– Точно?
– Да.
– Тебя похитили из тюрьмы?
– Нет.
– А из тюрьмы ты как вышел?
– Просто вышел.
Пихаевич удивленно кивнул, но на этом остановился в расспросах. Он потребовал через рацию:
– Выдвигайтесь!
И в то же самое мгновение из-за большого мусорного бака неподалёку выскочил десяток человек в чёрной спецформе с надписями «АБА». В руках они удерживали огромный чёрный таран.
– Ептать, – выпалил я, – Что за «АБА»?
Ещё больше меня удивляло, как все они сумели уместиться за этим чертовым баком, ну да ладно.
– Рванули! – скомандовал главный из этого десятка, находясь практически у меня под носом.
Последовал глухой удар-треск:
– Бах!!! – и тяжелая чугунная дверь мигом ушла в проем.
Я смотрел ошарашенным взглядом на вбегающих в здание людей. Пихаевич тоже смотрел, но он был сконцентрирован и равнодушен.
– Вторая группа – вперёд! – вновь скомандовал он через рацию.
Тотчас с другой стороны здания раздался взрыв небольшой силы.
– Пошли! – потребовал он от меня, но сам шагнул в дверной проем первым.
А вот на мой вопрос он так и не ответил.
Точь-точь в его духе.
Впрочем, в тот момент это могло подождать.
Мне так показалось. И я тоже шагнул в дверной проем.
– Живее, живее!
– Рассредоточиться!
– Туда!
– Сюда!
– Скорее!
– Здесь!
Люди в чёрном обмундировании суетились впереди нас двоих. Они то скрывались из виду, проламывая плечом очередную гипсокартонную стену, то снова возвращались в поле зрения, приоткрывали ещё одну новую дверь и утверждали:
– Здесь никого нет.
Или же:
– Здесь ничего нет.
Иногда:
– Здесь пусто.
Отсутствие результата, несомненно, злило руководящего операцией, однако он держал свой негатив при себе и спокойно монотонно отвечал раз за разом:
– Ищите дальше.
Тот коридор, который в мой памяти был запечатлён как «темный» или как «украшенный синими и желтыми огнями», сейчас выглядел иначе. Откуда-то появилось нормальное белесое освещение. Под этим светом стены неожиданно проявили методичный бежевый цвет. Пол оказался укрыт бежевым линолеумом. А вот весь причудливый саспенс утёк, испарился. И теперь шагая вслед за Мадленом Пихаевичем, я ощущал себя человеком, который проник вовсе не внутрь секретной базы безбашенных заговорщиков, похитителей и садистов, а тем, кто проник в обычный офисный лабиринт рядовой офисной корпорации, которая возможно штампует булавки, клеит марки или выдаёт справки в бассейн.
У коридора оказалось много разных рукавов, много ответвлений, ведущих к разным дверям. За этими дверьми мы обнаружили столы, стулья, компьютеры, вазы с цветами, чайники. Нашлись даже пепельницы с недокуренными, но затушенными сигаретами. Однако того, о чем я говорил, не было нигде. И это было непонятно.
– Ты уверен, что тебе не приснилось?
– Уверен.
Мы как раз стояли там, где должен был стоять большой экран. Но его не было на положенном месте. И потому нельзя было совершить видеозвонок отвратительной старушке, курящей трубку на длинном мундштуке и устанавливающей свои правила. Отсутствие экрана исключало возможность плюнуть в её наглую уродливую рожу.
– Он был здесь?
– Точно.
– И бабуся?
– Была.
– А ещё странная лаборатория, где пилили мозги, а потом их полоскали?
– Да.
– И ты прирезал где-то здесь медсестру?
– Да.
– Занимательно.
Я мог бы вспылить и обидеться на недоверие в свой адрес. Но я и сам был заинтересован в правде. Или хотя бы в понимании происходящего.
– Я рассказал тебе всё. Но если тут никого не было, если мне всё мерещилось, то на кой черт ты появился здесь? Да ещё и спецназ привёл. Искал ты точно не меня. Так что ты искал? Кого ты искал? Ответь, наконец!
О, выражение лица Мадлена Пихаевича с потрохами сдавало болезненное наркоманское желание вернуться к старым привычкам, натянуть эмоциональную маску и таки спрятаться от необходимости препарировать правду.
– Я прав?
– Ты прав.
Без маски он сдался.
– Так что происходит?
– Это зачистка.
– У-м-м…
Неожиданно.
Или же всё-таки вполне логично?
Странных одиозных людей всегда проще уничтожить, чем исправить или привлечь к ответственности. Меньше проблем, меньше отчетности. Только нужно действовать скрыто, практически из-под полы.
Вот и неудивительно, что люди с нашивками «АБА» прятались за мусоркой этим прекрасным летним днём. На них действовал ноль желания быть замеченными или оставить после себя криминальный след любого размера.
– Вы что здесь незаконно?
– Тише-тише.
О, старые-добрые адвокатские старания Мадлена Пихаевича снова проявили себя во всей красе.
– Не надо так говорить.
– Почему?
Я зло усмехнулся.
– Мне-то скрывать нечего.
Мадлен скривился, сжался, потом выдавил из себя:
– Но мы же теперь в одной лодке?
– С чего это?
– Ты согласился сотрудничать.
– И что? На криминал я не подписывался.
– А что есть криминал? Разве не то, что здесь творилось до нашего прихода?
Я призадумался.
Слишком много этики и морали свалилось в одну кучу. И было уже сложно разобраться, где право, а где лево.
– Я просто хотел справедливости.
– Или мести?
Морально-этическое равновесие в моей голове продолжало колебаться.
– Кровавой мести?
С позиции логики Мадлен Пихаевич был прав. Но чья это была правда? Вездесущего Универсума, которого кто-то взял и выдумал? Или всё-таки где-то рядом существовало нечто более реальное и объективное?
Я не знал.
И я устал стоять и спорить.
– Зачистка чего? – спросил я, игнорируя все предыдущие словесные распри.
– Сегодня на экстренном заседании совета директоров этот секретный проект предыдущего руководства был расценен как дискредитирующий. Совет решил его ликвидировать.
– Совет? Или это решил Он?
– Разве есть разница.
Разницы действительно не было. Ни тогда, ни сейчас. Новая метла мела по-новому. И сегодня она хотела вымести к чёртовой матери Ксюшу, бабусю в парике и прочую компашку.
Логика? Этика? Мораль?
Нет. Всё это лишь вялые оправдания. А я тут вписался лишь мимоходом по глупому стечению обстоятельств.
– Значит, я пойду?
В здании было пусто. Люди с оружием в руках обыскали его и ничего не нашли. Мне некому было мстить. И я решил было, что предприятие закончено. Но нет!
– Ты не можешь уйти.
Я удивленно взглянул на Мадлена как на идиота.
– Почему это?
– Ты – преступник.
– Я?
Мои уши едва не свернулись в трубочку.
– Я – преступник? Ты что офонарел?
Из-за недоумения и негодования я едва не бросился на бывшего адвоката, но двое или трое с нашивками «АБА» остановили меня и прижали к гипсокартонной стене.
– Какого лешего вы творите?
Я пялился одним озлобленным глазом в сторону человека, который был обязан объясниться. Но он не торопился. Он достал из нагрудного кармана пиджака бело-голубой платочек и аккуратно утёр им проступивший пот со лба. Полминуты спустя у него созрел ответ.
– А чего ты хотел?
– Порядочности. Преданности.
Слова плохо просачивались сквозь прижатые к стене губы.
Мадлен снова скорчил кривую гримасу. На этот раз в ней в большей степени проявилась брезгливость. Словно употреблённые мной слова показались ему разносчиками чумы.
Эмоциональной чумы.
– Глупец! – заключил бывший адвокат.
– И он тебе позволит?
– А почему нет?
– Я нужен ему.
– Был нужен. Вскоре он поймёт, что есть и другие возможности. А ты будешь спокойно сидеть в тюрьме. Нам сейчас очень нужен идеальный козел отпущения. Иначе всё наебнётся и тогда всем несдобровать.
Мадлен Пихаевич сделал знак своим людям и меня отпустили. Я смог выпрямиться и отстранить своё лицо от шершавой гипсокартонной поверхности.
– Просто прими это, – посоветовал он.
Сунув бело-голубой платочек обратно в карман, он собрался уходить. Но я не отпустил его.
– Кто она? – я требовал ответ.
Горечь и усталость – это было в глазах бывшего адвоката. Словно он очень хотел рассказать, но не мог.
А я так ждал, надеялся и верил…
Глава двенадцатая
Прошёл месяц. Затем два. Три. Медленные тягучие дни начинались и заканчивались. Свет в моей больничной палате зажигался и потухал. Словно в порядке вещей. Словно время перестало иметь цену и цель. Словно мир похоронил меня в четырёх белых стенах.
Так что, в конечном счете, безоговорочно и надменно в трубу улетело целых полгода моей жизни.
Полгода!!!
Для кого-то такая потеря могла бы показаться многозначительной, для кого-то – неинтересной. Для меня же эти полгода просто не имели качественной характеристики. Они расценивались мной как вечность. Причём это была очень мучительная вечность, не имеющая в себе ни намёка на лучик света. Долгая, грузная, тяжелая, возможно самая ужасная вечность. И она досталась мне.
За что?
Этот вопрос я не задавал раньше. Вот и теперь не собираюсь снисходить до подобной жалости к себе. Причин наказать меня у Вселенной всегда было предостаточно. Было много ошибок, возможно даже грехов.
Преступления…
И всё же не думаю, что новые обстоятельства – заслуга высших сил.
Вряд ли.
Я вышел из лифта. Большая зелёная цифра подтвердила, что я оказался на правильном этаже – на восьмом. Впереди были стеклянные двери.
Я прошёл сквозь них.
В моей руке был зажат прямоугольный пропуск размерами десять на шесть сантиметров. Он был сделан из плотного картона и имел желтый цвет.
«117».
Именно это увидел хмурый санитар, когда я показал ему пропуск.
– Направо. Потом налево.
Я повиновался.
После двух поворотов я снова прошёл через стеклянные двери. Другие. Эти были в другом месте. И они были распахнуты. Не нужно было прилагать усилия, толкать дверь, придерживать. Всё уже было сделано до меня. За меня. Но не для меня. Точнее не для одного меня.