– Да, Ильюшенька, я – живая Белка. А с какой стати мне быть неживой?
Илья поднял глаза и заметил остальных:
– Доброшка? Алеша? Живые?
– Живые, Илья, чего ты заладил?
– Не чаял вас увидеть. Думал, нет уж вас на свете, а если и есть, то продал вас Ворон в холопы.
– А сам-то ты откуда взялся? Тут Доброшка странные вещи рассказывает, что-де ты в лесу стрелял и лютню разбил – ты.
– Я, а кто ж еще? Я как вас отправил, места себе не находил. Знаю я, каков из Яна командир. Человек боевой, однако молод еще – ветер в голове. Решил последить впотай, как отряд идет. Пустился вслед за вами. Смотрю, и впрямь: байки травят, песенки поют. Странствующие скоморохи, балаган – одно слово. Ну и пустил стрелочку вам, как привет. Чтобы ухо востро держали.
А потом замешкался, потерял отряд из виду. Скачу – смотрю: след отряда теряется, несколько могил свежих. Повозку нашел разломанную, вещи ваши… Думал, конец вам всем пришел. Еду вдоль реки, смотрю: насады с челядью сарацинский купец ведет. Прорвался к нему, посмотрел, вас, понятно, не нашел – еще больше закручинился. Решил, что нет уж вас на этом свете, никогда не увижу больше. Хотя, конечно, и на насадах этих насмотрелся – иной раз подумаешь, лучше сразу к праотцам, чем так. Поглядел на горюшко. Особенно в душу запала одна раба с ребенком… Хотел даже купить ее у хозяина. Да тот, важный такой сарацин, цену заломил аж 10 гривен. А у меня с собой только две. Так и пришлось отстать.
Белка кивнула в сторону помоста:
– Не эта рабыня?
Илья приложил руку козырьком к глазам, вгляделся:
– Эта! Точно, эта! Ребята, у вас серебра не осталось? Давайте выкупим?! Я все верну!
– Эх, если бы все было так просто…
– А что, нет денег?
– Денег нет, но это не главная беда.
– Рабыню эту в честном поединке выиграл князь варяжский. Он, может, и за двадцать гривен ее теперь отдать не захочет.
– Как это выиграл?
– Купец позабавиться решил, устроил единоборство. Князь вызвался – и с боя взял. Алеша вот тоже пытался.
– И как?
– Как видишь.
– Ага, вижу, шея расцарапана и сам мрачнее тучи.
– Вот так вот.
– Так, может, если князь-то варяжский продавать не захочет, можно у него тоже будет мечом взять?
– Не знаю. Наш Алешка пытался купца победить – не смог. А князь его хоть и не сразу, а все-таки без сабли оставил. Захотел – и не сносить бы Амиру этому головы.
– Не в обиду сказать, Алеша наш хоть и смел и на язык востер, а на мечах-то я небось половчее его буду. Может, это все судьба такая: и забава эта, купцом придуманная, и то, что вас встретил, и то, что именно ту самую рабыню на помост привели. Хочу я попробовать, братцы. Как увидел вас, так силу в себе почувствовал необыкновенную. Должон счастья попытать!
Илья приблизился к помосту, где за пиршественным столом по-прежнему восседали воевода Воебор, Харальд-конунг и сарацинский купец. Решил, что вламываться нежданным гостем – невежливо. На ступнях сидел представительного вида дьякон и обстоятельно обсасывал свиную косточку.
Илья обратился к нему с поклоном:
– Здравствуй, добрый человек.
– Здоровей видали, добрый молодец.
– Есть у меня нужда с варяжским князем поговорить.
– У всех своя нужда бывает.
– Я отблагодарю, у меня серебро имеется.
– Раз серебро имеется, так я скажу тебе, молодец, что попал ты прямо к тому, к кому нужно. День у тебя сегодня счастливый. Я же при князе варяжском нонче в толмачах состою. Говори свое дело, я прямиком передам. – Дьякон покончил с косточкой, выбросил ее, расправил на две стороны окладистую бороду и изобразил на своем лице столько внимательности, сколько только мог.
– Видишь ли, отец дьякон, дело касается рабыни, вон той, которая за помостом с ребенком сидит. Видишь?
– Вижу, как не видеть, чай, не слепой.
– Спроси князя, не желает ли он продать ее за сходную цену или, в крайнем случае, не даст ли славный князь возможности попытать счастья в поединке и получить эту рабыню тем же образом, каким он получил ее сам. Понял, в чем дело?
– Все понял, передам в точности. Давай серебро.
Илья развязал притороченный к поясу кошель и вынул серебряную арабскую монету, которыми в те времена пользовались на Руси.
Дьякон попробовал белый кружочек на зуб, удовлетворенно хмыкнул и, выставив бороду вперед, полез на мостки, подбирая полы длинной рясы.
Забравшись на помост, он встал у краешка стола, хранившего на себе остатки пирования, и стал выразительно покашливать. Поскольку кашель у него был столь же основателен, как и голос, на него скоро обратили внимание.
К дьякону обернулся Архимед:
– Чего тебе, отче дьяконе?
– Известие имею ко князю к варяжскому.
– Говори, что за известие.
– Там вон внизу человек переминается. Видишь?
– Вижу.
– Так вот, он вызывает князюшку вашего на бой, – дьякон наморщил лоб и закатил глаза, припоминая: – «тем же образом, каким сам ее получил».
– Чего получил?
– Ох, чего-то не припомню. В общем, получил, да и все. Голова отяжелела. Пожалуйте медка хлебнуть – авось вспомню.
Архимед покачал головой, налил просящему в кружку меда. Дьякон выдул немалую кружку одним духом и снова наморщил лоб.
– Эээээ…
– Чего?
– А пожалуйте еще кружечку. Уже почти вспомнил.
Архимед налил ему еще, тот снова опорожнил кружку одним духом.
– Вспомнил?
– Да!
– Ну!
– То есть нет.
– Чего нет?
Дьякон вдруг неясно на что разозлился и, сам себя распаляя, накинулся на Архимеда:
– Чего ты, грек, меня мучаешь, яко фараон сынов израилевых? Я все сказал, что-де вызывает на бой, «тем же образом, каким сам ее получил», и баста. Передай князю, да и все, нечего доброго человека прям посередь города пытать! Вроде грек, не нехристь какой, а мучает хуже псиглавца! Заладил: «чего» да «чего»!
Голос возмущенного дьякона звучал как рев раненого бегемота. При этом с каждым словом он ударял себя в грудь, которая издавала звук, подобный тому, что издают ворота крепкого града, когда в него ударяет стенобитный таран.
Шум привлек внимание Харальда:
– Архимед, чего нужно этой бородатой трубе, по недосмотру богов родившейся человеком?
– Никак не могу взять в толк. Отец дьякон преизлиха меда отведал. Путается. Вроде бы кто-то вызывает тебя на бой, какой-то человек, там, внизу, у помоста.
– О, бой? Так что же ты молчишь? Как бы этот человек не расценил мое промедление как признак трусости. Что за люди! Так ли честь конунга хранят?
– Надо же разобраться сначала!
– Да чего там разбираться! – В жилах Харальда тоже было немало меда. Но действовал он на него не так, как на дьякона. Есть люди, которых от выпитого клонит в сон, есть такие, которым непременно хочется поговорить, есть такие, кто начинает испытывать необъяснимую любовь ко всему миру, а есть такие, у которых хмель вызывает непреодолимое желание заехать кому-нибудь по морде. Харальд принадлежал к последнему разряду. Кровь бросилась ему в голову. Он, выхватив меч, стремительно сбежал с помоста, увидел дожидавшегося его Илью и без предупреждения кинулся на него. Застать врасплох колохолмского воеводу было крайне трудно. Но у Харальда это едва не получилось. Илья заметил занесенный над ним клинок в самый последний момент. Еще чуть-чуть – и дамасская сталь разделила бы одного большого воина на двух, малость поменьше.
Илья увидел налитые кровью глаза конунга, перекошенный рот и грозно сдвинутые брови. Голова, на которую со свистом опускалось лезвие меча, еще ничего не успела понять. Спасли руки и боевая выучка. Увесистый кулак Ильи с треском врезался в раскрасневшуюся физиономию варяга. А кулак-то у Ильи был размером с головку годовалого ребеночка. Накрыл сразу пол-лица. Потрясенный ударом, Харальд отлетел на сажень. Меч чиркнул по песку. Сам конунг со всего маху грянулся седалищем в песок. Будь перед Ильей человек менее крепкий, на площади могло бы свершиться смертоубийство. Но голова Харальда была, похоже, чугунная. Он сидел, потирая ушибленный глаз, который стремительно превращался в синюю дулю, и недоуменно таращился по сторонам. Наконец его взгляд сфокусировался на Илье, который стоял на прежнем месте, расставив ноги и заложив руки за пояс.
Между тем с помоста ссыпались привлеченные шумом дружинники Харальда. Хмурый Эйнар держался за рукоять меча, переводя взгляд со стоящего Ильи на сидящего Харальда. Если бы у Ильи в руках было оружие, старый викинг немедля бы кинулся в бой. Но Илья стоял совершенно спокойно. Его меч висел на перевязи. Меч Харальда валялся на песке, глаз окончательно заплыл.
– Что случилось, Харальд-конунг? Почему ты сидишь на земле, а твой меч лежит рядом? И что это такое у тебя с глазом?
– Эйнар, ты, как всегда, оказался прав. Нужно было разобраться. Кулак этого человека подобен молоту Тора. Я, признаться, не понимаю, что произошло.
– Зато я понимаю. Этот русский человек без меча, одной голой рукой уложил вооруженного мечом викинга. Вот что бывает, когда кто-то пьет слишком много меда на пиру. Если наши предки в Асгарде видят нас, то золотые своды Вальхаллы в опасности. Они могут рухнуть от их хохота.
– О да, Эйнар, когда я буду такой же старый, как ты, я стану таким же мудрым. А пока хотелось бы в самом деле узнать, что нужно этому важному громиле. Гляди, как смотрит. Будто хочет просверлить в моей гудящей голове дыры. Где там Архимед, пусть спросит.
Архимед уже был рядом:
– Не соблаговолит ли господин сказать, какое дело привело его к нашему пиршественному столу?
Илья поклонился Архимеду, сидящему на земле Харальду и всему собравшемуся около них обществу:
– Простите добрые люди, что пришлось непочтительно ринуть вашего славного воина наземь. Но посудите сами – он сам чуть мне голову не снес. А мне голова пока еще самому надобна. Простите также, что помешал пиру. Но я боялся, что иного времени для разговора может и не случиться: вы люди торговые – сегодня здесь, а завтра уж в ином месте.