— У нас в городе целых два жреца, — издалека начал Кораблёв. — Я бы сказал, что им обоим не помешало бы полечиться. Но дело в том, что первый принял обет молчания и теперь имеет право покидать церковь и разговаривать только в день почитания Грифона — когда начинает таять снег в начале весны. Этого жреца зовут Никодим. У него есть ученик, который теперь заведует церковью — Михаил. Отучать Михаила от бутылки я не собираюсь, он уже всю свою веру пропил. А вот Никодиму было бы неплохо помочь.
Эх и умудрился же заинтриговать меня Кораблёв! Молчащий пациент — вот это настоящий кошмар для лекаря-диагноста, у которого нет никакого оборудования для обследования больного. Без анамнеза заболевания довольно сложно оценить клиническую картину.
— Что с ним, Иван Сергеевич? — поинтересовался я.
Вряд ли у этого жреца какой-нибудь типичный остеохондроз или ишемическая болезнь сердца. Раз главный лекарь хочет сходить к нему со мной вдвоём, там случай явно непростой. Иначе бы его уже давно излечили другие лекари или сам Кораблёв.
— Сами всё увидите, но… Смотреть там особо не на что. Внешних симптомов у Никодима нет. Проблема, Алексей Александрович, в том, что свой обет он закончил ещё два года назад. Но так с тех пор и не смог снова заговорить.
Попахивает магическим заболеванием. Хотя подобные вещи встречаются и в стандартной медицинской практике.
— Хорошо, Иван Сергеевич, договорились, — произнёс я. — Как закончу приём, можем сразу пройтись до церкви Грифона. Хоть гляну, кому поклоняются люди Саратовской губернии!
А до конца приёма осталось всего ничего. Я принял оставшихся больных, сообщил Синицыну, что вопрос с поездкой в Пензу решён, после чего встретился с Кораблёвым около выхода из амбулатории.
В моей голове промелькнула мысль о том, что я едва успеваю разобраться со всеми скопившимися делами. Мне ещё предстоит открыть школу для среднего медицинского персонала, а также скататься в Саратов, чтобы поискать там проклинателя. И все эти дела я планировал реализовать уже на этой неделе, но — нет! Ещё и поездка в Пензу всплыла.
Но последнее откладывать нельзя ни в коем случае. Возможно, завтрашний день войдёт в историю. И спустя десятки лет его станут праздновать, как день рождения магической фармакологии!
К церкви мы с Кораблёвым шли молча. Она находилась в другом конце Хопёрска, куда мне пока что заглянуть ещё не посчастливилось.
Территория у церкви была весьма большой — как целый парк. Усаженный деревьями двор растягивался на двести метров вширь и примерно на сотню в длину.
В самом центре стояло величественное здание из белого камня. Я был сильно удивлён, осознав, что такой храм находится в столь маленьком городе, как Хопёрск. Все окна были украшены росписью, узоры которой напоминали крылья.
— О, доброго вам вечерочка, господин Кораблёв! — прокричал вышедший из здания церкви мужчина в длинном тёмно-сером балахоне. — А я уже вас заждался!
Он, пошатываясь, приближался к нам, и по походке я сразу понял, что передо мной жрец Михаил.
— Заждался он — не то слово, — прошептал мне Кораблёв. — Уж перед приходом лекарей мог бы и не пить!
— А откуда он вообще знает, что мы должны прийти? — спросил я. — Вы ведь всего лишь час назад предложили мне это сделать?
— Ну… — замялся Иван Сергеевич. — Скажем так, я строил на вас планы.
— Ну точно решили отыграться за мои отгулы, — усмехнулся я.
Когда Михаил подошёл к нам вплотную, я заметил, чёрные круги под глазами мужчины. Белки красные, между клочками неухоженной щетины торчат воспалённые прыщи. Вот это я понимаю — жрец! А уж какой «аромат» от него исходит… Интересно, это вера Грифона проповедует алкоголизм или с местным жрецом что-то не так?
— У-уважаемый, а вы, прошу, напомните — как вас зовут? — заикаясь, путая местами буквы и слоги, обратился ко мне Михаил.
— Мечников Алексей Александрович, — протараторил я, желая, как можно скорее избавиться от его общества. — Ведите нас к жрецу Никодиму.
— Сию минуту-с! — промычал он и повёл нас к небольшому одноэтажному дому, который располагался за садом церкви.
— Как он сейчас себя чувствует, Михаил? — спросил Кораблёв. — Лучше не стало?
— Какой там «лучше»? — вздохнул жрец. — Дышит всё так же плохо. Иногда задыхается. Но выходить за пределы территории… — Михаил выдержал паузу, чтобы икнуть. — Не хочет. Боится, видимо, что Грифон может его покарать за окончание обета.
— Но ведь вы сказали, что время его обета уже прошло, — обратился я к Кораблёву.
— Прошло, однако мы подумали, что Грифон возжелал продлить срок, а потому и не даёт Никодиму заговорить.
— Ой, лекари, уважаемые, мне ж иногда кажется, что это моя вина. Боюсь, а вдруг Никодим за мои грехи так расплачивается? — покачал головой Михаил.
— Так чего ж ты тогда отказываешься от помощи? — нахмурился Кораблёв. — Я бы помог тебе просить пить.
— Да я что-то… Думаю — не смогу, — заявил он.
— А точнее — не хочешь, — поправил его я. — Будем называть вещи своими именами.
На это мне Михаил ничего не ответил. Но я не привык сюсюкаться с зависимыми. Мой знакомый нарколог всегда говорил, что искать общий язык и объяснять дипломатично обычно бесполезно. Куда лучше использовать жёсткие формулировки.
Михаил постучал в деревянную дверь и крикнул:
— Никодим! Господа лекари пришли! Мы заходим!
Младший жрец со скрипом распахнул деревянную дверь, после чего пропустил нас с Кораблёвым вперёд. Я тут же почувствовал, как мои витки вспыхнули.
Что-то серьёзное… Уже с ходу могу сказать, что у находящегося в этом доме человека серьёзный недуг, который так просто ликвидировать не получится, даже с помощью лекарской магии.
Потому что в основе любого заклятия лекаря лежит понимание. Всегда нужно чётко знать — какой орган лечишь, в чём суть болезни, и как необходимо изменить жизнедеятельность организма, чтобы лекарская магия смогла нащупать верный путь к исцелению.
Другими словами, любой лекарь должен знать анатомию и физиологию, причём оба направления этих наук: нормальное и патологическое. Эти дисциплины медики в моём мире изучают на первых трёх курсах университета.
А что изучают лекари здесь — для меня до сих пор является загадкой.
— Добрый вечер, Никодим, — произнёс Кораблёв и взмахнул руками, изобразив традиционный жест верующих в Грифона. — Я обещал, что в беде тебя не оставлю. Попробуем тебя ещё вместе с моим новым лекарем осмотреть. Очень талантливый молодой человек. Возможно, он сможет тебе чем-то помочь.
За спиной Кораблёва я Никодима даже рассмотреть не мог. А Иван Сергеевич широкими плечами похвастаться не мог. Просто жрец очень сильно исхудал. Настолько, что мог полностью укрыться за силуэтом не менее худосочного старика.
Я поравнялся с главным лекарем, кивнул Никодиму, и рассмотрев черты его лица, спросил:
— Сколько жрецу лет?
— Быстро вы догадались, Алексей Александрович, — поняв, к чему я веду, ответил Кораблёв. — Ему и пятидесяти нет. Но выглядит, как старец, верно?
Лицо синюшное, волосы поседели. Губы бледные, как и вся остальная кожа.
— Да уж, Иван Сергеевич, умеете же вы представить пациента. Как вы мне сказали? Голос исчез? Вы уж простите, но, кажется, голос — это не главная его проблема, — подметил я.
— Верно, однако исчезновение голоса — это первое, что случилось сразу после окончания обета. Остальные симптомы присоединились позже, — объяснил Иван Сергеевич.
— О, а вот это уже интересное замечание! — кивнул я. — Больше ничего не рассказывайте. Обсудим, когда я осмотрю Никодима сам.
Я присел на кровать, на которой лежал пациент, и принялся проводить аускультацию лёгких и сердца, то есть слушал их с помощью своего фонендоскопа.
— Ничего не бойтесь! — предупредил его я. — Дышите спокойно, больно не будет.
Дыхание у старика было сильно ослабшим. Воздух едва-едва проходил в лёгкие — из-за этого и наблюдалась картина синюшности кожных покровов. Другими словами — цианоза. Такое наблюдается при хронической гипоксии и недостаточном питании организма кислородом.
А если учесть, что он уже два года страдает этим недугом… Велик риск, что без качественного лекарского вмешательства ещё два года он точно не проживёт. Хорошо, что Кораблёв решил предпринять очередную попытку спасения жреца. Общими усилиями мы сможем поднять его шансы на спасение.
— Ну-с, что скажете, Алексей Александрович? — спросил меня главный лекарь, когда я закончил осматривать Никодима.
— Вы слышали, какой звук издаёт его гортань? — ответил вопросом на вопрос я.
— Какой звук? Прошу прощения, но какой звук она может издавать, если он молчит? — пожал плечами Кораблёв.
— Я о том, с каким звуком через неё проходит воздух. Вот — послушайте, — я протянул старику фонендоскоп.
Через минуту, он, шокированный услышанным, отступил на шаг назад и прошептал:
— Такое ощущение, будто там воздух пытается пройти через щель размером с ушко иглы.
— О чём я и говорю, — кивнул я. — Проблема в гортани.
— А я, признаться честно… — Кораблёв покраснел. — Я пытался лечить его лёгкие и голосовые связки.
— Насчёт связок — вы всё делали правильно, а вот в лёгких патологических процессов нет, — отметил я.
— Но раз я всё делал правильно, почему ему не стало лучше?
Отличный вопрос. Придётся подумать, как действовать дальше, чтобы не навредить жрецу ещё сильнее. Клиническая картина слегка напоминает стеноз гортани или её парез. Проще говоря, её патологическое сужение или потерю способности сокращаться.
Ведь гортань — это не просто трубка из косточек и хрящей. Это — сложный механизм, настоящий музыкальный инструмент, в основе которого лежит большое количество мышц, связок и нервных окончаний, которые обеспечивают человеку возможность разговаривать и дышать.
Я принялся мысленно отбрасывать варианты диагнозов, которые точно можно исключить. Повреждение головного мозга… Вряд ли. Форма черепа правильная, признаков переломов нет, да и не похоже это на центральные нарушения.