– Ошибаешься. После сегодняшней ночи меня бы не могла возбудить даже сама Елена Прекрасная.
Пизон поднимался рано. Быть может, он поднимался первым в Городе. И потому никто не видел, как дверь роскошного особняка отворилась, и на улицу, погруженную в предрассветную дрему, выбрался человек в плаще простолюдина. Свет фонарей был еще ярок, заря едва брезжила. Человек шагал твердо, не боясь, что за ним могут следить. Впрочем, в этот час никто и не следил за ним. Он миновал четыре квартала и вошел в полутемный, заросший плющом двор. Открытая каменная лестница вела на третий этаж. Штукатурка давно осыпалась, и стены являли обнаженное мясо старинной кладки, изъеденной дождями, но по-прежнему монолитной. Пизон отпер почерневшую дверь с крошечным решетчатым оконцем и вошел.
Квартирка, в которой он оказался, состояла из двух каморок, заваленных старым хламом. На ложе, укрывшись драной простыней, спал молодой человек. Даже сейчас лицо его не выглядело безмятежным или спокойным. Лукаво изогнутые губы ухмылялись, будто во сне он потешался над целым миром. Пизон откинул капюшон плаща и довольно бесцеремонно пихнул спящего в бок. Юноша проснулся и тут же выхватил из-под подушки обоюдоострый нож, предназначенный отнюдь не для резки хлеба. Гость предусмотрительно отскочил от ложа.
– А, это ты, папаня, – ухмыльнулся молодой человек и сунул нож обратно под подушку. – Тебе не спится, как всегда.
– Удалось достать его, Бенит? – Пизон уселся на колченогий стул, который подозрительно заскрипел под его тяжестью.
– Разумеется.
Молодой резким движением откинул тряпку и сел.
– Так давай его сюда, – потребовал Пизон.
– Ты наверняка знаешь, что мальчиком я играл на органе. И мне платили неплохо. – Бенит сидел, покачивая ногами и шевеля пальцами. Пальцы у него на ногах были необыкновенно гибкие и двигались так, будто нажимали на клавиши.
– Ты достал резец?
– Мне хорошо платили за то, что я играл ногами. – Пальцы вытворяли что-то невероятное.
Пизон вытащил из-под плаща увесистый мешочек и швырнул его на колени Бениту.
– Вот плата. Как уговорено.
– Неужели у нас был какой-то уговор, папаша?
– Был. – Пизон посмотрел на Бенита почти с ненавистью.
– Ах, да, что-то припоминаю. Но я передумал. Я запросил слишком мало. Хочу больше. Совсем капельку. Чуть-чуть. Ну, на один гран. Хочу, чтобы ты меня усыновил. Мне не нравится мое имя. К тому же именно ты обрюхатил мою мамуллу, когда ей исполнилось четырнадцать, а потом удрал, и маме пришлось выйти замуж за маляра-пьянчужку. Он напивался каждый день. Напившись, блевал… Б-р-р… Когда я затирал за старым уродом лужицы рвоты, я мечтал сделаться сыном банкира. Усынови меня, папаша! Ты не прогадаешь. Во-первых, у тебя нет других детей. Вернее, других ты не стал разыскивать. А того ублюдка, что родила Марция, ты совершенно правильно придушил.
– Он родился мертвым. – Голос Пизона сделался сиплым. – Виновата эта шлюха. И этот подонок Элий, продавший ей клеймо.
– Да ладно, папашка, со мной-то не нужно хитрить. Ты его придушил и правильно сделал. Одобряю. А во-вторых, я прославлю твое имя. Так прославлю, как тебе и не снилось. Я стану императором.
– Что? – Пизон даже приподнялся, глядя на Бенита, открыл, было, рот, но так ничего и не сказал, плюхнулся обратно на стул.
– Я тебя удивил? Неужели ты не видишь, что все Деции – дегенераты. Их нужно срочно заменить, пока они не превратили Империю в свинарник. Я иду на замену, я, Гай Бенит Пизон! Я поведу Империю к новым победам, и вскоре Риму будет принадлежать весь мир! Ну, как, я хорошую речь произнес?
– Отвратительную, – брезгливо скривил губы Пизон. – Сразу видно, что ты никогда не учился у риторов. Тебе надо послушать мои выступления на заседаниях совета банка, тогда ты поймешь, что такое – хорошая речь.
– А мне надоели риторы. И всему Риму они надоели.
Бенит вытащил из-под подушки, откуда совсем недавно извлекал нож, мятую брошюрку, и протянул ее Пизону.
– Вот взгляни. Это манифест «Первооткрывателей». Мое заявление там третье.
Пизон машинально развернул книжонку и прочел заголовок:
– «Гай Бенит Пизон. «Подлинная мечта Рима». «У меня есть один бог – действие, и один культ – культ силы». Ты присвоил себе мое имя, подонок!
– Ничего не присваивал. Просто предугадал события. Я это умею. К примеру, я поквитаюсь с Марцией. Ведь ты хочешь проучить ее? Отомстить этой бабенке и ее хромому любовнику – какая услада для сердца! Ну, так как, усыновишь меня, папашка? – Пизон не ответил. Бенит погрозил отцу пальцем и расхохотался. – Боишься меня, папашка. И всегда боялся. Даже тогда, когда я был совсем маленьким. С чего бы это, не пойму? Рано бояться. Вот стану императором Рима, тогда меня надо будет бояться. Ну очень сильно бояться… Всем-всем, даже богам.
– Надеюсь, они тебя не слышат. – Пизон даже не пытался скрыть брезгливую гримасу.
– Папашка, ну почему ты такой трус? Богам до нас нет дела. Эй, боги, слышите мои дерзкие слова? Слышите? Тогда немедленно поразите меня молнией. Ну же! Чего ты там медлишь, Юпитер, старикашка?! – Бенит вскочил и воздел руки к потолку, едва не коснувшись пальцами закопченной штукатурки. – Вот видишь, ничегошеньки твои боги не могут.
Он сделал неприличный жест, а после распахнул кривые, изъеденные жучком дверцы ларария. Внутри шкафчика не было статуэток, валялись засохшие корки и обрывки грязной пергаментной бумаги, в которую уличные торговцы заворачивают сырные лепешки. Отметя ладонью мусор, Бенит вытащил украденный у Марции резец.
– Вот оно, наше сокровище! Все идет, как мы задумали. И не забудь, что завтра ты меня усыновляешь. Знаешь, почему?
– Нет, – зло ответил Пизон.
– Дедуля! – крикнул Бенит, отворяя дверь в соседнюю каморку.
На пороге тотчас возник старик в заплатанной домашней тунике. При виде Пизона старик сладко улыбнулся. Так улыбается кошка при виде мышки.
– Привет тебе, дорогой несостоявшийся зятек. Дорогой в том смысле, что денег у тебя, как у Креза. Я купил клеймо у Юния Вера. И в том самом поединке, когда погиб Варрон, Вер заклеймил желание. А пожелал я, чтобы ты усыновил внучка моего Бенита. Какая радость! Ты наверняка всю жизнь об этом мечтал. Хотел искупить вину, но боялся, что Бенит гордо отвергнет твои милости. Вот я и решил помочь вам примириться.
Пизон смотрел на старика с отвращением. Он всегда боялся этого типа, еще в те дни, когда волочился за его смазливой дочуркой.
– Ты истратил на свое желание деньги, что должен был заплатить Клодии? – прошипел Пизон, поворачиваясь к Бениту.
– А что если так? Ты меня убьешь? Или отдашь под суд? Ой, как я испугался! Ладно, не бойся, папашка, – Бенит зевнул вполне натурально, – на счет Руфина клеймо я заказал. А для оплаты усыновления дедушка нашел патрона. И знаешь, кто заплатил за исполнение моего и твоего желания – ведь это и твое самое горячее желание, не так ли? – Бенит подождал, пока Пизон кивнет в ответ. – Так вот – за это клеймо заплатил Элий.
Бенит высунул в восторге язык, наблюдая, как банкир пошатнулся при этом известии.
– Да здравствует мечта Империи, дорогой сынок! – хихикнул старик.
– Дедуля все устроил! Молодец, дедуля! Он так натурально плакал на плече у этого идиота Элия! Сенатор тоже пустил слезу и выложил пять тысяч сестерциев из своих личных средств. Да здравствуют добродетельные идиоты, без них жизнь будет совсем скучной! Знаешь, папашка, мне этот Элий даже чем-то симпатичен.
При этом заявлении лицо Пизона перекосилось.
– Ладно, ладно, когда стану императором, ты его прикончишь. Или отрежешь ему яйца – на твое усмотрение. Итак, наш план начал действовать, – продолжал Бенит. – Сначала ты усыновишь меня, папашка. Видишь как легко – стоит только пожелать, и человек на все согласен. А потом, когда стану императором, я эту халяву с желаниями отменю.
– Пойду, соберу вещи, – сказал старик. – Мы переезжаем к тебе, сынок, – и он похлопал Пизона по плечу.
– Ты вне себя от радости, папашка! – Бенит хлопнул банкира по другому плечу.
«О боги, неужели я не сплю?» – в ужасе подумал Пизон.
– Ты ведь не можешь отказать мне, папашка, – ухмылялся ему в лицо Бенит. От него несло перегаром. Немного, правда. – А не то цензоры ненароком могут узнать, что именно ты посоветовал мне заказать то клеймо на счет Руфина, а сам поставил Клодию против Вера. Да еще подкупил Тутикана, чтобы тот не продавал клейм на эту игру. В этом случае Клодия не могла выиграть. Ловко сработано. Думаю, цензоры это оценят. Твое имя занесут в гладиаторские кодексы навечно. А суд конфискует имущество. Твои сокровища пойдут на воспитание римских сирот. Воображаю, как бедные сироты разжиреют. А я останусь в стороне – ведь ты меня не усыновишь. Ловко получается, да?
– Подонок, – прохрипел Пизон.
– Но я тебе нравлюсь, – самодовольно хмыкнул Бенит. – Не так ли, папашка? Ты в восторге от моих талантов! Я – твой сын!
Элий ограничился купанием в прохладном бассейне – в парильне его порезы нестерпимо саднили. Но он позволил бальнеатору [86] вымыть голову душистым галльским мылом. Зато Вер попарился вволю, выбивая из своего организма остаток ядов, которые он сам добровольно ввел.
После купания молоденькая смуглая прислужница в полупрозрачной тунике принесла мужчинам серебряный кофейник с черным кофе, вазочку с сухими бисквитами и фрукты.
– Все сочинители пьют кофе, – сказал Элий, пробуя дымящийся напиток. – Может, мы с тобой, Юний, тоже начнем сочинять, если будем пить кофе по утрам?
– Здешняя обстановка напоминает роскошь и порочность конца первого Тысячелетия, – проговорил Вер, глядя на округлые бедра юной красавицы. – По-моему, Макрин прислал эту курочку сюда неслучайно.
– По-моему, тоже.
– Ничего не выйдет! – смуглянка окинула гостей гневным взглядом. – Я сплю с хозяином, но не собираюсь делить ложе с кем-нибудь из вас!