Брат почесал нос.
– Не-а. Как раз подумывал пойти, взять добавки. – Он посмотрел куда-то поверх моего плеча, и улыбка сбежала с его лица. – Какого черта? – пробормотал он.
Я проследила за его взглядом и почувствовала, как рот непроизвольно приоткрывается.
В дверях стоял Кромвель и осматривал кафешку. Заметив нас, он направился прямиком к столику. В кои-то веки мое сердце забилось ровно: в такт шагам Кромвеля.
Он сел рядом с нами, достал из кармана несколько шоколадных батончиков, названия которых я видела впервые, открыл один и принялся жевать. Истон поглядел на меня, потом снова на Кромвеля.
– Заблудился, Дин?
Кромвель прикончил первый батончик и распечатал следующий, глянул на Истона, скользнул взглядом по моему лицу.
– Нет.
Истон продолжил есть, поглядывая на Кромвеля взглядом ученого, наблюдающего за ходом смелого научного эксперимента.
– Ты ведь знаешь, что находишься в кафетерии, да?
Кромвель выгнул бровь и насмешливо поглядел на Истона. Тот рассмеялся и указал на шоколадные батончики.
– И ты в курсе, что здесь подают еду?
Кромвель откинулся на спинку стула и окинул кафешку скучающим взглядом.
– Мне и этого хватит.
Он открыл последний батончик.
Я погоняла листик салата по тарелке.
– Итак, – продолжал Истон. – Как продвигается ваш проект?
Ответом ему было молчание.
– Никак, – наконец сказала я. – Мы больше не партнеры.
Не такой уж я робкий человек, и меня не так-то легко запугать, но события субботнего вечера затуманили мой разум, начисто лишили меня способности говорить о Кромвеле.
Почему он пришел в кафетерий? Зачем сел рядом со мной на занятии и при этом не сказал мне ни слова, не считая моей фамилии?
Истон ожег Кромвеля гневным взглядом.
– Что ты натворил?
Кромвель выдержал взгляд Истона, ни один мускул не дрогнул у него на лице. Истон всегда сыпал шутками, неизменно пребывал в хорошем настроении, вот только у него была и другая сторона, о которой люди не знали. Особенно если дело касалось меня.
На скулах Кромвеля шевельнулись желваки. Я поспешно накрыла руку брата ладонью.
– Ничего не случилось, Истон. Профессор Льюис увидел, что наша совместная работа не приносит значимого результата, и решил, что по отдельности мы скорее преуспеем. Только и всего.
Истон прищурился и подозрительно поглядел на меня, а потом на Кромвеля.
– Точно?
– Да, – ответила я.
Брат широко улыбнулся.
– Тогда все в порядке. – Он дернул подбородком, указывая на меня. – Электронная музыка не по тебе, а, сестренка?
Я рассмеялась:
– Ну, не так чтобы очень.
– Бонни просто ее не понимает.
Я повернулась к Кромвелю – он наконец посмотрел на меня.
– Просто я не рассматриваю ее в качестве музыкального жанра.
– А зря, – спокойно возразил Кромвель. – Все дело в том, что никто не показал тебе все достоинства электронной музыки.
Голос его оставался спокойным, но синие глаза горели оживлением.
– Я слушала твою музыку, – парировала я.
Уголок его рта пополз вверх, и в груди у меня разлилось тепло.
– Невнимательно.
Я нахмурилась.
– Мне нужно пирожное, – объявил Истон. Он поглядывал на нас с подозрением, словно мы обсуждали какую-то шутку, смысл которой от него ускользал. – Не убейте друг друга, пока меня не будет, хорошо, ребятишки?
– Постараемся, – пообещала я.
Брат ушел, и над нашим столиком повисло молчание. Кромвель смотрел в окно, я рассматривала обертки из-под его шоколадных батончиков.
– Вижу, посылка от твоей мамы все-таки пришла?
Кромвель кивнул, потом отломил квадратик от шоколадки, которую поглощал в данный момент, и протянул мне.
– Я… не ем нездоровую пищу.
Я почувствовала, что краснею. Отказ прозвучал глупо.
Кромвель пожал плечами и отправил кусочек шоколада в рот.
– Тебе стоит попробовать хоть немного пожить, Фаррадей.
Я слабо улыбнулась:
– Я пытаюсь.
Не знаю, что он прочитал на моем лице, мне даже захотелось спросить – пусть скажет, что думает обо мне. Или пусть хотя бы вспомнит субботнюю ночь. Но тут вернулся Истон с шоколадным пирожным на тарелке, и Кромвель встал со словами:
– Я пошел.
Я смотрела, как он идет к двери, а выйдя на улицу, останавливается под окном и вытаскивает сигарету. Все без исключения студентки, входившие в кафетерий, поглядывали на него, да я и сама не могла отвести глаз.
Истон кашлянул, и я, вздрогнув, снова поглядела на него. Брат по-прежнему смотрел на меня как-то странно.
– Есть что-то, чего я не знаю? – поинтересовался он. В его голосе явственно слышалось беспокойство.
– Нет.
Очевидно, он мне не поверил.
– Кромвель переспал с десятком девчонок с тех пор, как приехал сюда, Бонни.
В груди болезненно кольнуло.
– И что?
Истон пожал плечами:
– Просто подумал, что тебе следует знать. Кромвель относится к тем парням, которые, поматросив, тут же бросают своих подружек.
Я перекинула косу за спину.
– Он мне совершенно безразличен, Истон. – Брат невозмутимо принялся за пирожное. – Мне казалось, Кромвель тебе нравится?
– Так и есть, – пробубнил он с набитым ртом, проглотил кусок пирожного и посмотрел мне в глаза. – Просто не хочется, чтобы он крутился возле тебя. – Истон накрыл мою руку ладонью и понизил голос: – Ты и так через многое прошла, Бонни. Парень вроде него прожует тебя и выплюнет. А после всего, что выпало на твою долю… – Он покачал головой. – Ты заслуживаешь большего.
Я едва не заплакала, в глазах защипало из-за этих слов. Брат искренне обо мне заботился, но не потому, что знал правду… Знай он, как на самом деле обстоят дела и что со мной происходит…
– Ты мой лучший друг, Бонни. Не знаю, что бы я без тебя делал. – Улыбка Истона померкла. – Только ты всегда меня понимала. – Он тяжело вздохнул. – Ты единственная принимаешь меня таким, какой я есть.
Я пожала его руку. Вот бы никогда ее не отпускать. Горе и паника не давали мне нормально дышать.
– Я люблю тебя, Истон, – прошептала я.
Брат улыбнулся:
– А я тебя, Бонни.
Мне захотелось рассказать ему обо всем, признание вертелось на языке, но посмотрев в его голубые глаза, я увидела притаившуюся там боль и не посмела произнести ни слова. Истон выпустил мою руку и снова нацепил свою обычную улыбку.
– Мне пора на занятия.
Он встал, к нему тут же подошли приятели, и он принялся шутить и смеяться как ни в чем не бывало.
Никогда в жизни я ни о ком так не волновалась, как о брате, даже о самой себе.
Я подхватила поднос и в последний раз посмотрела в окно. Кромвель исчез, так что я отправилась на занятия, гадая, почему все вдруг так запуталось и усложнилось.
«…и пусть отступит тьма».
Я закончила песню, над которой работала последние несколько дней, отложила гитару и стала записывать новый текст и аккорды. Закрыв глаза, я мысленно проиграла песню еще раз, дабы убедиться, что все получилось идеально, как вдруг раздался стук в дверь. Часы показывали девять вечера.
Я оглядела себя, оценивая наряд: черные джинсы, черный топ и белый кардиган. Волосы были стянуты в растрепанный пучок на затылке. Строго говоря, я не ждала гостей в этот поздний пятничный вечер.
Я направилась открывать дверь, чувствуя, как болят ноги: лодыжки опухли от длительной ходьбы. Я быстро окинула взглядом комнату: коробки были спрятаны в шкаф, на случай, если вдруг придет Истон. Мне не хотелось, чтобы он увидел. Похлопав себя по щекам, чтобы придать им хотя бы некое подобие румянца, я повернула ручку, слегка приоткрыла дверь и выглянула в коридор.
Там, привалившись к противоположной стене и сунув руки в карманы, стоял Кромвель Дин. Рукава его черного свитера были засучены до локтей.
– Фаррадей, – небрежно поприветствовал он меня.
– Кромвель?
Юноша оттолкнулся от стены, подошел ко мне и усмехнулся:
– Ты в приличном виде?
Он указал на полуприкрытую дверь.
Я покраснела, распахнула дверь и зябко спрятала ладони под мышками.
– Да. – Я посмотрела направо, налево, но в коридоре никого, кроме нас, не было. – Что ты здесь делаешь, Кромвель?
За ухо у него была заложена сигарета, а с ремня джинсов свисала цепочка.
– За тобой пришел.
– Что?
– Хочу тебя кое-куда свозить.
За несколько часов покоя мое усталое сердце перестало частить, а сейчас снова тревожно забилось.
– Ты – что?
– Надень какие-нибудь туфли, Фаррадей, ты идешь со мной.
У меня по коже побежали предательские мурашки.
– И куда ты меня поведешь?
Если глаза меня не обманывали, Кромвель покраснел.
– Фаррадей, просто обувайся и тащи свою задницу к выходу.
– На мне одежда не для прогулки. – Я провела рукой по волосам. – На голове черт-те что, и я не накрашена.
– Ты хорошо выглядишь, – сказал Кромвель, и я перестала дышать. Наверное, он заметил мою реакцию, но продолжал, не отрываясь, смотреть мне в глаза. – Мы теряем время, Фаррадей. Идем уже.
Мне следовало остаться, соглашаться было неразумно, и все же я не могла отказаться. Все мои представления о том, что справедливо и правильно, полетели в тартарары.
Я должна поехать.
Я присела и надела сапоги. Кромвель стоял, облокотившись о косяк поднятой рукой, так что рукав его черного свитера плотно облегал бицепс, а нижний край пополз вверх, обнажив узкую полоску татуированной кожи. Мои щеки вспыхнули огнем, я отвела глаза и постаралась поскорее завязать шнурки, но, поднявшись, увидела на губах юноши усмешку. Все-таки он заметил мой взгляд.
– Идем, – скомандовал он и уверенно зашагал по коридору.
Я послушно двинулась следом. Мы вышли на улицу, и Кромвель подвел меня к черному пикапу марки «Форд».
– Твоя машина? – Я погладила глянцевый бампер. – Красивая.
– Ага.
– И ты вот так взял и купил ее? – Он кивнул. – Наверное, автомобиль обошелся тебе недешево, – заметила я, когда мы выезжали с территории кампуса.