– Вот скупердяй! Прислал одну на двоих! И притом свою собственную девочку. Надеюсь, за обедом он не предложит нам одно яйцо и одну грушу разделить на всех.
Приятели рассмеялись, а служанка, изобразив на смуглом личике обиду, удалилась. После нескольких глотков вина Вера потянуло в сон. Он видел, что и Элий постоянно клюет носом.
– Эй, Элий, не спи, мне нужен от тебя еще один ответ.
– Изволь. Я даю их по сотне во время приема избирателей моей трибы [87]. Чего стоит один-единственный ответ на один-единственный вопрос?
– Ты в самом деле считаешь, что наркотик пробудил во мне подлинные воспоминания?
Элий тряхнул головой, пытаясь прогнать сонливость:
– В Александрии люди, принимавшие подобный препарат, вспоминали даже час своего рождения, – язык его пьяно заплетался, хотя Элий выпил лишь чашку кофе.
– В этом сне я видел собственную мать. Не ту, что погибла во время войны. А другую, настоящую.
– Выходит, тебя усыновили?
– Выходит, что так.
– И кто она? Та, настоящая?
Вер хотел назвать ее имя, но почему-то не смог выговорить краткое «Иэра», сердце отчаянно забилось. Иэра – одна из Нереид. Его мать – Нереида? Богиня? Абсурд какой-то…
И он сказал лишь:
– И у нее был медальон с камеей из сардоникса. И на камее – Нереида. Я видел это абсолютно отчетливо.
– Насколько я помню, так называлось подразделение, в котором служила твоя мать. Приемная мать, – добавил Элий после паузы.
– И наш новый знакомый Курций, – усмехнулся Вер.
– И мой брат Тиберий.
– Я не знал… То есть я знал, что он погиб, но что он был в когорте «Нереида»…
Дверь отворилась, и в комнату заглянул Макрин, но не вошел, остался у порога, странно улыбаясь.
– Подхалим лично пришел позвать нас на завтрак, – ухмыльнулся Вер, и вдруг заметил, что лицо Элия сделалось белее льна его туники, а на лбу мелким бисером выступили капли пота.
Элий замычал от боли и попытался встать с ложа, но согнулся пополам и рухнул на пол. Вер рванулся к Макрину. Комната опрокинулась. Макрин неожиданно очутился сбоку и гнусно захихикал. Лицо сочинителя превратилось в подушку и заслонило свет. А из этой подушки лезли наружу клочья голубого тумана и застилали глаза. Гладиатор выхватил меч и рубанул наугад. Раздался звон разбитого стекла. Вер успел еще распороть настоящую подушку на ложе и разрубить пополам серебряную вазу вместе с фруктами и серебряный кофейник. И лишь после этого упал возле своего приятеля, обсыпанный пухом и облитый горячим кофе.
«Я умер и сейчас бреду по подземной галерее в Аид», – подумал Вер, открывая глаза.
Но к своему изумлению увидел, что никуда не идет, а лежит на каменном полу, а над ним нависает низкий потолок. Свет двух тусклых лампочек, забранных решеткой, лишь обозначал контуры предметов. Спина онемела – пол в подвале был ледяной. Вер вскочил на ноги. Пол тут же качнулся, гладиатора швырнуло вперед, и он едва не врезался головой в стальную решетку, что делила подвал на две равные части. Вер вновь уселся на каменные плиты. Голову его сверлила тупая боль, а все тело ломало так, будто он только что принял участие в беге на марафонскую дистанцию. На второй половине, за решеткой, на полу лежал человек. Не ясно было, жив он или нет.
– Элий, – позвал Вер.
Никакого ответа. Юний Вер подполз к решетке. Элий не шевелился. Кто-то заботливо укрыл сенатора одеялом, прежде чем оставить здесь, в подвале. Вер просунул руку сквозь решетку и дотронулся до запястья Элия. Тот был жив. Сенатор либо спал, либо находился в «отключке» под действием наркотиков. Юний Вер ухватил его за руку и притянул поближе к решетке. Элий пробормотал что-то невнятное, но глаз не открыл. Вер влепил ему пощечину, потому вторую. Тогда лежащий наконец приподнял голову.
– Пить, – прошептал Элий.
Вер отрицательно покачал головой: воды в подвале не было.
– Как мне плохо… – Элий вновь растянулся на полу – питье Макрина подействовало на него куда сильнее, чем на Вера.
– Интересно знать, что нужно от нас этому подонку, – спросил сам себя Вер, потому что Элий вряд ли мог ему ответить. – Может, он хочет принести нас в жертву своей музе, чтобы его книги пользовались большим успехом, чем книги ненавистной Фабии.
– Ты почти угадал, гладиатор! – раздался голос сверху.
Вер поднял голову. В маленькое окошко на потолке выглядывала физиономия Макрина. Вер невольно схватился за рукоять меча, но пальцы стиснули лишь воздух – меч исчез.
– Слушай, мразь, если ты сейчас же не выпустишь нас отсюда…
– Непременно выпущу, – отозвался Макрин. – Но не сейчас. Сначала ты исполнишь одно мое желание, как раз то, о котором ты говорил, боголюбимый гладиатор. Ах, нет, я ошибся, ты уже не любим богами. Но это неважно. Ты со своим другом устроишь на этой арене маленький бой, и каждый из вас получит с десяток заявок на исполнение желаний.
Вер расхохотался.
– Как же ты глуп, сочинитель! Желания исполняются только на аренах амфитеатров, входящих в Большой круг. А здесь мы можем биться с утра до вечера, и ни одно желание не исполнится.
– Это ты глуп, гора мышц, – презрительно фыркнул Макрин. – Здесь тоже исполняются желания. Да, да, как раз в этом самом подвале. И, кстати – любые желания, без ограничений и запретов напыщенных цензоров. Настоящие желания! Мне не надо просматривать справочники, чтобы узнать, можно помочь господину булочнику, или надо отказать, потому что его брат приговорен к двум месяцам карцера за дебош. У меня не надо платить сто тысяч сестерциев «формулировщикам» за выхолощенную фразу и все время опасаться, что желание принесет кому-то вред. Здесь можно заказать избрание в сенат, начало или прекращение войны.
– Так я тебе и поверил!
– Поверишь, когда увидишь своего гения! Неважно, где ты дерешься, приятель. Главное, чтобы гений доставил твои клейма по назначению. Сегодня вечером каждый из вас получит десять клейм, – закончил Макрин.
– Элий – сенатор, а не гладиатор, – напомнил Вер.
– Он бывший гладиатор, и, надеюсь, не забыл, как держать меч.
– Кто поставит на бойца со сломанными ногами, – попытался прибегнуть к другому доводу Вер. – Наши шансы не равны.
– Ничего, я их уравняю, – засмеялся Макрин. – К твоим ногам прикуют по свинцовой гире – вроде тех, что таскают за собой преступники, осужденные за тяжкие преступления.
– А если мы откажемся драться?
– Не откажетесь, – хихикнул Макрин. – Гении переговорят с вами лично, и вы станете послушны, как ягнята. А нет – так доза «мечты» поможет. На нашего героя Юния Вера действует только один-единственный наркотик под названием «мечта».
Элий хотел тоже что-то ответить, но не смог – лишь облизнул потрескавшиеся губы.
– Ах ты мразь! – Вер погрозил Макрину кулаком.
– Я же говорил – это особое место, – хихикнул сочинитель.
– Дай нам воды! – потребовал Юний Вер. – От твоей отравы жжет горло!
– Бедняга, – донеслось сверху.
На пол шлепнулась фляга, и люк наверху захлопнулся. Вер подобрал флягу и протянул ее Элию. Тот сделал несколько глотков, потом вернул флягу. Вер пить не стал – неизвестно, что ждет их впереди. Стоило поберечь воду.
– Все дело в гениях, – сказал Вер. – Они забирают отсюда клейма – значит, желания исполняются. А наши цензоры, бедняги, пыхтят, составляют списки достойных, печатают гладиаторские кодексы, и воображают, что могут контролировать все порывы людских душ. Как будто можно научить людей желать друг другу только здоровья и любви и никогда не желать поражения и смерти…
Вер не раз спрашивал Элия, откуда в «дивнослаженной мира громаде» [88], где даже нельзя пожелать худого, случается столько мерзостей и гнусностей? Ответ оказался прост. Но если подпольные бои гладиаторов существуют давно (а, скорее всего, это именно так), то почему никто об этом не слышал?
Вер огляделся. Арена, ждущая крови, затаилась зверем. Гладиатору показалось, что на серых ноздреватых плитах он различает бурые пятна. Тот, кто дерется здесь, дерется насмерть. Но Вер не может драться насмерть со своим другом! Если он убьет Элия, кто научит Вера доброте?
Гладиатор схватился за решетку и рванул в ярости. К его удивлению преграда подалась. Составленная и частей, решетка убиралась во время поединка. Попытка выломать ее кусок не казалась такой нелепой. Элий со своей стороны тоже вцепился в прутья. Еще усилие и… удар тока по рукам. Пальцы разжались сами собой. Элий с криком отпрянул и упал. Окошко наверху отворилось вновь, но в этот раз в нем появился не Макрин, а физиономия охранника.
– Немедленно отойти от решетки, или я подниму напряжение! – крикнул надзиратель.
Элий остался лежать неподвижно на полу. Поначалу Веру показалось, что приятель потерял сознание.
– Элий, ты жив?! Подонки! Я вас всех передушу! – Вер погрозил невидимым врагам.
Но там, наверху, не обращали внимания на его вопли.
Элий наконец поднялся.
– Даже на заседаниях сената я не чувствовал себя так мерзко, – подвел итог сенатор.
В нужный час решетку поднимут. Но это будет час поединка, и тогда будет поздно что-то предпринимать.
– Я придумаю выход, – пообещал Вер, но разум его не мог отыскать ни единой лазейки.
– Да, ты хитроумен, как Улисс, – попытался приободрить друга Элий, – но, к счастью, не так беспринципен.
«Я еще более беспринципен…» – хотел сказать Вер, но сдержался, а вместо этого спросил:
– У тебя есть оружие?
Элий наклонился и снял со своего сенаторского кальцея серебряный полумесяц – один из знаков его сенаторского звания.
– Это же серебро, – поморщился Вер.
Элий предостерегающе поднял палец. И принялся разбирать на части полумесяц. Серебряной оказался только накладка. Внутри полумесяц был из стали и остер, как бритва.
– Что-то новенькое в одежде сенаторов, – шепнул Вер.
– Надо же иногда пользоваться своим положением. Подонки, посадили меня в сырой подвал, и не дали шерстяных носков! – Элий принялся растирать изуродованные голени. – Теперь ноги будет ломить до следующих Календ.