Вот так поворот. Только правда ли это? Или же пациент морочит мне голову?
— Но если Ожегов ваш отец, тогда почему у вас другая фамилия? — уточнил я.
— Мои родители не были женаты, — ответил он. — Я ношу фамилию матери. Она тоже была из знатного рода. Анатолий Ожегов долгое время крутил с ней роман, а после этого бросил мою мать и скрылся из виду. Он был одним из борцов с некротикой. И к счастью, некротика его пожрала. Мой отец так и не вернулся с последнего задания.
Так… Слишком много совпадений. Кто-то из свидетелей точно мне врёт. Кастрицын упоминал, что его собеседник, с которым он встретился на балу, представился бывшим борцом с некротикой. Сразу после этого разговора Кастрицын потерял над собой контроль и совершил покушение на Николая Первого. Также он упоминал, что у этого человека был шрам на лице.
А сектант Архип рассказал мне и главному городовому, что церковью некротики руководит некий Ожегов, маг крови, лицо которого пересекает шрам.
Кастрицын и Архип явно говорили об одном человеке. И Багрянцев рассказывает мне про него же. Только по словам Михаила Анатольевича, его отец мёртв.
— У меня к вам есть ещё два вопроса, господин Багрянцев, — сказал я.
— Это допрос? — усмехнулся он.
— Нет, это дружеская просьба. Я помогаю городовым проводить расследование и очень хочу, чтобы вы нам помогли. Так я избавлю вас от лишних расспросов со стороны ордена лекарей и вызова в полицейский участок, — пояснил я.
— Только этого мне ещё не хватало. Отец даже после смерти продолжает доставлять мне проблемы, — фыркнул Багрянцев. — Хорошо, Алексей Александрович, спрашивайте. Вы мне жизнь продлили, хоть и ненадолго. Я не имею права вам отказать.
— Вопрос может показаться странным, но меня интересует, почему вы так ненавидите своего отца? — спросил я. — Из-за того, что он бросил вашу мать?
— Не только из-за этого, — ответил Михаил. — Он наградил меня этой поганой магией крови. Насколько я знаю, она и у него работала неправильно. Поэтому он и воевал с некротикой, чтобы выпускать из себя излишки. Но я — не воин и вынужден справляться с этой силой другими методами. Я презираю его за то, что он вообще позволил своей силе передаться другому человеку. Потому я и не хочу заводить семью. Не желаю повторять его ошибок.
В каком-то смысле я даже могу понять Багрянцева. Он сильно озлоблен из-за патологии крови, с которой ему приходится жить, но мыслит он правильно. Михаил не хочет навредить другим людям, поэтому борется со своей болезнью в одиночку. Однако, думаю, я смогу ему помочь.
Скверный характер, который он показывает — это всего лишь реакция на заболевание. Этому меня, как и всех врачей из моего мира, учили ещё в университете. Пациенты по-разному реагируют на свой недуг. Кто-то злится, кто-то плачет. Болезнь всегда приводит к нарушениям эмоционального фона, именно поэтому лекарям и врачам нужно уметь бережно относиться к психике наблюдаемых ими больных.
— Благодарю, что поделились со мной, Михаил Анатольевич, — кивнул я. — У меня к вам остался всего один вопрос. Был ли у вашего отца шрам на лице?
— Я никогда Анатолия Ожегова вживую не видел, — ответил пациент. — Но мать говорила, что он был красивым мужчиной. Про шрам никогда не упоминала. Говорю же вам, господин Мечников, скорее всего, вы ищете не того человека. Мой отец мёртв. У меня даже есть свидетельство о его смерти.
Свидетельство может оказаться поддельным. Но оно многое объясняет. Как раз документированная смерть Анатолия Ожегова и позволяет связать все события в одну цельную картину.
Никто так и не смог найти информацию об этом человеке, потому что его личное дело уже давно изъяли их архивов! Он до сих пор не найден, потому что считается мёртвым.
Правда… Есть ещё несколько неувязок, которые мне стоит обдумать.
Я поблагодарил Багрянцева за помощь в расследовании, ещё раз упомянул, что он может прийти ко мне на приём, а после этого направился назад — в госпиталь. На этот раз рядом с Костей я садиться не стал. Забрался в карету, чтобы проанализировать полученную информацию в тишине.
Не сходятся ещё два факта. По словам Кастрицына, его собеседнику было на вид лет тридцать-тридцать пять. Не может быть Анатолий Ожегов таким молодым. Его сыну уже за тридцать!
И как-то странно выходит, что изначально Ожегов был охотником за некротикой, а после этого примкнул к церкви сектантов.
У меня есть лишь одно объяснение, но выдвигать его городовым я не стану, поскольку у меня нет доказательств. Чтобы подтвердить мою догадку, мне придётся выйти на этого человека лично.
Вернувшись в госпиталь, я провёл обход пациентов, помог Разумовскому принять нескольких только что поступивших больных, а ближе к вечеру направился в мастерскую. Мне не терпелось узнать, удалось ли Ивану Сеченову продвинуться в изобретении спектрофотометра.
На подходе к зданию я обнаружил, что его окна светятся так, будто в мастерской только что зажгли тысячу ламп. Я вбежал внутрь, опасаясь, что мой коллега мог случайно устроить пожар, но обнаружил, что ничего страшного не произошло. Просто Сеченов с Бронниковой никак не могли совместить воедино все световые кристаллы, что и привело к их одновременной активации.
— Вижу, вы уже познакомились, — обратился к своим соратникам я.
— Мы уже в каком-то смысле знакомы, — ответила Светлана. — Господин Синицын мне рассказывал про Ивана Михайловича. Только в реальности он оказался гораздо лучше, чем по историям Ильи.
— Вот ведь засранец! — выругался Сеченов. — Так и знал, что он рассказал про меня какую-нибудь чушь. А о вас, Светлана, он отзывался исключительно в положительном ключе.
Синицын в своём репертуаре. Их дружба с Сеченовым больше похожа на соревнование, кто над кем круче подшутит.
— Как продвигается процесс? — уточнил я.
— Гораздо лучше, чем выглядит, — ответил Сеченов. — Нам удалось собрать всё строго по твоей схеме. Только никак не удаётся настроить электрическую цепочку. Из-за этого кристаллы включаются не так, как надо.
— Вы хорошо поработали, — похвалил коллег я. — С остальным я справлюсь сам. Если всё получится, уже через несколько часов мы сможем провести первый биохимический анализ крови.
Сеченов с Бронниковой уже вошли в раж. Им не хотелось уходить, поэтому оставшуюся часть спектрофотометра мы собрали вместе. Дольше всего я провозился со световой матрицей, которая должна была показывать концентрацию тех или иных веществ.
— Ну что, коллеги? — произнёс я. — Момент истины настал. Пора проверить, работает ли этот агрегат. Есть желающие сдать свою кровь на анализ?
У Сеченова чуть рука не оторвалась, когда он услышал это предложение. Настолько активно он начал ей размахивать, привлекая к себе моё внимание.
— Простите, Светлана, — сказал он Бронниковой. — Но я хочу испытать аппарат на себе. Мало ли, вдруг он как-то может навредить обследуемому? Не хотелось бы, чтобы во время эксперимента пострадала дама.
Очень благородно со стороны Сеченова. Вот только биохимический анализ абсолютно безвреден, и я готов поспорить, что Ивану на самом деле просто хочется поскорее узнать на примере своей крови как работает наш новый аппарат.
Я взял кровь Сеченова, поместил её в центрифугу, а затем переместил полученную плазму в спектрофотометр. Результаты не будут такими же точными, как в оборудовании из моего мира, но у нашей лаборатории тоже есть свои плюсы.
За счёт магии процесс биохимического анализа проходит очень быстро. Не прошло и пятнадцати минут, а световая матрица уже выдала результат в виде шифра, который мне пришлось придумать, чтобы не перегружать аппарат слишком большим количеством кристаллов.
Так… Холестерин, АЛТ, АСТ, креатинин уже подсчитаны, а вслед за ними появляются и другие результаты анализов.
Стоп. А что, чёрт подери, у Сеченова с глюкозой⁈
Глава 22
Я ещё раз перепроверил полученные показатели. В голову закралась мысль, что я мог в чём-то ошибиться. Либо я неправильно посчитал количество светящихся кристаллов, отражающих концентрацию вещества, либо аппарат неправильно работает.
Однако сразу после получения результата я ещё раз перепроверил структуру спектрофотометра и сделал вывод, что функционировать он должен идеально. Странно, но почему же тогда у Сеченова такой низкий уровень сахара? По моим грубым прикидкам, он сейчас должен быть ниже «3,3 ммоль на литр». И может быть, меня бы не удивил такой показатель, если бы Сеченов был голодным.
Но я точно знал, что он сегодня уже ел. Причём несколько раз. Иван вообще очень внимательно относится к приёмам пищи, поскольку хорошо понимает, чем нарушение диеты чревато для желудочно-кишечного тракта и организма в целом.
— Ну что, Алексей? Получилось? — спросил Сеченов. — Результат уже можно как-то расшифровать?
— Можно, — кивнул я. — Но об этом нам с тобой лучше переговорить наедине.
Я намекнул Ивану, что меня кое-что в его показателях не устроило, но мне не хотелось обсуждать здоровье коллеги при Светлане. Поблагодарив Бронникову за помощь, мы с Сеченовым покинули мастерскую.
Надо бы в ближайшее время переместить всё из этого здания на территорию моего нового завода. Светлана уже согласилась работать вместе со мной. Она давно получает от меня оплату за свой труд. Значит, надо выделить ей полноценную рабочую зону. Возможно, со временем она сможет и в одиночку изобретать что-то новое. Мозги у неё работают как надо!
Как только мы с Сеченовым вернулись в мою квартиру, я приступил к опросу.
— Итак, Иван, скажу прямо — результат твоего биохимического анализа крови мне не понравился, — произнёс я. — Не пугайся, никаких критических отклонений нет. Но меня не устраивает концентрация сахара в твоей крови.
— Сахара? То есть — глюкозы? — удивился он. — Только не говори, что у меня развивается то заболевание, которое ты несколько раз лечил ещё в Хопёрском районе. Как его… Сахарный диабет?
— Нет, всё как раз в точности до наоборот, — помотал головой я. — При сахарном диабете наблюдается увеличение концентрации глюкозы в крови. У тебя же она почему-то упала гораздо ниже нормальных значений.