Как только Доброшка сообразил, чей это меч, его ударил озноб посильней того, которым его одарила подземная река.
Он помнил и эту резную золоченую ручку, сияющую самоцветными камнями, и тяжелое яблоко противовеса.
Это был меч Ворона! На противоположном столбе на почетном месте висел его же щит, на котором черной краской был изображен зловещий ворон с распростертыми крылами.
Между тем к стрекотанию кузнечиков и пению птах примешались еще звуки человеческих голосов. Обитатели пещеры возвращались. Мальчишка шмыгнул за поворот подземного грота и затаился. В случае, если люди Ворона за какой-нибудь надобностью пойдут к воде, можно будет быстро нырнуть и так скрыться.
Люди зашли в пещеру. Голоса стали слышнее. Можно было разобрать, о чем говорят. Доброшка стал вслушиваться. Но ничего особенного не услышал. Старший назначал дежурных к костру и к поварским делам, распорядился сменить дальний и ближний караул, выговорил кому-то за неповоротливость. Обычный дружинный быт, похожий на тот, что установился в пути у колохолмского отряда.
Костровой развел огонь и принялся готовить жаркое. У Доброшки заурчало в животе. Он уже намеревался нырнуть обратно в воду, тем более что в любой момент сюда могли прийти за водой.
Но тут в общем гуле голосов он услышал Ворона. Доброшка слышал его всего два раза: первый – когда стоял на башне, другой – в самом начале битвы. Но сомнений не было – это говорил именно лесной князь.
– Братья и дружина! – прогремел Ворон, остальные голоса стихли. – Пожалуй, не было лучше дня в моей жизни. Око Перуна у нас. Дух горы приютил нас в своей гриднице. Мы дождемся здесь отряда Соловья и двинемся домой к женам и детям. Сегодня благодаря богам была добрая охота. Устроим же пир! Ставлю любимым своим братьям два бочонка лучшего меда!
Пещера огласилась радостными криками и звоном оружия.
– Это будет особый пир. Таких пиров не бывало уже сотню лет. Нас будет видеть праотец и царь наш великий воитель Перун. И будет вкушать с нами от плоти врагов. Мы принесли ему обильную жертву на поле брани. Теперь время веселиться и торжествовать.
Мы будем пировать три дня. И каждый день будем приносить жертву. Сегодня во ядь богам предуготовлен этот тучный кабан. Завтра – боевой конь. А на третий день по завету предков мы даруем великому Перуну голову врага!
Слова Ворона торжествующе гремели под сводами пещеры. Дружинники встречали их гулом одобрения. Однако, после того как князь объявил о голове врага, раздался звонкий голос, выбивавшийся из общего хора. Доброшка тут же узнал знакомые насмешливые интонации:
– Да чего там в моей голове есть? Я, чай, не осетр и не белорыбица. А если язык начнет кушать, так еще и уколется. Он у меня вострый. Ты уж лучше гузно мое своему Перуну поджарь – там маленько мяса есть, хоть и жилистого. Ну да грозен твой деревянный бог – авось прожует, не подавится гузном-то моим!
Гул стих, где-то послышался сдавленный смешок и затем грозный рык князя:
– Заткните его!
Не оставалось никаких сомнений в том, что в качестве жертвы на третий день пира у поклонников Перуна был приготовлен не кто иной, как Алеша, удалой сын колохолмского попа.
Доброшка крадучись подполз к выступу в скале и осторожно заглянул в грот. Опасность, что его заметят, была, но Доброшка верно все рассчитал: заводь подземного озера находилась в самой глубине пещеры, и из ярко освещенного зала что-то разглядеть в темном углу было почти невозможно.
За несколько минут грот преобразился. В очаге пылал огонь. На вертеле жарилась туша огромного кабана. Старые и молодые ратники неспешно разоблачались после тяжелого дня. Несколько человек сидели около костра, задумчиво глядя на огонь и ведя неторопливую беседу. Отроки, не старше самого Доброшки, готовили снедь к пиру.
В центре, на покрытой медвежьей шкурой чурке восседал сам князь Ворон. Напротив него на каменном уступе грозно возвышался идол. Наверно, это и был Перун. Когда Доброшка ходил по залу, истукана еще не было. Пламя костра освещало лица Ворона и Перуна, придавая им зловещую схожесть. В колеблющихся сполохах деревянный лик казался живым – то ухмылялся, то хмурился. Дерево изваяния светилось белизной, значит, вырубили его совсем недавно.
Более всего Доброшку поразили глаза идола. В них зелеными искрами сияли измарагды.
У камня, на котором был установлен Перун, лежал связанный по рукам и ногам Алеша. Голова его была окровавлена. Подол рубахи весь измазан кровью и глиной.
Сердце Доброшки сжалось: как же это он попался? Тут один из отроков взял большое ведро и двинулся за водой к подземному озерцу. Доброшка отступил в тень и нырнул в воду.
Пара взмахов – и он снова оказался в полумраке пещеры. В лодочке его ждала Белка.
– Ну наконец-то, а я уже не знала, что думать. Можно ли так пугать? То ли утоп, то ли бросил!
– Помоги забраться.
– Замерз?
– Замерз.
– Выход есть?
– Есть.
– Будем нырять?
– Нет пока.
– Почему?
– Давай правь к берегу, там расскажу.
Рцы
Челнок подошел к тому месту, где Доброшка с Белкой устраивали ночевку. Доброшка выпрыгнул, попросил Белку отвернуться, выжал штаны и поспешно оделся. И только потом он помог выбраться Белке и начал свой рассказ.
Когда речь зашла об Алеше, Белка, до сей поры слушавшая Доброшку вполне спокойно, ойкнула, и в глазах ее блеснули слезы.
Несмотря на то что выход из пещеры был найден, положение все равно оставалось трудным.
Сколько пробудет в пещере ватага Ворона? Не меньше трех дней. То есть на три дня рассчитан пир. Но Ворон говорил, что они должны дождаться возвращения какого-то Соловья? А когда вернется этот Соловей? Может, через неделю, а может, и через месяц. Запасы еды у Доброшки и Белки на пределе, а у Ворона и его ратников – хоть всю жизнь тут живи: леса вокруг обильные, да и рыба в реке не перевелась.
Поначалу у Доброшки шевельнулась мысль подождать хотя бы то время, на которое хватит припасов, но слезы в глазах Белки напомнили ему, что «сам погибай, а товарища выручай». Оставить в беде Алешу было никак нельзя. План созрел быстро.
Дождались вечера. При свете факела ладейку подвели в тому месту, где днем светился пролом. Нырять в черную воду было страшновато. Дневной свет больше не освещал пути. Но Доброшка знал, куда плыть. Он нырнул первым, осмотрелся. Как и ожидалось, ратники Ворона крепко спали после большого пира. С одной стороны доносился богатырский храп, с другой – тонкое посвистывание. Свесив голову, спал на своем деревянном троне и сам князь. Алеша лежал на прежнем месте, глаза его были прикрыты.
Все складывалось по-задуманному. Доброшка вернулся и перетащил из пещеры в грот череп чудовищного змея. Самый кошмарный из тех, что удалось разыскать. Ему в предстоящем плане было уготовано важное место. Плотно завязанный мешок с поклажей привязали на руку Белке. Набравшись духу, девчонка соскользнула с борта лодочки в воду. Некоторое время их головы торчали над водой в свете факела, оставленного в лодке. Затем, переглянувшись, ушли под воду. Сначала Доброшка, а вслед за ним и Белка. Вынырнули благополучно.
По другую сторону каменной занавеси Доброшка велел Белке ждать условного сигнала, а сам, перекрестившись и помянув дедов, прокрался в сторону Идола. Перешагивая через спящих, он продвигался к деревянному изваянию Перуна, готовый в любой момент залечь и изобразить глубокий сон. В случае чего отличить его в куче спящих от Вороновых дружинных отроков было бы трудно. Но этого не потребовалось. Он добрался до Алеши и тихонько тронул его за рукав. Тот мгновенно отрыл глаза.
Доброшка молча приложил палец к губам и быстро перерезал веревки, спутывавшие Алешины руки и ноги.
Молодой воин удивился, но быстро все понял. Бесшумно принялся растирать занемевшие члены, готовясь к молниеносному броску. Между тем Доброшка подтянул к себе одну из овчин, которыми был устлан пол у подножия истукана, и нарыл ею очаг. От соприкосновения с раскаленными углями и камнями засаленная шкура мгновенно начала тлеть, распространяя вокруг клубы удушливого дыма.
Теперь настал час пустить в ход череп. Доброшка знаками попросил Алешу поднять себя к самой главе деревянного Перуна. Вынул из глазниц сияющие измарагды и надел оскаленную змеиную голову. Внутрь он закинул головню из костра. Зрелище получилось что надо. Уж на что грозен был деревянный истукан, но он ни в какое сравнение не шел с тем, что получилось у Доброшки. Смолистое дерево занялось огнем, и пустые глазницы черепа засветились кровавым сиянием. Из носа шел дым, смешиваясь с тошнотворной вонью, которую все сильнее распространяла вокруг тлеющая овчина.
Теперь было все готово для решительной атаки. Доброшка, зажимая нос, набрал в легкие побольше воздуха и истошно заорал. Кричал он первое, что пришло в голову:
– Змей, змей проснулся, спасайтесь!
Со всех сторон начали вскакивать переполошенные ратники. В клубах едкого дыма ничего не было видно. И лишь оскаленная голова змея с горящими глазами, казалось, пылала над телами мечущихся не вполне протрезвевших людей.
Проснулся и Ворон. Он не поддался общей панике. Со своего высокого трона князь холодным прищуром вглядывался в пламенеющие очи змея. Казалось, ему одному пришла мысль не о пришествии потусторонних сил, а о людских кознях. Все-таки Ворон был прирожденный вождь: дальновидный, решительный и по-своему рассудительный. Окажись он на киевском престоле, быть может, прозвище «Мудрый» досталось бы ему…
Но как только он открыл рот, чтобы зычной командой прекратить общую панику, к нему подскочил Алеша и не без удовольствия со всей силы впечатал пудовый кулак прямо в челюсть. Грозный трезвящий крик утонул в горле, так и не родившись. Голова мотнулась – князь обмяк в кресле. Дружинники продолжали в беспорядке метаться по гроту, испуганно вопя о змее, нагрянувшем Велесе, его бабушке и всех без исключения лесных и речных демонах.
Момент был подходящим для бегства. Чтобы не надышаться едкого дыма, Доброшка зажал рот подолом рубахи и за руку потащил Алешу к нише подземного озера. Молодой дружинник глянул недоуменно: