Это существенно потому, что Ру вскоре тоже получил премию, да не какой-то пустяк, а целых сто тысяч франков! Премию присудил ему Французский институт (так назывался совет пяти академий), а учредил ее богач Озирис, сделавший редкую, хотя и вполне типичную карьеру — от мелкого мошенника до крупного миллионера и мецената.
Сын бедных родителей, он чуть ли не пешком пришел из Бордо в Париж, где поступил на службу в банк и едва избежал тюрьмы за какие-то спекуляции. Но потом он сказочно разбогател. Бездетный и очень скупой, он рассорился с требовавшими помощи родственниками и целью поставил так распорядиться своими миллионами, чтобы после его смерти им ничего не досталось. К тому же с ростом состояния возрастало и тщеславие банкира. Он сменил свое незавидное имя Ифла на более звучное Озирис и, сообразив, что миллионы в могилу с собой все равно не возьмешь, стал время от времени поражать мир необычными подарками обществу. Он купил и подарил французскому правительству поле под Ватерлоо, где потерпел последнее поражение Наполеон; он собрал большую коллекцию картин, которую завещал Лувру; отвалил солидную сумму Пьеру Кюри на исследования радиоактивности и физику Бонди на работы по беспроволочному телеграфу. Он же учредил премию по медицине, которая присуждалась раз в пять лет за полезное для человечества открытие, сделанное в это пятилетие…
Получив чек, Ру пришел к Мечникову.
— Вот вам деньги для опытов над антропоидами, — сказал он просто. — Я не имею на них права, потому что в течение последних пяти лет ничего не сделал.
Мечников взял деньги без колебаний; лишь поставил условие: Ру должен принять участие в опытах, «разделяя со мною удачи и неудачи, смотря по тому, что получится».
Ру согласился, но фактически почти все работы вел Мечников.
В 1903 году умер Дюкло.
Ру стал директором института, Мечников — его заместителем. И хотя Илья Ильич исправно нес свою долю административных обязанностей, основная тяжесть их легла на плечи Ру. Для лабораторных занятий у него почти не оставалось времени.
Позднее Ру писал Мечникову: «Вы — несравненный товарищ в работе; я могу это сказать, ибо не раз мне выпадало счастье участвовать в Ваших изысканиях. В сущности, все делали Вы». Вероятнее всего, Ру имел в виду исследования по сифилису. Много раньше, ознакомившись с одной из статей, он писал Мечникову: «Я очень смущен тем, что Вы представляете это сообщение от Вашего и моего имени; я не принимал никакого серьезного участия в Вашей работе по сифилису, и было бы лучше, если бы в соответствии с действительностью оно было бы подписано только Вами».
…Узнав о том, как ученый распорядился его премией, Озирис долго не мог этому поверить, а когда поверил, то что-то дрогнуло в душе престарелого богача. Он так растрогался, что решил оставить Пастеровскому институту львиную долю своих капиталов (28 миллионов франков). Когда он умер, родственники пытались оспорить завещание, но по части завещаний Озирис был дока. Дело о его наследстве разбиралось в судах не один год, и телеграмму о том, что оно наконец выиграно, Мечников получил от Ру в том памятном мае 1909 года, когда его с триумфом чествовали в Петербурге.
С этого времени Институт Пастера наконец-то вышел из финансовых затруднений.
А пока, сложив свои капиталы, друзья, по словам Мечникова, «бросились покупать шимпанзе».
Первой обезьяне они привили удаленную у человека саркому. Болезнь не привилась, а животное умерло от воспаления легких.
Второй была Ядвига…
Как только сообщение Мечникова и Ру стало известно, тут же отыскался претендент на приоритет в открытии экспериментального сифилиса. Некто Гамоник заявил, что он еще двадцать лет назад заразил сифилисом макаку.
Но в том-то и дело, что хотя в отдельных случаях прививки низшим обезьянам и удавались, однако поражения оказывались незначительными и совсем непохожими на «человеческие»: следовательно, никакой уверенности в том, что они вызваны именно возбудителем сифилиса, быть не могло. Тем более что сам возбудитель оставался неизвестен.
Только теперь, когда ученые получили возможность экспериментировать на животных (вслед за Ядвигой Мечников без труда привил болезнь Эдуарду, Ивонне, Галют Шарлотте и многим другим шимпанзе, причем у всех появлялись не только первичные, но и вторичные признаки), удалось установить природу слабых поражений у низших обезьян.
Мечников составил обширную программу исследований и приступил к ее осуществлению. Он вводил заразу невосприимчивым к ней животным, а потом их кровь вводил шимпанзе, надеясь получить противосифилитическую сыворотку. Но обезьяны заболевали: антитела не образовывались. Одновременно он прививал болезнь человека самым разным видам обезьян; переносил вирус от шимпанзе к шимпанзе, от шимпанзе к макакам, от макак к шимпанзе…
И прежде всего выяснил, что, проходя через организм низших обезьян, вирус ослабляется. Перевивая вирус от макаки к макаке, он видел, что поражения у каждой следующей обезьяны менее сильны, чем у предыдущей; на восьмом животном ему пришлось прервать серию, так как вообще не обнаружилось никаких признаков болезни.
У шимпанзе вирус макаки тоже вызвал меньшее поражение, нежели «человеческий», причем чем через большее число макак его предварительно «пропускали», тем меньше были поражения у шимпанзе.
Самым же важным было то, что шимпанзе при этом становились невосприимчивыми к «человеческому» вирусу.
Значит, вакцинация?!
В сентябре 1904 года Мечников выступил в Берлине на V Международном конгрессе дерматологов, и доклад его стал гвоздем конгресса.
Со времени первой прививки обезьяне прошло уже больше года, но дерматологи всего мира еще находились в состоянии какого-то шока.
Мечников в своем докладе подчеркнул, что работы лишь начаты и «означают только общую ориентацию в трудном и сложном исследовании».
Он говорил так не из одной лишь скромности.
Убедившись, что вирус макак вакцинирует шимпанзе, Мечников, естественно, задался вопросом: а нельзя ли вакцинировать человека?
Но как отважиться на столь рискованный эксперимент?..
Вскоре ему помог случай.
За макаками ревностно ухаживал Латапи, тот отважный препаратор, который некогда пил вместе с Мечниковым холерные культуры. Однажды Латапи обнаружил у себя на нижней губе маленькую язвочку; через несколько дней она исчезла. Но потом язвочка появилась вновь… И хотя она нисколько не походила на сифилитическую, Латапи взволновался. Желая успокоить товарища, Мечников взял из ранки несколько капель и привил макаке. Вскоре они оба забыли об этом опыте, как вдруг на тридцать шестой день у обезьяны появилось типичное для макак поражение. Латапи пришел в отчаяние. Мечников срочно пригласил в лабораторию Фурнье; профессор осмотрел больного и твердо заявил: опасаться нечего.
Мечников показывает маститому ученому обезьяну, но тот стоит на своем. Фурнье много месяцев наблюдает за Латапи и оказывается прав: никаких признаков болезни не появляется…
Выходит, вирус, взятый от низших обезьян, неопасен для человека!
Теперь во что бы то ни стало надо повторить опыт. И Илья Ильич, забыв данный самому себе зарок, прививает ослабленный вирус в предплечье предложившей себя для опытов 79-летней старушке…
Результат такой же!
Да, но как доказать, что ослабленный вирус предохраняет от заражения сильным? Ведь для этого надо привить испытуемому настоящий «человеческий» сифилис!.. Однако Илья Ильич уже не может остановиться. «Психоз» все усиливается. Он предлагает Латани, как «вакцинированному» вирусом макак, подвергнуться испытанию. Но тот решительно отказывается. Да, когда-то он не моргнув глазом трижды пил разводки холерных вибрионов. Но холера — это другое дело: проходит несколько дней, и все ясно — либо ты остался здоров, либо заболел. А тут недели и месяцы томительного ожидания… Нет, с него довольно пережитых волнений! Да он и не тот теперь. Он стал старше. Он хочет жить. У него развился инстинкт жизни. Настаивать Мечников, разумеется, не стал.
Тем более что он понимал — вакцинация живым, хоть и ослабленным, вирусом не найдет широкого применения. Ведь никто не может поручиться, что отдаленные последствия прививок не окажутся неблагоприятными.
Он ищет другие пути.
Многие проблемы не удается решить из-за того, что все еще не обнаружен возбудитель болезни.
Десятки проб, взятых из язв и крови человека, шимпанзе, макак, исследует Мечников под микроскопом в надежде отыскать таинственного возбудителя, но все безрезультатно.
Микроб, вероятно, очень мал; даже самые «сильные» микроскопы не позволяют его разглядеть. Но, может быть, удастся обнаружить присутствие возбудителя косвенным путем? Наталкиваясь на содержащиеся в пробах клетки, микроб должен их приводить в движение… Но клетки неподвижны, словно листья кувшинок в безветренный день на поверхности заброшенного пруда.
Правда, Бордэ и Жангу — они теперь работают у себя на родине, в Брюсселе, — нашли у больного сифилисом маленькую спиралеобразную бациллу и тотчас послали препарат своему учителю. Следом, однако, Мечников получил разочаровывающее сообщение: у пяти других больных найти спириллу бельгийцам не удалось.
Однажды, в начале 1905 года, просматривая очередную кипу литературы, Мечников обнаружил в журнале Прусской академии наук статью простиролога (то есть специалиста по простейшим) Зигеля. В крови больного Зигель нашел мельчайшего микроба, которого окрашивал смесью двух анилиновых красок — азуром и эозином. Вот он, возбудитель сифилиса! — провозглашал автор.
Взглянув на приложенные к статье фотографии, Мечников тут же понял, что утверждение немецкого коллеги вовсе не доказано. За последние 25 лет было обнаружено не меньше 25 «возбудителей» сифилиса. «Открытие» Зигеля — двадцать шестое в этом ряду, только и всего. С разочарованием Илья Ильич захлопнул журнал. Несмотря на поднятый в научных кругах шум, он даже не стал проверять сообщение Зигеля.