— Всё, — заключил я. — Теперь укладывайте его в отделение и… Утку приготовьте. Скорее всего, его пронесёт ещё до того, как он придёт в себя. И санитаров предупредите, чтобы вовремя убрали за ним. Иначе другим пациентам придётся терпеть… А впрочем, ладно, лучше положить его в инфекционный бокс, если он сейчас свободен.
Я просто осознал, что после непроходимости наружу выберется такой запах, какой выветрить будет уже очень затруднительно.
Я подозвал Ивана к себе, и мы покинули госпиталь, чтобы наконец-то переговорить наедине. Уже наступил вечер. Я почти несколько суток держался без сна, но мои надпочечники решили, что самое время выплеснуть в кровь запас стрессовых гормонов, чтобы придать мне бодрости.
В итоге я чувствовал себя даже лучше, чем после полноценного восьмичасового сна.
Вот только поговорить нам так и не дали. Около входа в госпиталь нас встретил мужчина средних лет, который изо всех сил рвался внутрь, но его сдерживал наш сторож Макар.
Говорить о реакции Макара на моё появление даже не стоит. Я уже начал адаптироваться к удивлённым взглядам. А вот с нарушителем покоя точно стоит разобраться.
— Так, что здесь происходит? — со сталью в голосе произнёс я. — Вы кто такой и с какой целью прорываетесь в наше учреждение?
— Простите, господин лекарь, — принялся кланяться мужчина. — Там человек лежит… Он только что к вам поступил, с болями в животе. Скажите, как он? Удастся его спасти?
— Уже удалось, — кивнул я. — Вы его родственник?
— Отец, — всхлипнул мужчина. — Скажите, а могу я с вами… С глазу на глаз поговорить? Пожалуйста! Это очень важно.
Я уже догадался, к чему вёл этот разговор. А потому кивнул Сеченову, сообщив этим жестом, что всё в порядке, после чего прошёл вместе с мужчиной к противоположному углу здания.
— Я вас слушаю, — сказал я.
— Каюсь, грешен! — снова начал кланяться он. — Это я во всём виноват! Андрейка мой не стал никому рассказывать, скрывал до последнего. Но это я натворил… Вы уже, наверное, сами обо всём догадались.
— Догадался, — ответил я. — Вы его ножом пырнули?
— По пьяни… — зажмурился он. — Я как напьюсь, сам себя не контролирую. А тут он ещё сказанул что-то обидное… Ох, да и вовсе не обидное, если уж на то пошло. Просто сказал, чтобы я переставал нажираться, как последняя свинья. Вот я и… Натворил то, что натворил.
Теперь понятно, почему парень не стал никому рассказывать о ножевом ранении. Не хотел подставлять отца. Благородно с его стороны. И очень низко со стороны моего собеседника.
— И с какой целью вы мне об этом рассказываете? — строго спросил я. — Не можете сами пойти к городовым? Хотите, чтобы я их вызвал?
— Нет, — покачал головой он. — После этого разговора я сам им сдамся. Просто хотел убедиться, что вы знаете, от чего лечить моего сына.
— Ваш сын здоров, — уверил его я. — Через несколько дней будет готов к работе.
Прежде чем продолжать разговор, я проверил, не пьян ли этот человек. Посмотрел в его глаза, попытался уловить запах перегара.
Нет. Видимо, он уже несколько дней не пьёт. Его всего перетряхивает — яркий признак резкого прерывания употребления алкоголя. Видимо, не один месяц он был в запое.
— Позвольте дать вам непрошеный совет, — произнёс я. — Подождите один день. Не ходите к городовым. Поговорите с сыном. Будет печально, если его жертва окажется напрасной. Если он готов вас простить — возьмите себя в руки и измените свою жизнь. Если не простит — идите к городовым.
— Х-хорошо, господин лекарь, — закивал он. — Так и поступлю. Спасибо вам, что спасли моего сына.
Ох… Вроде меня не было всего несколько дней, а создаётся впечатление, что я не занимался медициной в Хопёрске больше месяца. Всё-таки таким трудоголикам, как я, нельзя прекращать работать. А то начинает казаться, что опыт утрачивается.
Я вернулся к Сеченову и повёл его к единственному месту, где мы могли переговорить наедине. Мы пошли на завод.
К этому моменту все рабочие оттуда уже должны были уйти. Раз Иван взял бразды правления, значит, после дежурства в амбулатории или госпитале ему придётся возвращаться и вести документацию, проверять качество приготовленных препаратов и готовить план работы на следующую неделю.
Без чётких команд наши господа трудяги ничего не сделают.
Мы уселись в моём бывшем кабинете, Иван несколько раз перепроверил, чтобы в округе никого не оказалось, и только после этого заговорил:
— Итак, Алексей, ситуация куда сложнее, чем ты думаешь. Раз уж ты пришёл со мной сюда, значит, готов меня выслушать. Правильно я понимаю?
— Готов-готов, Иван, — ответил я. — Но я рассчитываю услышать весомые аргументы. Моя семья осталась без денег. Даже если бы ты им одну шестую патента предоставил, я бы не стал к тебе приставать. Но, судя по слухам, ты забрал себе всё.
— А ты веришь в слухи? — спросил он.
— Не верю, именно поэтому хочу узнать от тебя лично, чем ты руководствовался и как на самом деле обстоят дела.
— А дела обстоят паршиво! — воскликнул он.
Сеченов впервые выглядел таким взбешённым. Я практически ни разу не видел, чтобы он достигал точки кипения. Обычно Иван вёл себя крайне уравновешенно. А если и пытался показать эмоции, то делал это наигранно.
— Нас предали, Алексей. В первую очередь — тебя, — заявил он. — Ты ведь помнишь, что наш патент был поделён на три части?
— Да, между мной, тобой и Щеблетовым, — ответил я. — А до того, как мы с тобой начали сотрудничать, доход от моих первых патентов делился только между мной и ним. И что же… Ты хочешь сказать, что это он меня предал?
— После того, как вас с Синицыным признали погибшими, Щеблетов приехал ко мне. Выглядел он так, будто его только что молния ударила. Он твердил, что мы всё должны забрать себе. Разделить доход в соотношении семьдесят к тридцати. Причём, как ты уже понял, тридцать процентов — это про меня.
— Что⁈ — воскликнул я. — Он совсем спятил? С какой стати нам платить ему такую сумму?
— Я сказал ему то же самое. Он долго пытался меня отговорить. Упоминал, что есть люди, которым не понравится моё решение. Можешь мне не верить, но я сказал ему прямо, что собираюсь оформить часть нашей доли на твоего дядю, — объяснил Иван. — Вот только после этого я услышал от него то…
Сеченов замолчал.
— Договаривай. Я хочу знать всю правду.
Он не лжёт. Как бы Синицын не пытался доказать, что Ивану доверять нельзя, но я уже в пятый раз убеждаюсь, что этот человек не пытается мне лгать. Мы с Иваном прошли через огонь и воду. Он прибыл в эту глушь только потому, что восхищался моими открытиями. Да, даже такой человек в теории может измениться, но я в это не верил и верить не собирался.
Однако перестраховка всё равно не помешала. После нашего столкновения Сеченов разговорился гораздо охотнее.
— Щеблетов сказал, что любой человек, который будет получать деньги от наших патентов, будет убит, — сказал Иван. — Именно поэтому я временно оградил твою семью от этих денег. Притворился жадным ублюдком, который решил прибрать к своим рукам весь доход. Но ты сам можешь убедиться, проверь бухгалтерию — все документы здесь. Я не потратил ни копейки. Ни твой доход, ни свой.
— Я верю тебе, Иван, — кивнул я. — И я тебе благодарен за верность. Можешь не переживать, я этого никогда не забуду. А вот Александр Анатольевич показал себя не с лучшей стороны… Но от него можно было ожидать нечто подобное. Пока Синицын контролировал финансы, а я держал всё производство на своих знаниях и авторитете, он не пытался соваться в это дело. Его устраивали те деньги, на которые мы договорились изначально.
— Я не знаю, с кем он связался. Такое впечатление, что он заручился поддержкой очень влиятельных семей из Саратова, — сказал Иван. — Слишком уж самоуверенно излагал свои требования.
— Ладно, насчёт Щеблетова я подумаю, — ответил я. — Мне нужны два-три дня, чтобы прийти в себя и прикинуть, как его прижать. Я не собираюсь отдавать ему свои проценты. Производство должно быть восстановлено. И работать оно будет на нас и на нуждающихся в помощи людей. Но никак не на него.
Да, не стану отрицать, Александр сильно помог нам в продвижении лекарственных препаратов на самых первых стадиях. Но это ведь не значит, что мы теперь будем выплачивать ему девяносто процентов своих доходов!
Он занимался продвижением, а мы занимались созданием препаратов и производством!
— Кстати, а что с препаратами? Налтрексон, иммуномодуляторы, противовирусные… Всё, что мы заканчивали производить месяц назад. Какова их судьба? — поинтересовался я.
— Я скрыл эти проекты, Алексей, — улыбнулся Сеченов. — Всё готово. Всё лежит на тайном складе. Щеблетов об этих препаратах ничего не знает. Я ведь говорил тебе, что подозревал о твоём возвращении, помнишь?
— Да, и ты так до сих пор и не ответил, как тебе удалось узнать, что я жив?
— Мы ведь заключили договор. Мой Подалирий и твоя Гигея до сих пор в союзе. Гигея передала брату, что не чувствует тебя, но при этом ваша связь не разорвалась. Подалирий передал мне образы. Ну… Ты ведь помнишь, он, скажем так, неразговорчивый! — Иван хохотнул. — Так или иначе, по ним я понял, что ты всё ещё жив. И я дал себе клятву. Даже если пройдут годы… Пока я не узнаю от Гигеи, что тебя больше нет в живых, я не стану продвигать твои изобретения самолично. Подалирию моё решение не понравилось, но…
Закончить свою фразу Сеченову не дал ворвавшийся в наш кабинет Илья Синицын.
— Ах, вот вы где! — воскликнул он. — Я весь город обошёл. В кабаке всех до смерти перепугал своим появлением!
— А зачем ты меня в кабаке искал? — спросил я. — Ты же знаешь, что я туда не хожу!
— Неважно! — отмахнулся Синицын. — Кораблёв решил вопрос. Орден лекарей снова признал нас живыми. Они несколько часов обменивались магическими письмами. И последнее… Оно адресовано тебе. Кораблёв запретил мне его читать, Алексей. Но я… Уж прости! Одним глазком заглянул. Тут тебе предлагают новую работу! Долой Хопёрск! Хе-хе!