– Французский… поцелуй… я тебе покажу!
Она вцепилась руками в этажерку с книгами, нависавшую над кроватью, и стонала, ощущая, как истома разрывает на части ее лоно. Она догадывалась, что голова Принца где-то там – меж ее ног. И луна заглядывала в их темную комнату стыдливо, но жадно, будто хотела быть причастной к этому пиршеству плоти – пиршеству роскошному и вольному, ибо плоть была истомлена невероятно долгими годами ожидания. И мандрагора, охватившая когда-то тело Людочки, казалось, снова текла по ее нагим бедрам, горячими каплями стонов изливаясь на простынь.
А потом вдруг Дмитрий соскочил с кровати и уселся на линолеуме пола, скорчившись, спрятав голову в худые колени, черно-белый, контрастный в сумерках. Он начал как-то странно всхлипывать. Люда забеспокоилась, тоже встала, обняла его, прижавшись грудью к его худым плечам.
– Дима, милый, что… что такое?
– Люда… родная… я всегда хотел, – сквозь завывания донеслось до нее. – Но ты не дашь… нет, не дашь…
Она повернула к себе его узкое, мокрое от слез лицо.
– Что, Дима? Ну, скажи!
Он навалился на нее, положил руки на плечи, словно сухие горячие погоны, и забормотал горячечно:
– Я всегда хотел… моя мечта… мне все отказывают! Ну, я туда хотел… ну, это самое… в попку хотел… милая, родная, любимая, прости меня!
Он снова зарыдал.
Людочка окаменела. Эта мысль не приходила ей в голову, да и боязно было, неуютно. Но мужчина терся мокрой щекой о ее голое плечо, хватал неловко, шептал:
– Людочка, любимая моя, красотулечка, моя птичка хорошая, кисонька моя… ну, разик один… ну, немного… ну хоть разочек! Ну, давай попробуем! Вазелинчик я тут приготовил… лапонька моя…
Она, не соображая, что делает, молча оттолкнула его, перешла на тахту и легла на живот, закрыв глаза от ужаса. Люда лишь ощущала его торопливые руки на своих ягодицах и прохладу мази. Она заблаговременно схватила зубами ткань подушки, захрустев ее пухом.
…Он вошел в дырку разрывающим сверлом, раздробил и выбросил наверх черные ошметки битума. Стальной отросток успокоился. Последняя плита треснула; смолкли отбойные молотки. Ворочая ломами, стали растаскивать осколки, а потом в черную землю вгрызлись лопаты.
Полковник со старичком были уже неподалеку и, шаркая по темени фонариком, осматривали березы, растущие меж ржавых крыш погребов.
Наконец Заратустров издал тихий вскрик.
– Вот, Тимофей Саич, смотри-ка!
Старичок приблизил глаза к стволу, неуклюже топчась на траве. Видимо, несмотря на возраст, глаза его оставались зорки.
– Девять заруба-а-а-ак! – протянул он. – Эх! Ушел в высшие миры Абычегай. Породнился с Эрлик-ханом, стал его частью. Ульгень его отпустил. Ай-ай! Плохи дела, Алексангригорич! Нет теперь у тебя супротив него силы.
От гаражей их окликнули. Полковник вздохнул, опустил фонарик и пошел на голос. Силантьев, капитан с большой головой профессионального борца, показал на дне вырытой ямы что-то белое. Фонари брызнули туда светом, и стало видно – это волосатая, короткопалая кисть с большой золотой печаткой. Повыше большого пальца синела татуировка: «РИЗВАН».
– Ну-ну, – сухо проговорил Заратустров. – Ясно. В общем, доставайте и бетонируйте. Не на того напали, называется… Тимофей Саич, отвезти?
– Да я с ребятами, в машине! – вдруг сверкнул молодой улыбкой старик. – Молодость вспомню…
– Заберетесь? – усмехнулся полковник.
Старик погрозил сухим кулаком.
– Я тя, Алексангригорич, щас стометровку наперегонки заставлю бежать! Босиком по тундре… Как тогда гонял, помнишь? И неизвестно, кто кого перегонит. Давай. Береги эту девку. Конец ей светит, коли Эрлик-хан по ее следу пошел. Дай Бог тебе удачи, и храни тебя Провидение!
– Спасибо!
Полковник повернулся и пошел к своей машине, уже вернувшейся и стоявшей неподалеку, открыл дверцу, уселся на сиденье и мрачно достал из бардачка телефон странной конструкции, с каким-то металлическим зонтиком, раскрывшимся на антенне…
Было больно. Приятно – нет, это была животная мука, и возбуждение если и приходило, то от стыдности и противоестественности совершаемого. Люда грызла подушку, шумно ворочался на ней Термометр. Потом тяжесть ушла, а он торопливо протопал в ванную. Долго шумела вода. Через несколько минут женщина со стоном поднялась с тахты. По ногам что-то противно стекало – что-то, не видное в темноте. ТАМ все горело неутихающей болью. Она прошлепала к столику, нашарила стакан, выплеснула туда остатки портвейна из бутылки и пила, пила, слыша, как грохочут о стекло ее зубы.
Термометр вывалился из душа, вздыхая, заскрипел тахтой, растянулся, сонно и сыто сказал:
– Ну, ты эта… помойся и приходи… я тебя еще… поласкаю…
Люда пошла в душ. Она долго мылась, стискивая зубы от боли.
А когда вернулась, Термометр спал, развалившись по всей кровати – счастливо, как ребенок, получивший наконец свой новогодний подарок, но храпел он, как опившийся вина взрослый.
Людочка скрючилась на самом краю тахты и, глотая слезы, выплаканные в душе, забылась мучительным, зыбким сном.
Подтверждено источником: https://wikileaks.org/wiki/Assasin 090123-32289756-p255_confidential_reports
Строго секретно. Оперативные материалы № 0-895А-97886786789
ФСБ РФ. Главк ОУ. Управление «Й»
Отдел радиоперехвата
Перехват телефонного разговора в рамках внутреннего контроля
№ аб. засекр. (служеб.) – № аб. засекр. (служеб.)
Перехват: 0:12–0:22
Начало устойчивой связи: 0:13
– Алло! Игорь Борисыч, спишь?
– Здравия желаю! Нет, не сплю. Шахматный этюд решаю.
– О как! Молодец!
– Да. Партия Филидора с Монсаковеллой. Сложный вариант староиндийской защиты с непроходимым цугцвангом.
– С цугцвангом? Хорошее дело… Слышь, Борисыч, у нас тут тоже цугцванг наметился.
– Слушаю вас внимательно, товарищ полковник. По защищенной?
– Да, по защищенной, не тревожься… Похоже, шаманы пошли ва-банк.
– Я это предполагал.
– Ну, ты у нас старый умник. Староиндийский! Похоже, Абычегай ушел в астрал и воссоединился с эгрегором Эрлик-хана. Все, теперь недоступен. У нас группы на него нет… Это, черт его за яйца дери, северная тема.
– Да. Понимаю.
– Одну мы уже прохлопали. Сейчас и вторую прохлопаем. Он двух грузинишек под землю утащил – не пукнул. Только по вихревым змейкам место и определили.
– А кто консультировал?
– Бабушкин Тимофей Исаевич – старый спец!
– Бог ты мой! Жив еще? Где вы его откопали?
– В доме престарелых. Пенсионер союзного значения, кашки кушает. Помнишь, я рассказывал, он был «кумом» лагпункта под Салехардом?
– Да. Когда было восстание на зонах, и шаманы людей в тундру увели.
– Вот-вот. Он их знает, как облупленных. Что северных, что алтайских. Одно племя. В общем, Принцессу делают по-серьезному, Борисыч. Принцессу Укок номер два. Надо нам контроль усилить.
– Людей…
– Знаю я про людей! И про зверей, и про людей! А НАДО! Значит так, Борисыч, давай записывай ходы и дуй на Базу. Поднимай всех по тревоге. Одну группу на место жительство этой Принцессы, одну расположить так, чтобы контролировать саркофаг. Понятно?
– Есть, товарищ полковник.
– М-да, жисть такая! Цугцванг сплошной, куда ни дернись! Куда солдата ни целую, всюду задница, верно? Смеешься… Ладно, исполняй. До утра.
– Сами будете?
– Хрен там. Тут вон… бетономешалки подъехали. Мне надо, чтоб все залакировали, как было… Пока!
– Пока.
(Окончание устойчивой связи: 0:25)
«…Академия наук РФ отвергла предложение французских ученых начать проект по совместному исследованию останков так называемой мумии Укока с использованием методов радиоуглеродного анализа. Такое решение подтверждено факсом член-корресподента АН господина Шимерзаева, поступившим в адрес французского польства в Москве. В этой связи Жан Коркс, один из руководителей Европейской Археологической программы, заявил, что, возможно, отказ русских объясняется тем, что они уже… утратили свой артефакт, найденный в горах Алтая, или же продали его третьим лицам. По словам Коркса, в первом случае – это катастрофа, во втором – настоящее кощунство. Мнение француза поддержал Джулиус Кроу, который заявил в интервью лондонской „Сан“, что во время визита в Россию ему также не удалось „в достаточной мере рассмотреть мумию“…»
Рита Мейфер. «А разве она есть?»
The Times, Лондон, Великобритания
ТекстыЛюдочка, Ирка, Термометр и другие
Людочка проснулась на полу. Неизвестно, скинул ее туда Термометр или же упала сама. Она помнила только шелковистость его волос и податливость губ. Сейчас его не было. Только смятая постель. Людочка лежала, не шелохнувшись, на полу и с ужасом оглядывала комнату: поломанная вербена в вазочке, опрокинутая миска с салатом, грязные тарелки и бутылки… Рядом с ее головой лежал клочок бумажки – чек с надписью «КАНЦТОВАРЫ».
Женщина несколько минут еще полежала, соображая, что она могла делать в канцтоварах, но ни к какому выводу так и не пришла, тем более что глаза ее упали на часы. Она уже час как должна была мыть подъезды за Ирку!
С ужасом вскрикнув, она подпрыгнула, скинула халатик, натянула шорты, забрала со стола сумочку, почему-то распотрошенную, запихала туда нехитрый косметический набор, свой старушечий кошелечек и помчалась на уборку, думая только о том, как бы бабки подъездные не подняли хай – они бдительно следили за санитарией. Но ей повезло: небо затянуло облаками, было душно и влажно, поэтому близящийся дождь согнал вечных стражей с их наблюдательных постов. Схватив в подвале ведро с тряпкой и швабру, женщина стала отмывать заскорузлые ступени. Работа немного стерла с ее сердца следы пережитого ночью унижения, а вода как до блеска вымыла голые ступни девушки, так и счистила эту боль и этот стыд, откуда-то изнутри. Не совсем, правда, но жить было можно.