– Ты сама-то как? – Он скользнул взглядом по аппаратам, стоявшим возле моей кровати.
– Держусь, – заверила я его.
Брат стал совсем потерянным. Кромвель чмокнул меня в плечо и крепче сжал руку.
Я посмотрела в окно.
– Как там… погода?
Никогда не думала, что человек может так сильно скучать по солнцу, ветру и даже дождю.
– Нормальная, – ответил Истон.
Я улыбнулась, услышав этот лаконичный ответ. Сама я ни за что не ограничилась бы одним словом. Мне хотелось знать, какого цвета листья на деревьях, похолодало ли за последние десять дней. Как выглядит озеро по вечерам, теперь, когда темнеть стало раньше?
– Нормальная, – повторила я, и Истон усмехнулся.
– Итак? – спросил он, на миг став похожим на того веселого брата, к которому я привыкла. – Что вы сочиняете?
По правде говоря, я подозревала, что ответ его мало интересует, но его внимание меня тронуло, даже если и было продиктовано исключительно вежливостью.
Кромвель сунул руку в карман и достал диктофон. Он всегда записывал все, что мы играли, а потом закачивал в мой мобильный, чтобы я могла прослушивать эти записи, когда захочу. Он играл партию каждого инструмента и даже сводил эти отрывки в единые миксы, чтобы послушать, как они будут звучать вместе.
У Истона отвисла челюсть.
– Это ты играл на всех этих инструментах? – спросил он Кромвеля.
Кромвель покраснел.
– Да, – ответила я за него.
Истон нахмурился:
– А кто написал музыку?
– Мы оба…
– Кромвель, – перебила я. Парень посмотрел на меня, прищурившись, и я не смогла сдержать улыбку. – Это же правда…
Все это – его работа. Только его.
Истон откинулся на спинку стула и покачал головой:
– Выходит, звезда электронной танцевальной музыки еще и классической музыкой увлекается.
Уголки рта Кромвеля поползли вверх.
– Верно.
Истон рассмеялся, и Кромвель улыбнулся уже по-настоящему. От его улыбки в мире сразу стало светлее.
Вскоре я заснула, а когда проснулась, рядом с кроватью стояла Клара и проверяла мой пульс с помощью стетоскопа.
– Еще бьется? – спросила я.
В последнее время я всегда так шутила.
Клара улыбнулась:
– Да, все еще держится.
Парни сидели поодаль, у стены, и о чем-то тихо разговаривали, склонив головы друг к другу. Словно почувствовав, что я проснулась, Кромвель повернулся ко мне.
Он встал, подошел и поцеловал меня. Клара рассмеялась и вышла из комнаты. Юноша присел на край кровати.
– Как ты себя чувствуешь, малышка?
Малышка. В последнее время он так меня называл, и я полюбила это ласковое обращение так же сильно, как любила Кромвеля.
– Нормально.
Я потерла грудь.
Кромвель взял с прикроватной тумбочки стетоскоп.
– Можно мне послушать?
Я кивнула. Кромвель приложил холодный стетоскоп к моей груди и закрыл глаза. Я наблюдала, как они движутся под опущенными веками. Интересно, что он сейчас видит, какие цвета и формы? Затем юноша сунул руку в карман, достал маленький микрофон и приложил его к оливе стетоскопа. Несколько минут он стоял неподвижно, потом открыл глаза и слегка запрокинул голову. Не дожидаясь, пока я попрошу, он нажал на кнопку воспроизведения. Я дышала носом, втягивала кислород в легкие и слушала, как затрудненный стук моего слабого сердца эхом отдается в комнате.
Мое сердце прямо-таки пело о том, что вот-вот откажет.
– Запиши сердце Истона, – предложила я. Кромвель выглядел озадаченным, но сделал, как я просила. Биение было сильным, я в этом не сомневалась.
– А теперь свое. Хочу услышать стук твоего сердца.
Кромвель приложил головку стетоскопа к груди, там где было сердце, но на этот раз не стал записывать, а вложил мне в уши оливы прибора. Услышав, как бьется его сердце, я улыбнулась.
Этот стук показался мне музыкой.
– Чудесно, – проговорила я.
Я могла слушать это размеренное «тук-тук-тук» весь день напролет.
Три дня спустя…
– Куда мы идем? – спросила я, когда Кромвель помогал мне сесть в инвалидное кресло. Около часа назад Клара зашла в мою комнату и отсоединила меня от капельницы, снабжавшей меня питательными веществами. Еще она подсоединила к моей носовой трубке маленький кислородный баллон и помогла мне одеться.
Кромвель подкатил кресло к двери. Мы проехали мимо моих папы с мамой, и мне даже показалось, что у меня участился пульс.
– Только недолго, хорошо? – предупредила мама Кромвеля.
– Знаю. Я прослежу, чтобы она не перенапряглась.
– Что происходит?
Кромвель присел на корточки передо мной и легко прикоснулся к моей щеке.
– Мы с тобой пойдем подышать свежим воздухом.
Мой рот приоткрылся, когда распахнулась входная дверь, и мы выехали в объятия солнечного дня. На меня надели толстый черный свитер Кромвеля, куртку, а сверху еще укрыли одеялом, но мне было наплевать. Пусть я выгляжу смешно, зато я выбралась из дома.
Я оказалась снаружи.
Кромвель подкатил кресло к дорожке и остановился. Неужели он понял, что мне хочется подставить лицо легкому ветерку, услышать пение птиц?
Юноша наклонился и прошептал мне на ухо:
– Ты готова?
– М-м-м.
Кромвель подвез меня к своему пикапу, усадил на пассажирское сиденье и нежно поцеловал в губы.
Пока он закрывал дверь, обходил вокруг машины и садился за руль, я чувствовала, как покалывает губы после этого легкого поцелуя. Парень взял меня за руку, другую руку положил на руль, и мы медленно двинулись по улице по направлению к городу.
Я смотрела в окно, вбирая взглядом проплывающий за стеклом мир. Как же я любила этот мир! Я любила жизнь. Вряд ли люди задумываются о таком в суете дней, но я в последнее время постоянно возвращалась к этим мыслям.
Мне страстно хотелось жить. Хотелось воспользоваться открывавшимися передо мной возможностями, хотелось увидеть другие страны, которые я до сих пор знала только по книгам и фильмам. Юноша сжал мою руку. Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Я хотела услышать музыку, которую в будущем напишет Кромвель, хотела быть рядом с ним и своими глазами увидеть, как его работа воплотится в жизнь.
Машина свернула направо, на сельскую дорогу, которая вела к озеру. Вскоре мы оказались в парковой зоне, и я увидела деревянный причал, а у дальнего его конца – маленькую деревянную лодку, по обеим сторонам которой лежали весла.
Я так растрогалась, что кровь чуть быстрее потекла по венам. Я повернулась к Кромвелю.
– Лодка…
Юноша кивнул и поправил ворот своего черного свитера, выглядывавший из-под кожаной куртки. До чего же он красивый.
– Ты говорила, что хочешь побывать у озера.
Я просто растаяла: он запомнил мои слова и решил меня порадовать. И все же в глубине моей души притаился страх: Кромвель же говорил, что мы поедем к озеру после того, как для меня найдется сердце. Когда мне станет лучше.
Я не дура, да и Кромвеля нельзя назвать глупым.
Дни проходили за днями, и с каждой минутой я все больше слабела.
Возможно, донор так и не найдется, а это значит, что эта поездка вообще могла не состояться. Кромвель пристально смотрел на меня, и под его взглядом у меня задрожали губы, стало очень страшно.
Юноша быстро наклонился и прижался своим лбом к моему.
– Я все еще верю, что ты получишь сердце, малышка, мне просто хотелось порадовать тебя уже сейчас, вывести из дома хотя бы ненадолго. Я не теряю надежду.
Искренность в его голосе помогла мне справиться со сковавшим тело ужасом.
– Хорошо, – прошептала я в ответ.
Кромвель снова поцеловал меня и вышел из машины. Мне так нравились его поцелуи. Когда юноша открыл дверь и холодный воздух проник в салон, я зажмурилась и какое-то время просто дышала. Пахло зеленой листвой и свежестью озера.
И, разумеется, я ощущала запах Кромвеля: его кожаной куртки, его одеколона, слабый дух сигарет.
– Готова?
Я улыбнулась и кивнула. Парень поднял меня на руки и взял кислородный баллон. Мы медленно пошли по причалу, но я почти не смотрела на озерную гладь. Вместо этого я разглядывала Кромвеля. Любовалась его смуглой кожей, четко очерченными скулами, синими глазами с длинными черными ресницами.
Несмотря на физическую слабость, сердце мое преисполнилось сил. Уверена, в нем навсегда отпечатался образ Кромвеля, и этого уже ничто не изменит. Очевидно, почувствовав взгляд, он повернулся ко мне, но я совершенно не смутилась.
– Ты такой красивый, – пролепетала я, но бриз унес мои слова.
Кромвель остановился как вкопанный, на миг зажмурился, а потом наклонился и снова меня поцеловал. В груди забили крыльями тысячи бабочек. Когда юноша отстранился, я убрала руку с его шеи и погладила по щеке, без слов рассказывая о своих чувствах.
В конце концов, для любви слова не нужны.
Кромвель шагнул в лодку, и та слегка качнулась, когда он усадил меня на банку[4]. Я подалась вперед и глубоко вздохнула. Кромвель укрыл меня одеялом, потом взялся за весла.
– Ты… знаешь, что нужно делать? – поинтересовалась я.
От его широкой улыбки захватывало дух, а мне и так было трудно дышать.
– Думаю, надо грести.
Мы отошли от причала. Кромвель быстро приноровился управляться с веслами, и мы заскользили вперед, оставляя за собой расходящиеся по водной глади круги. Я улыбнулась. Кромвель поймал мой взгляд и подмигнул. Не удержавшись, я рассмеялась. Звук скорее походил на хрип, но это не помешало мне наслаждаться моментом.
Я решила, что такой Кромвель нравится мне больше всего: свободный, не скованный своими внутренними стенами. Юноша посмотрел на берег, туда, где росла густая роща – она словно звала, заманивала в маленький, созданный лишь для нас двоих мир. Происходящее вдруг потрясло меня до глубины души. Подумать только: этот английский парень, принц мира электронной музыки, сейчас здесь, рядом со мной. Парень, рожденный с музыкой в сердце и симфонией в душе, сейчас на моем любимом озере, в одной лодке со мной, работает веслами так, словно это в порядке вещей.