И вот я сидел перед Льюисом, и мое плечо горело огнем в том месте, где его касалась ладошка Бонни, пока я играл на пианино. Тогда, к моей огромной досаде, я даже не осознавал, что именно играю. А играл я ту самую вещь, к которой когда-то решил больше не возвращаться.
Бонни ее слышала.
До сих пор эту музыку не слышал никто, кроме меня самого.
– Кромвель, – сказал Льюис, выводя меня из задумчивости.
– Отлично, мне все равно.
Я выбежал из кабинета и помчался по коридору. Несколько попавшихся мне навстречу студентов музыкального отделения поспешили отпрыгнуть в сторону и уступить дорогу. Бонни ушла из моей жизни. По большому счету мне от этого не должно было быть ни тепло ни холодно, ведь именно этого я и хотел.
Но меня словно жгло огнем, я не мог думать ни о чем другом и не мог смириться. Мне комфортнее работать одному, я всегда так делал, но стоило лишь подумать, что Бонни не будет рядом…
Я быстро выкурил сигарету и пошел домой, но с каждым шагом распалялся только сильнее. Я не сомневался: все это устроила сама Бонни. Это она уговорила Льюиса нас разделить. Распахнув дверь, я вломился в свою комнату. Истона там не было. Вот и прекрасно.
Приоткрыв окно, чтобы не сработала пожарная сигнализация, я запалил очередную сигарету, сел за стол и включил новый ноутбук. Надел наушники, отгородившись от остального мира, и позволил цветам вести меня за собой.
Я закрыл глаза, и передо мной возникли яркие фигуры. Следуя за причудливым рисунком, я быстро ударял пальцами по клавишам ноутбука и драм-машины.
Я работал как заведенный, пока у меня не закончились сигареты, а пальцы не заныли. Последние оставшиеся у нас банки пива я тоже допил, как и двухлитровую бутылку кока-колы. Сняв наушники, я обнаружил, что на улице уже стемнело, а у меня в душе ничего не изменилось. Я мог создавать такие миксы, от которых у посетителей ночных клубов сносило крышу, и они готовы были поклоняться мне, точно богу, однако нынешнее положение вещей от этого не менялось.
Я по-прежнему злился на себя, потому что все испортил. Злость бежала по моим венам и в любой момент могла вспыхнуть, как бензин. Запрокинув голову, я застонал от бессилия.
Бонни меня бросила, потому что я ее обидел.
Сбежав от нее, я напился, наклюкался до такой степени, что захотел выступить. Мне нужно было чем-то себя занять. Когда я немного очухался, то обнаружил, что мы уже в Амбаре. Там я выпил бутылку виски, чтобы забыть о Бонни, подавить страстное желание побежать к ней и все рассказать. Она слишком близко ко мне подобралась, и когда находилась рядом, со мной что-то происходило. Моя защита давала сбой.
Нельзя, чтобы мои внутренние стены рухнули.
Кейси тоже была в Амбаре и липла ко мне, как жвачка к подошве ботинка. Не сумев выбросить Бонни из головы, я решил утешиться с другой. А когда девушка появилась на пороге моей комнаты, посмотрела на меня снизу вверх огромными карими глазами, я понял, что все испортил.
Ничего не помогало, Бонни Фаррадей крепко засела у меня в голове.
«Тогда, может, в восемь часов в кофейне «Джефферсон»?» Слова того недоноска молнией промелькнули в мозгу. Я поглядел на часы. Сейчас Бонни, вероятно, уже с ним. Уже девять. При мысли о том, что девушка, которая мне нравится, вместе с Брайсом Маккарти, у меня в животе образовалась огромная яма; с каждой секундой она становилась все больше и больше, пока вдруг я не обнаружил, что выбегаю из комнаты и стремглав лечу по главной улице.
Мне мерещились карие глаза Бонни, и это видение подхлестывало меня, заставляя бежать все быстрее. Как она улыбалась, как называла меня по имени… Мое плечо до сих пор горело в том месте, где его касалась ладонь Бонни; я до сих пор ощущал прикосновение ее рук на своих щеках, все еще чувствовал исходящий от нее аромат ванили и персика.
Чувствовал на языке сладость.
Перед кофейней я остановился как вкопанный, вскинул голову и велел себе идти домой и не делать глупостей. Вот только ноги не подчинялись голосу разума, и разраставшаяся в животе яма не давала мне повернуть обратно. Бонни сейчас сидит там с Брайсом.
Эта мысль меня просто убивала.
Стиснув зубы, я вытянул шею, заглянул в окно, и в груди у меня словно образовался огромный камень: Бонни сидела за своим обычным столиком, а рядом с ней устроился этот урод Брайс. Распущенные волосы девушки красиво ниспадали на плечи, а на висках завивались. Никогда не видел, чтобы она носила их распущенными.
Бонни выглядела так… я не мог отвести от нее глаз.
Сегодня она надела то самое фиолетовое платье, в котором пришла в ночной клуб в Брайтоне. Какой-то человек вышел из кофейни, сжимая в руках стакан кофе навынос. Он придержал дверь и спросил:
– Вы заходите?
Не раздумывая ни секунды, я вошел в здание, и в нос мне ударил запах обжаренных кофейных зерен. Когда я увидел, как Брайс наклоняется к Бонни, а она в ответ улыбается, в моей душе словно что-то взорвалось.
Широким шагом я пересек зал, прошел мимо столика, за которым сидели Бонни и Брайс, и уселся за соседний, вольготно откинувшись на спинку стула. При виде меня карие глаза Бонни округлились, рот приоткрылся. Ее щеки заметно порозовели. Это было все равно, как если бы на ее бледной коже вдруг появилась татуировка в виде си-диез.
Сэм, бариста, обслуживавший нас раньше, подошел ко мне, и я окинул его равнодушным взглядом. Парень нахмурился, поглядел на Бонни, потом снова на меня.
– Черный кофе, – заказал я и снова уставился на девушку.
Она поспешно отвернулась, зато вниманием Брайса я завладел целиком и полностью, его физиономия разве что не дымилась. Отлично.
Этот урод опять наклонился к Бонни и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ, и я вонзил ногти в ладони. Прибыл мой кофе, и я отвернулся – мне требовалась передышка, чтобы взять себя в руки. При виде этих двоих так близко друг от друга я сходил с ума.
Я прислушался к их разговору: они болтали об учебе, о музыке. Потом Брайс завел речь о композиции, которую готовит для Льюиса, и мне захотелось его пнуть. В ответ Бонни сказала, что тоже начала писать собственное произведение, и я так и замер.
Она уже начала работать без меня.
Минут через пять Брайс встал и направился в сторону туалетов. Бонни повернулась и посмотрела на меня устало.
– Кромвель, что ты здесь делаешь?
Мне не понравилась печаль в ее голосе.
– Пить захотел.
Плечи девушки поникли, она принялась постукивать по ручке своей чашки, потом машинально перекинула за спину прядь волос, и я заметил у нее в ухе серебряную сережку. Сегодня она даже накрасилась. Я поерзал на стуле. «А ведь она очень красивая». Эта мысль меня потрясла.
Очевидно, заметив, что я на нее пялюсь, Бонни наклонилась ко мне и тихо, умоляюще проговорила:
– Кромвель, пожалуйста. Что бы ты ни задумал, перестань. Ты то приближаешься, то снова отдаляешься… Я больше так не могу. У тебя своя жизнь, у меня своя. Пусть так будет и впредь.
– Ты отказалась работать со мной в паре, – пожаловался я.
Девушка потрясенно захлопала глазами, потом быстро поглядела в сторону туалетов и, никого не увидев, сказала:
– Льюис считает, что работа у нас не движется, и я с ним согласна. Он разрешил нам работать порознь, чтобы каждый подготовил собственный проект. – Она перевела дух. – Это к лучшему.
Мне захотелось сказать: «Ты же знаешь мою музыку, ее никто, кроме тебя, еще не слышал. И ты все равно ушла, позволила мне тебя оттолкнуть…»
– У тебя талант, Кромвель, ты невероятно одаренный. И когда ты вылезаешь из своей скорлупы, этот дар ярко сияет… – Бонни смотрела на меня с симпатией. – Но ты изо всех сил пытаешься никого не пускать в свой мир. – Она покачала головой. – Ты убегаешь, Кромвель, убегаешь от музыки. И от меня тоже убегаешь, потому что я слышала твою музыку.
Она отхлебнула воды из стоявшего перед ней стакана.
В конце зала показался Брайс, и девушка покосилась на меня.
– Прошу, уходи, Кромвель. – Она обеими руками сжала свою чашку. – Сегодня вечером я хочу повеселиться.
Она отвернулась, тяжело дыша, а я смотрел на нее, и камень у меня в груди больно давил на сердце.
Брайс опустился на свой стул, прищурившись, перевел взгляд с меня на Бонни.
– Все хорошо?
– Ага, – ответила девушка. Я по голосу слышал, что она улыбается неискренне. – Кромвель как раз собрался уходить.
Во мне немедленно всколыхнулась обжигающая волна гнева. Я смотрел на Бонни, на Брайса и позволил этой волне захлестнуть меня с головой. Три года я носил в душе свой персональный ад, и теперь, зная, что Бонни предпочла мне Брайса, не мог сдержать это рвущееся наружу пламя.
– Не-а, я и не думал уходить, – протянул я и поудобнее устроился на стуле.
Бонни смотрела на меня смущенно.
Подошел Сэм и снова наполнил мою чашку. Брайс и Бонни снова принялись беседовать, старательно понижая голоса. Я потянулся к их столику и ухватил сахарницу, вынудив их прервать разговор. Было видно, что Бонни вне себя от гнева.
– Одолжу у вас сахар, – пояснил я.
Брайс облокотился на стол обеими руками. Я демонстративно придвинулся ближе и стал слушать их разговор, бездумно поворачивая в руках кофейную чашку.
– В основе лежит путешествие иммигрантов из Ирландии в Америку, – говорил Брайс. – Начинаем с соло на скрипке, потом вступает флейта, а затем – другие струнные.
Я подавил смешок. Держу пари, парень уверен, что нашел гениальный ход.
Брайс ожег меня злобным взглядом, а потом отвернулся и накрыл руку Бонни своей лапищей. Девушка попыталась отодвинуть ее, но Брайс вцепился мертвой хваткой. Бонни посмотрела на его пальцы и нахмурилась.
Этот урод не замечал, что ей не нравится его прикосновение. В душе у меня разыгралась нешуточная борьба. С одной стороны, я испытал облегчение, поняв, что этот тип ей не нравится. С другой стороны, кровь в моих жилах закипела, как лава, потому что негодяй лапал Бонни.
Я допил кофе, надеясь, что кофеин с сахаром мне помогут, и поморщился. Как можно пить кофе с сахаром? Это же редкостная гадость. Затем я отставил пустую чашку на стол, но ничего не поменялось.