесткими каблуками банкира.