Что это с ним? Где его прежняя догадливость и острота ума, способность предусмотреть маневр противника и нанести удар первым! Он всегда был ловок. Теперь он как будто отупел… Зачем ему понадобились эти дурацкие вестники! Элий бросил номера на скамью и… Крикливые буквы заголовка сложились в четыре слова:
«НАПАДЕНИЕ НА МАРЦИЮ ПИЗОН».
Он поднял номер. Еще не верил, что прочел правильно. Развернул страницу. Воздуха не хватало. Когда смысл прочитанного дошел до него, он впился зубами в ладонь, чтобы не закричать. Но все равно издал нутряной сдавленный звук.
Он спешно собрал вестники, прошел к себе в комнату и запер дверь.
Развернул вчерашний номер «Акты диурны» и принялся читать. Он читал очень медленно, будто только-только научился разбирать буквы. Чтение напоминало пытку на берегу. Каждое слово – хлесткий удар палача. Но постепенно ему стало казаться, что боль притупляется. Он прочитал все передовицы, скинул вестники на пол, вцепился руками в волосы и так сидел неподвижно. Что случилось на самом деле? Элий не мог понять. Сюжет, взятый из дешевого представления мимов. Но за базарным скандалом маячило искаженное болью лицо Марции.
«Бедная… я – твой злой гений… Прости…»
Надо что-то предпринять. Стандартная дилемма исполнителя желаний. Он должен охранять Летицию, как велел гений Империи. Но при этом он должен помочь Марции, должен поддержать ее в беде. Но как найти Марцию, если она убежала из Рима? Где она теперь? Может, стоит позвонить центуриону Пробу, который ведет ее дело? Однако звонить кому бы то ни было из Никеи было слишком опасно. Гении могли тут же обнаружить их убежище. Элий вновь поднял вестники и принялся листать. Взгляд его остановился на небольшом объявлении. «Сенатор Макций Проб прибыл в свое поместье недалеко от Кремоны на несколько дней». Далековато от Никеи, но поехать можно. Надо увидеться с сенатором, ведь он – дед центуриона Проба. Элий выяснит все обстоятельства дела и попытается найти Марцию. Разумеется, Гэл тут же его обнаружат. Но Элий ускользнет. Душа его слишком изменилась. Гению за ним не уследить. Он направит погоню по ложному следу, а сам вернется назад.
Летиция постучала в дверь:
– Элий, зачем ты заперся?
Он свернул вестники и сунул сверток за шкаф.
– Хотел поспать… Очень устал.
Он боялся, что голос его выдаст, и говорил тихо.
– Принести обед в комнату?
– Если нетрудно.
Он поспешно забрался в кровать и накрылся одеялом. Она явилась с подносом. Ей нравилось ухаживать за ним. Он позволял. Все же она что-то заметила.
– Ты плохо выглядишь, у тебя жар… – Она так старательно за него волновалась. – Позвать Кассия?
Его в самом деле бросало то в жар, то в холод, но он удержал ее и поцеловал в губы.
– Не надо. Я посплю, и все пройдет. – И снова поцелуй. Этот довод ее окончательно убедил.
Лапит делал вид, что прогуливается по улицам Вероны. Всю ночь он провел в пути. Все утро – в слежке за обитателями филиала академии. Они – в роскошных авто. Он – на стареньком таксомоторе. Очень скоро он выяснил, что Трион, выехав из ворот своей виллы, отправился не к роскошному зданию Веронской Физической академии, а к старому стадиону на окраине города. Стадион был запущенный. И странный. Окна здания плотно заколочены. Стены – высокие, надстроенные, будто укрепления осаждаемой крепости. Массивные стальные ворота, охранялись четырьмя преторианцами. Лапит отпустил таксомотор и принялся медленно прогуливаться вдоль ограды, отыскивая хоть какую-то возможность проскользнуть внутрь. Но стена была неприступной. Обитатели стадиона приготовились к осаде.
Еще одна машина подъехала к воротам. И пока охранник проверял документы, к машине неведомо откуда подскочил парень в пестрой тунике, и, засунув голову в машину, завопил пронзительным голосом:
– Несколько слов для «Акты диурны»! Наших читателей интересуют новые открытия. Говорят, наконец-то удастся создать аппарат тяжелее воздуха, способный преодолеть запрет богов. Так правда ли это?
– Проваливай! – рявкнул охранник и, ухватив репортера за тунику, швырнул на мостовую.
А машина въехала на территорию стадиона, и ворота с лязгом захлопнулись. Все, что успел разглядеть Лапит – это грязно– серую стену трибуны. Парень тем временем вскочил, отряхнулся с таким видом, будто ничего не произошло, и дружески подмигнул Лапиту.
– Рано или поздно кто-нибудь мне ответит. А ты тоже из вестника?
Лапиту ничего не оставалось, как кивнуть.
– Из «Римских братьев», – брякнул он первое, что пришло в голову. Кажется, этот ежемесячник выходил сразу после Третьей Северной войны и пользовался в те годы большим успехом. Но Лапит не был уверен, что «Римские братья» до сих пор здравствуют.
– В первый раз слышу это название. Наверное, что-нибудь новенькое.
– Готовлю первый номер, – признался Лапит, вспомнив, что «Римские братья» благополучно скончались лет десять назад.
– Неужели твои хозяева не могли найти кого-нибудь помоложе?
– Я еще бодрячок, – ухмыльнулся Лапит.
Новая машина подкатила к стадиону. Но в этот раз она даже не остановилась – ворота распахнулись заранее, и белый «кентавр» скрылся от взора дотошных корреспондентов.
– Если мы проторчим здесь еще полчаса, это будет подозрительно, – заметил Лапит.
– Если мы уйдем, это будет еще подозрительнее, – отвечал его более молодой коллега. – И запомни: нормальный репортер – настырный репортер.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Лапит.
– Квинт, но в следующий раз я могу назваться иначе.
– Лапит. Это мое настоящее имя.
Со стадиона выехала черная «триера», проехала сотню футов и затормозила. Водитель вышел и торопливо зашагал назад к воротам. Тут же из открытого окна высунулась чья-то голова. Мгновение внимательные глаза созерцали репортеров, потом появилась обнаженная женская рука и сделала энергичный жест. Лапит и Квинт, не сговариваясь, побежали к машине. Пассажирка «триеры» – женщина лет двадцати семи была некрасива: большой рот, черные выпуклые глаза и ярко-рыжие, коротко остриженные волосы, напоминающие щетину домашней метелки – на такую красотку клюнул бы только невольник, выкупленный на средства фонда Либерты после десяти лет рабства. А женщина в самом деле как будто собиралась их очаровывать.
– Кто-нибудь из вас курит? – спросила она.
И прищурилась. Глаза у нее, пожалуй, были ничего. И Лапит, И Квинт, достали тут же по упаковке табачных палочек. Женщина поколебалась и вытащила одну из капсулы Лапита.
– В таверне «Плясуны», – бросила она.
Водитель тем временем уже бегом возвращался к машине.
– Огоньку, пожалуйста, – сказала она нарочито громко.
Квинт щелкнул зажигалкой.
– Зачем ты их позвала? – рассерженно спросил водитель.
– Забыла табак в лаборатории. – Она демонстративно затянулась. – А ты не куришь… – добавила женщина с упреком.
Водитель ей не ответил. Машина рванулась, обдав стоящих репортеров горячим воздухом и бензиновым смрадом.
– Мы пойдем вместе, – сказал Лапит.
– Ладно. Может, я и разрешу тебе посидеть подле, – отвечал Квинт, скаля белые зубы.
У Лапита зубы были тоже белы, но, увы, вставные.
«Несомненно, это парень фрументарий, – подумал Лапит. – Но на кого он работает»?
Таверна «Плясуны» располагалась недалеко от амфитеатра. В окна был виден его облицованная мрамором закругленная стена. В таверне всегда было много народу. Лапит и Квинт с трудом отыскали места возле перегородки. Им подали суп в глиняных горшочках прямо с огня и кувшин неразбавленного галльского вина. За соседним столом двое мостильщиков улиц обсуждали последние новости.
– Сколько живу, а не припомню, чтобы кого-то из императорской семьи обвиняли в подобных штучках…
– Вранье, Марция сама все придумала, – отозвался второй, широкоплечий здоровяк с короткой шеей и взъерошенными черными волосами. – И зачем такой парень как Элий спутался с этой шлюхой?
– Потому что шлюха, – отвечал первый.
Мостильщики закончили трапезу и, оставив рядом с мисками пару сестерциев, направились к выходу.
В этот момент явилась она. Прежде, в машине, когда можно было разглядеть лишь лицо, она показалась обоим «репортерам» безобразной. Теперь же, пока она шла к их столику, они разом причмокнули губами и, не сговариваясь, воскликнули: «Богиня!» На женщине была черная узкая туника выше колен. И этот простой наряд подчеркивал ее тонкую талию, высокую грудь и длинные ноги. У нее была фигура фотомодели. Женщина присела на краешек скамьи и сразу заговорила:
– У меня есть несколько минут. Один из наших сказал, что его пытались остановить у входа репортеры. Вы репортеры?
Она взглянула сначала на Квинта, потом на Лапита, будто на взгляд могла оценить корреспондента от фрументария.
– Мы оба репортеры, – подтвердил Квинт. – Я – из «Акты диурны». А вот он – из «Римских братьев».
– Очень хорошо, что вас двое. Потому что одного могут убрать. Могут убрать и двоих. Но все же у двоих шансов больше.
Лапит криво улыбнулся, узнав о столь блестящей перспективе. Женщина засунула руку за вырез туники и вытащила спрятанные на груди две скатанные трубочкой бумажки. Бумажки были еще теплые. Квинт заерзал на стуле, а Лапит глубоко вздохнул.
– Здесь все написано. Если вас поймают, постарайтесь уничтожить записки. Для меня это смерть. А впрочем… Это смерть для всех. Так что лучше доберитесь до своих вестников. И укажите мое имя в статье. Могу заверить, оно известно в Риме. Сейчас я уезжаю, а у вас в запасе есть три дня. Трион доверил мне одно дело, но вы, ребята, ни за что не угадаете, какое…
– Разумеется, не угадаем, – поддакнул Квинт.
Он успел заметить, что их собеседница больше всего на свете гордится своим умом. И, как все женщины, обожает лесть.
– Он отправил меня в святилище Кроноса.
Квинт с Лапитом переглянулись. В приказе Триона не было ничего странного. Многие ученые поклоняются богу времени. Женщина вытащила из сумки небольшой флакон. Но, несмотря на малые размеры, она с трудом удерживала его в руках.