Алехан влюблялся в них понемногу, видя, как азартно они делают свое дело, как не позволяют себе ни минуты отдыха все время, будучи с детьми, живя только для них и отдыхая только тогда, когда, спев колыбельную, погружали их в тихий и глубокий сон. Но он и боялся их. Как любой мужчина, остававшийся в первую очередь мужчиной, он с первой минуты ощутил совершенно нереальный заряд сексуальности, бьющий мощным лучом от обеих. Он бы никогда не представил себе, что будет так жадно смотреть на почти пятидесятилетнюю женщину, на ее литое, плотное и совсем не распущенное тело под складками платьев, и что в этот же момент безумно красивые, искуссно вылепленные ноги еще девочки, Патрины, будут мелькать тут же, в этой картинке его воображения. Он не мог разобраться, кто нравится ему больше, кто волнует его. Однажды, обезумев от этого жгучего томления, он поехал в одну из элитных саун, снял трех проституток. Но ни их совместные ласки, ни их бесстыдное и оттого еще больше возбуждающее совокупление на краю бассейна не вдохновило его. Более того, после той ночи, вымытый и распаренный, он дал себе зарок более никогда не валяться в такой грязи… Он сам не понимал, что с ним происходит.
С цыганками он бывал большей частью только в обед. Или за ужином. Тяжело дыша, сдергивал с себя пропотевший костюм, сорочку, кутался в дорогой халат и садился за круглый стол в гостиной. Легонько шуршала босыми ногами по паркету Патрина, разливая в бокалы молодое вино и сок. Мирикла серебряной поварешкой разливала суп по фарфоровым тарелкам… Алехан сопел, стараясь не нарушить правила этикета, и молчал. Каждый день у них оборачивался сюрпризами.
– Сегодня, – говорила Мирикла звучным голосом, в котором не было ни капли менторства, – у нас с вами действует Закон Дарения. В своей готовности отдавать то, что мы ищем, мы поддерживаем изобилие Вселенной, которое распространяется на нашу жизнь. То есть… Яна, тебе нравится эта груша?
Она никогда не покупала так, как делал это Алехан, – парой. Число фруктов или сладостей всегда было неравным для деления. Яна закусывала губу: простые фрукты давно уже стали ее излюбленным лакомством.
– Да-а…
– А ты любишь Данилку?
– Ну, да-а…
– Ты готова отдать ему эту грушку, сейчас?
На личике девочке происходила мучительная борьба. Несколько раз она отказалась… пока в один прекрасный вечер не протянула дрожащей рукой грушу своему брату. Закон Дарения был отработан. Яна подарила и должна была получить изобилие. И получила. Сорвавшись с места после нескольких слов улыбнувшейся цыганки, она обнаружила у себя в комнате маленькое грушевое деревце, которое через год должно было дать первые плоды. Ее деревце!
Горели свечи. Мирикла вообще перевела ужины на свечной режим, да и были они какими-то хитрыми, ароматизированными, не воняли воском. Пахло лавандой, вкусной поджаристой мясной корочкой, какими-то специями.
А в другой раз они изучали Закон Непривязанности. В своей готовности вступить в неведомое, в поле всех возможностей, мы отдаемся творческому разуму, который создает хореографию танца Вселенной, не так ли?
Но это было уже не дома. Их окутывал сумрак леса, между пальцами босых ног пролезала холодноватая трава, а в середине мерцала огромным пнем-гнилушкой поляна углей. Через них, пританцовывая, уже прошла Патрина, в красном легком платье – сама, как язычок огня. И Яна с ужасом глядела на свои бледнеющие в темноте голые ступни… вот сейчас и она…
– Ты станешь очень сильной, доча…
И Яна пошла. Она пролетела босиком по углям, как мотылек, а потом они стали беситься, бегая по краю остывающего круга и все глубже забираясь в его центр. Алехан, жуя травинку, стоял рядом с онемевшими охранниками, стоял с кроссовками в руках, так и не решившись вступить в огненный круг, и вспоминал, как эта девочка вынимала занозу из пятки Даньки. А сейчас он с визгом молотит ею по углям…
Старая цыганка учила их, как однажды сказала Алехану, по законам Дипака Чопры, индийского философа и волшебника, к роду которого имела отношение и сама. Девятнадцать книг, переведенных на тридцать с небольшим языков… Мирикла читала эти книги. Все.
Но Алехан все равно не понимал. Как-то раз, когда они ехали с первой в его жизни встречи, на которую он взял советником не своего льстивого юриста и не быка Валеру из ЧОПа, а эту элегантную женщину в кофейного цвета брючном костюме, он спросил ее:
– Зачем… зачем ты делаешь моих детей такими?
– Какими?
– Ну… черт! Они же ведь уже… они сильнее, там, не знаю, как-то… они круче уже других! Янка та же…
– Ты сам и ответил, – улыбнулась она.
– Как?!
– Тем, что сказал «сильнее». Возможно, нам много придется пережить вместе, Алексей. И детям – тоже. Они должны быть неуязвимы.
Алехан не ответил. Бессмысленно смотрел в стриженый затылок водителя. Да, это она умеет.
– Слушай… а как ты заставила этого коз… ну, короче, этого типа из мэрии подписать наши бумаги?
Женщина грациозно потянулась – в просторном салоне «мерседеса» она могла это сделать! – и вдруг, вспомнив, с улыбкой сбросила с ног туфли, вытянув ступни на малиновом коврике.
– Такой же коврик был в моей машине, – тихо сказала она. – Да… я просто позволила ему поставить себе ногу на грудь.
– ?!
– Ну… этот человек привык попирать. Он ждал сопротивления. Я мысленно позволила ему так и сделать. Знаешь, говорят: «наступить песне на горло»… Он наступил. И увлекся. А когда он понял, что это была всего лишь картинка, было поздно. Он все подписал.
– Ни фига себе!
– Четвертый закон, Алеша: Закон Наименьшего Усилия. Разум природы работает легко и без усилий… беззаботно, гармонично и с любовью. Когда нам становятся подвластны эти силы, мы добиваемся успеха столь же легко и без усилий.
– Но, блин! Слушай… зачем тебе все это? Ведь ты же от контракта, который мы подписали, ничего не получишь? Ведь у тебя даже акций наших нет, я тебе просто плачу зарплату…
Алехан покраснел. Ему было стыдно говорить это женщине, но он хотел разобраться. А та окатила его снисходительным взглядом своих роскошных глаз, закинула ногу на ногу, блеснув красивой ступней, и ответила с еле заметным сарказмом:
– Седьмой закон, Алексей. Закон «Дхармы». Когда мы соединяем свой уникальный талант со служением другим, мы испытываем экстаз и ликование своего собственного духа, что и есть конечная цель всех целей. Ты часто испытываешь экстаз?
От ее чуть насмешливого тона и от того, как она лишний раз уколола своей неувядшей красотой, одним движением коленки вызвав спазм желания, он замолчал. Затих.
И только любовался на ее ноги всю оставшуюся дорогу.
Он не знал, да и не мог знать, что их ждет. Но догадывался, что это может быть ведомо только Мирикле.
«…Бельгийская полиция пресекла в Страсбурге, на площади Тюльпанов, попытку самосожжения одной из активистов антивоенного движения. Молодая женщина двадцати трех лет, предварительно раздевшись, приковала себя к фонарному столбу, а затем попыталась разлить и поджечь бензин из принесенной ею канистры. Подоспевшие полицейские сумели сбить пламя с женщины, однако несчастная все равно получила множественные ожоги. Пострадавшая, после того как ее доставили в Страсбургский ожоговый центр, смогла внятно озвучить свои требования подъехавшим журналистам. По ее словам, предстоящая международная инспекция атомного центра в Северном Иране, в горах Эль-Бурс, грозит „катастрофой, рождением Антихриста и изменением баланса мира“. К сожалению, эта женщина больше ничего не смогла сообщить. Впав в состояние комы, она скончалась через два с половиной часа, несмотря на все усилия медиков.
Пресс-атташе полицейского управления Страсбурга Рон Роншель осторожно заметил в интервью местному бельгийскому каналу, что несчастная вполне могла быть связана с последователями активно выступающей сейчас француженки Марики Мерди. Та не так давно пострадала от покушения на свою жизнь, но, тем не менее, не оставляет попыток затормозить процесс остановки международных инспекций ядерных объектов в Иране…»
CNN, Евробюро
ТекстыМайя, Алексей и Махаб
– Ты только смотри там… танцу живота не забудь научиться, – напутствовал Алексей, вынимая чемодан Майи из джипа. – Как-никак, а там спецы покруче наших.
– О! Ишь ты! А так я тебя не устраиваю.
Майя, которая была одета в светло-голубое сари, шлепнула его по спине и заспешила к дверям международного сектора аэропорта Толмачево, – открытого, дующего прохладой, сверкающего чистотой, – засеменила по розовой плитке маленькими ступнями с тренькающими, позвякивающими при каждом шаге браслетами на щиколотках. Волосы девушки тоже были перевиты какими-то блестящими цепочками. Войдя в зал аэропорта, Майя остановила Алексея, уже двинувшегося к стойке регистрации, у которой стояла лишь пара человек.
– Погоди! Блин, дай же мне уехать по-симоронски наконец!
– Ну, давай.
Она достала из сумочки небольшую пластиковую бутылку с водой, в которой плавали лепестки цветов, а Алексей подал ей рисовую метелочку. Девушка стала разбрызгивать воду перед собой, распыляя ее по гладкому мраморному полу метелочкой, и негромко напевать:
Про воду споем, мы, о, Симорон!
Пусть торжествует вода-гегемон!
Про воду, которая нас обтекает.
Только водой обтекать будет, знаем!
Про воду, которой мы все так полны.
Пусть будет нам счастье раньше весны!
Про воду поем мы, о, Симоронище!
Будет пусть легкой наша дорожища!
Дорожкой ковровой пусть ляжет под ноги
Путь по воде – так! – золотые ноги!
Алексей негромко подпевал – единственный ритуал «проВОДов», который они с Майей придумали накануне. Алексей опасался одного: что, увидев их чудачества, неведомый ему араб немедленно разорвет сотрудничество с новоиспеченной переводчицей. Зря тогда Майя зубрила фарси!