— Вам придётся заснуть или просто подождать моего возвращения, — пояснил я. — Мне понадобится примерно два-три дня, чтобы определить состав жидкости, которую я извлёк из колбы. А после того, как у нас будут на руках результаты, возьмёмся за остальные системы.
— За меня не беспокойтесь, я найду чем себя занять, — ответил Павел Петрович. — За десятки лет я привык к одиночеству. Продолжу анализировать информацию из книг, которую собрал перед тем, как отправиться в Саратов.
Покидая публичный дом, я задумался о последних словах Павла. Странно, он изъясняется так, будто все прочитанные им книги до сих пор хранятся в его памяти.
Может, у него и нет тела, но мозг работает гораздо быстрее, чем у любого другого человека. Интересно, что же там намудрили те, кто создал этот механизм?
Перед тем, как уйти, я вывел из колбы ещё несколько капель жидкости и очистил её от некротики. А также зарисовал схему всех рычагов, вентилей и кнопок, которые можно было обнаружить на дне колбы.
Придётся изрядно поломать голову, чтобы понять, как вся эта система работает!
Однако сегодня я себя ничем напрягать не стал. Вернулся домой пораньше, чтобы отоспаться перед предстоящими делами. У меня-то мозг обычный, человеческий. Не такой, как у далёкого предка Романовых.
Утром я снова направился в орден лекарей. Доложил сотрудникам, что в ближайшем борделе следует провести дополнительный медицинский осмотр.
Специально завуалировал информацию о том, что там осмотры, как таковые, вообще никогда не проводились. Я не могу допустить, что публичный дом закрыли, пока там находится голова Павла Петровича. Но игнорировать факт распространения опасных инфекций тоже нельзя.
Поэтому я получил разрешение на плановый осмотр куртизанок и направился в губернский госпиталь. Сегодня надо отработать хотя бы часов десять, чтобы в последующие дни продолжить разгребать скопившиеся дела.
Не факт, что сегодня в госпитале будет слишком уж много людей. Возможно, мне удастся в спокойной обстановке поразмыслить над тем, как лучше исследовать слизь из колбы. Одно дело — смотреть на неё через микроскоп и совершенно другое — прогнать жидкость через лабораторный анализатор.
До таких технологий я ещё не дошёл, но вскоре обязательно доберусь. Тем более, поводов для этого у меня стало больше.
— Алексей Александрович, а я вас так рано не ждал! — подметил Разумовский. — Думал, что после произошедшего на балу вы теперь нескоро появитесь. Даже начал готовить документы, чтобы выделить вам несколько выходных дней.
— Это ни к чему, — помотал головой я. — Работы много, и за меня её никто не выполнит. Я ведь знаю, что вы тут зашиваетесь.
— Если честно, вы пришли как раз вовремя. У вас будто какое-то чутьё развито! — рассмеялся Разумовский.
И скорее всего, он прав. Подозреваю, что именно клятва лекаря тащит меня в те места, где особенно много нуждающихся в помощи.
— В общем, на этот раз у нас крайне нетипичная пациентка, скажу сразу, — произнёс Разумовский. — Она не из дворянского сословия.
— Как же? Я думал, что вы принимаете только представителей знати, — отметил я.
— Дело в том, что сын этой женщины является бастардом одного пензенского графа. С годами он получил большую власть, поступил на службу в войска, а после возвращения с фронта потребовал, чтобы его мать осмотрели в госпитале. Но обратиться он решил именно к нам, поскольку пару лет назад я излечил его после ранения, и теперь этот человек мне доверяет, — объяснил Разумовский. — Вот только я не совсем понимаю, что с ней происходит. Эта женщина просто слепнет — и всё! Хотя я не заметил, чтобы её глаза были чем-то повреждены.
Та-а-ак. А вот и ещё одна не развитая сфера, которой я после своего перемещения в этот мир практически ни разу не занимался.
Офтальмология.
С глазами тут, должно быть, всё совсем туго. Приборов нет, структуру глаза никто толком не знает. Выходит, что лекари бессильны.
— Дайте мне полчаса — и я проведу её осмотр, Александр Иванович, — произнёс я и удалился в свой кабинет.
Взял несколько листов бумаги, склеил их между собой, чтобы сделать большое прямоугольное полотно. А затем принялся старательно выводить на нём буквы разных размеров.
Старая добрая таблица «Ш Б М Н К…», которую использовали в моём мире для проверки остроты зрения. Её должны изобрести лишь в одна тысяча восемьсот шестьдесят втором году. Вернее, через десяток лет её создадут в Голландии, а уже для русскоязычных людей она будет адаптирована лишь в начале двадцатого века — и то вряд ли! Ведь нашу русскую таблицу создали в СССР, а здесь революция вряд ли когда-нибудь свершится.
Я вернулся в палату, где лежала пациентка с ухудшением зрения. Разумовский тут же пояснил мне, что она так же жалуется на боли в сердце и в голове. Но её сын настоял, чтобы мы нашли способ восстановить функцию глаз.
Я познакомился с пациенткой, затем повесил на стену свой плакат и приступил к исследованию остроты зрения.
— Итак, Нина Сергеевна, — произнёс я. — Прикройте левый глаз и прочитайте буквы, на которые я буду указывать. Вы же обучены грамоте?
— Обучена, сынок, обучена, — прокряхтела она. — Это вы сейчас показываете «Ш», теперь… «Б».
Она смогла свободно прочесть почти половину строчек. Не такое уж и серьёзное нарушение зрения, как его расписывал Разумовский. Затем мы приступили к исследованию второго глаза и получили тот же результат.
— Что ж, результат неплохой, — отступив в сторону от плаката, произнёс я.
— Ой, господин лекарь, куда же вы? — неожиданно воскликнула женщина.
— В каком смысле? Я здесь, рядом стою, — ответил я.
— А у меня — вы ушли в туман, — заявила она.
О-о! А вот это уже интересно. Значит, с центральным зрением у неё всё в порядке, а вот периферическое хромает. Другими словами, она может смотреть вперёд, но при этом не видит, что находится по бокам, снизу и сверху от центра её поля зрения.
Я начинаю догадываться, от чего страдает женщина. Этот диагноз мне приходилось ставить очень много раз. Одно из самых распространённых заболеваний глаз, особенно у пожилых людей.
— Теперь давайте проведём дополнительное исследование, — предложил я. — Продолжайте смотреть строго в одну точку, — я указал на гвоздь, которым мы прибили плакат к стене. — Не отводите от неё взгляда и постарайтесь снова назвать буквы.
Разумовский с большим интересом наблюдал за моей методикой. Да мне и самому было интересно! Так я ещё этот диагноз ни разу не выявлял. А нормальной аппаратуры под рукой у меня нет. И производить её пока что довольно трудно.
— Ой… ой! — закричала женщина и схватилась за виски. — Ой, не справляюсь. Не могу больше терпеть!
И, зажмурив глаза, рухнула на кровать.
Разумовский тут же рванул к ней, а я в этот момент осознал, что несколько её заболеваний тесно взаимосвязаны. И лучше разобраться с ними в ближайшие минуты!
Глава 7
— Нина Сергеевна, вы меня слышите? — воскликнул Разумовский, подхватив женщину под плечи. — Ответьте что-нибудь!
— Голова… Голова не проходит, ноет весь день, — простонала она.
Отлично. Она в сознании. Я уж было подумал, что у неё всё же произошло острое нарушение головного кровообращения. Другими словами, инсульт.
— Всё в порядке, Александр Иванович, я сниму боль. А затем перейдём к решению других проблем, — пообещал я. — Ничего страшного тут нет. Это состояние возникает у многих людей в её возрасте. Вы даже не представляете, сколько уже через вас прошло пациентов с таким диагнозом.
Разумовский молча наблюдал за моими действиями. Я подошёл к женщине, аккуратно положил правую руку на её лоб, а затем выпустил едва заметные тонкие струйки лекарской магии.
Всё дело в том, что большинство болезней имеет как острую, так и хроническую форму. К примеру, бывает острый панкреатит и хронический. В первом случае чаще всего пациента госпитализируют и порой даже лечат посредством хирургического вмешательства. Во втором же больной поддерживает себя за счёт диеты, таблеток или просто терпит неприятные симптомы.
То же самое и с нарушениями мозгового кровообращения. Острое состояние — это инсульт или инфаркт головного мозга. Хроническое нарушение — совсем другая история.
Часто возникает ситуация, при которой сосуды головы забиваются бляшками, теряют тонус или «изнашиваются» с возрастом. Из-за этого в головной мозг поступает меньше полезных питательных веществ из-за дефицита крови. Но клетки от этого не умирают. А если умирают, то очень медленно. Едва заметно.
Такого пациента не парализует, он не теряет чувствительность, не погибает, но мучается от других симптомов. Головокружение, слабость, забывчивость, головные боли. Именно это и происходит с Ниной Сергеевной.
Хроническое нарушение мозгового кровообращения, которое кратко именуется как ХНМК или ХИГМ, встречается чуть ли не у каждого второго человека, дожившего до седьмого десятка лет.
У некоторых оно возникает раньше, у некоторых позже. Но я могу с уверенностью сказать, что эти симптомы рано или поздно появятся у любого человека. Проблема лишь в том, что некоторые не доживают до пожилого возраста и «уходят» из-за других заболеваний.
Как только моя магия расширила сосуды головного мозга и растворила все отложения, которые там скопились, женщина с облегчением выдохнула.
— Лучше, господин лекарь… — прошептала она, горько ойкнула, пытаясь снова присесть. — Намного лучше. Спасибо вам…
— Что вы сделали? — прошептал Разумовский.
— Вы всё поймёте чуть позже, Александр Иванович. Общая картина сложится, не беспокойтесь, — ответил я. — Мы ещё не закончили.
— Точно, не закончили, — легонько стукнув кулаком по своему колену, заявила старушка. — Я до сих пор плохо вижу. Ничего не изменилось!
— А так и должно быть, — улыбнулся я. — К глазам мы ещё не перешли. Но, уверяю вас, как только мы проведём полное лечение, вы удивитесь, насколько хорошо могут видеть ваши глаза.