Он сначала нанёс удар. А потом когда из раны на голове, оставленной резной ручкой увесистой трости, потекла кровь и поверженная дама тихо опустилась на пол, он плюнул в её сторону и сказал:
– Пизда ты ебаная.
Кто-то тихо хихикнул в толпе.
– Стоите здесь, блядины, и наслаждаетесь нашим угнетением.
Вторая женщина, хоть и была с виду робкой, нашла в себе смелости для возражения.
– Как вы смеете?!
Зря.
Она получила в глаз и тотчас успокоилась, прижалась спиной к стене и скукожилась.
– Уебище!
Ей тоже достался смачный плевок.
Мгновением позже защитник мужского достоинства растворился среди прочих, а прочие отвели взгляд в другую сторону, словно ничего не произошло, будто все эти люди в коридоре ничего не видели и не знали.
Мужской коллективный игнор!
Я не был сколько-нибудь ошарашен произошедшим. Внутренне я был согласен с вспышкой ярости. Но вот отрицание мне не понравилось. И я захотел было исправить ситуацию, заявить свое мнение во весь голос, но потом снова вспомнил про свой позитивный образ. И тогда я не захотел дожидаться больничной охраны.
А они уже бежали.
Пока ещё вдали.
– Разойтись! Разойтись! – нетерпеливые обозлённые крики прорывались сквозь тонкие стены смежных коридоров.
Это спешили свершить свою справедливость тяжеловесные целлюлитные задницы в форме. Если вы думали, что обязательно появятся санитары-мужчины, то вы ошиблись. Мужчины в этой больнице, как и во всем городе, имели право лишь на грязную второсортную работу. Чинить справедливость здесь могли только женщины.
И это была их справедливость.
Не моя. Не мужская.
Они упрятали меня сюда на полгода. Они пичкали меня лекарствами. Они насиловали мой мозг.
Такова была их справедливость.
Их убежденность в моей вине, возникшей в тот самый миг как только я родился, не вызывала женских сомнений.
Я к этому привык. Я, который видел взлёт и падение Шиферодвинска, мог уже привыкнуть к чему угодно. Я привык избегать прямой угрозы.
– Разойдитесь, дармоеды! – женские визги были уже совсем близко.
И я ускорил шаг.
Благоразумный характер моей реакции на происходящее не позволил мне жалеть повалившуюся на пол женщину с окровавленным платком на голове. Меня также одарило умом не направляться обратно к лифту. Я ловко и неприметно нырнул в боковой служебный выход и за несколько прыжков преодолел лестничный пролёт. Так я оказался на этаж выше, подальше от разъярённых блюстителей порядка.
Войдя на этаж, я встретил сурового мускулистого санитара.
– Вы куда? – спросил он.
– В кабинет девятьсот тридцать семь.
– На анализы?
– Да.
– Удачи вам.
– Спасибо.
Это был совершенно другой подход в общении между пациентом и персоналом. После него у меня на душе остался позитивный осадок. Вот и сейчас я заразился небольшим кусочком счастья и пошёл дальше. И я напрочь позабыл, что где-то кому-то разбили голову.
Поделом?
Нет. Не было такой мысли.
Я просто прошёл к нужному кабинету и постучал.
– Войдите.
Голос за дверью показался мне милым женским.
Я понадеялся на лучшее, но особо губу не раскатывал. Больница всё-таки. Здесь не лечат, а калечат.
– Меня послали на анализы, – пояснил я с порога.
Справа, боком ко мне и к двери располагался врачебный стол, заваленный амбулаторными картами и прочей медицинской документацией. За ним сидела женщина-врач в коротком стильном халатике белого цвета и на высоких чёрных каблуках.
– Проходите, – сказала она, почти не уделив мне внимания.
Её рука взяла шариковую ручку и принялась писать о чем-то на разлинованной бумаге.
А я хотел внимания.
– Куда? – спросил я.
– За ширму.
Ширма была слева. Большая белая с поблескивающими металлическими штырями. Ширма меня смутила, вызвала некоторые недобрые сомнения. И тогда я спросил о том, о чем следовало узнать раньше:
– А что за анализы вы будете брать?
– Вам не сказали?
– Нет.
– Должны были.
– Не сказали.
Женщина-врач заполнила графу в таблице ярко-красными чернилами. Потом достала некий список из синей папки и только тогда взглянула на меня.
– Вы же Шпендель?
Её выщипанные брови – две тоненьких полоски – нахмурились.
– Тогда чего вы всё ещё стоите у двери? Живо за ширму!
Доктор внезапно как бы разозлилась на меня. И это меня удивило. Удивило настолько, что я забыл про сомнения и мигом зашёл за ширму.
Там меня ждала застеленная белой простыней кушетка.
За моей спиной раздался звук отодвигающегося стула и звонкое цоканье высоких каблуков по кафелю.
– Ложитесь, – потребовала женщина.
Я развернулся взглядом к ней. Мои сомнения снова всплыли на поверхность.
– Зачем?
И снова очень резкая реакция:
– Вы сюда пришли вопросы задавать или на анализы?
– На анализы.
– Тогда ложитесь и ничего не спрашивайте.
Вроде бы милое личико, прическа, губки бантиком и все прочие дела. Но почему она злилась? Этого я не понимал.
Пока.
– Хорошо, хорошо…
Я в полном повиновении скинул с ног легкую больничную обувь и лёг спиной на кушетку.
– Повернитесь на левый бок лицом к стене.
Сделано.
– Спустите штаны и согните колени.
Удивление было, но без эффекта «ВАУ!!!». Сразу стало ясно, откуда взялась злость.
Смущение.
Секунда и тонкие женские пальцы мягко прошли сквозь мой анус.
– А зачем вы это делаете? – спросил я ровно и спокойно, изучая неровности на белой стене.
– У вас заподозрили сифилис мозга.
– Да ну…
– В последней стадии.
Глава тринадцатая
– Спасибо.
Его звали Костян. Костик. Константин. Обычный санитар. Отличный парень. Ничего особенного. Всё как обычно.
В ответ на мою скромную благодарность он со сдержанным смущением пожал плечами, склонил голову набок, влево.
Я глотнул ртом немного прохладного ночного воздуха. На душе сразу стало легче. Видимо именно этого мне недоставало в последние несколько часов.
Внизу и далеко-далеко вокруг простирался гигантский сверкающий урбанистический монстр – Спинтаун. Вечно рокочущий и пыльный. Вечно бегущий и убегающий.
Огни. И тут и там. Моторы. Крики. Споры.
– Так как ты здесь оказался? – спросил я.
Звук моего вопроса растворился в приятном городском шуме. Город жил вокруг нас. Город жил вместе с нами.
– Где здесь?
Санитар не понял вопроса.
А я всё дышал и дышал, и не задумывался о том, что в лёгкие попадал не чистый кислород, а охлаждённый заходом солнца городской смрад. Я воспринимал его иначе. Я радовался его присутствию.
– Просто здесь.
Наверное, я и сам не понимал вложенной в слова географической подоплеки.
Город? Больница? Крыша больницы? Всё это разные вещи или одна большая хреновина?
Я по-прежнему стоял и смотрел на живущий под мраком ночи город, когда за спиной зашуршал целлофан от пачки сигарет. Чуть позже чиркнула зажигалка. Ещё немного погодя легкий порыв ветра донёс до меня аромат раскуренного табака.
Я никогда не курил. Вредно, да и зависимость как-никак. Но в такие минуты, когда стоишь на подброшенной к небу крыше медицинского концлагеря и ловишь каждое мгновение свободы, вонь сигарет воспринимается как нечто особенное.
Волшебство.
– Так получилось.
– Серьезно?
Мои брови изогнулись. Скепсис и всё такое. Но он этого не увидел.
– Забавно.
Я развернулся. Город продолжил шуметь, теперь уже отгороженный моей спиной. Его странная изощренная жизнь никак не зависела от моего вычурного самомнения. Город был сам по себе. А я вот нет. Я от него зависел. И я зависел от таких людей, как санитар Константин. Он имел небольшую, но действенную власть иногда дарить мне мгновения свободного вдоха.
Да. Моя персона вечно от чего-то зависела. От людей, от правил, от собственных решений…
Я завидовал городу. Меня стращала его непоколебимость. И моя зависть к этому гигантскому конгломерату хитросплетений железа и бетона то падала вниз к широким тротуарам, то отлетала обратно.
Зеркало.
Я видел в этом городе себя, точнее того, кем я хотел бы быть. Большим и неживым. Неспособным чувствовать боль многих утрат и скорбь неиспользованных возможностей. Эта большая-большая мечта давила на меня. Я чувствовал её напор, даже повернувшись к ней спиной.
– Отличный вечер, не правда ли?
Костян со своей дымящейся сигаретой выглядел вполне расслабленно. На него ничего не давило. Он плыл по течению.
– Наверное.
Ему я тоже завидовал.
– Кстати, я чуть не забыл вас предупредить.
– О чем?
– Вам подселили соседа.
– Зачем?
– Не знаю.
Я устало поднял глаза к звёздам.
– Кто он?
– Хрен какой-то. Ему только что сделали коррекцию. Зовут Эдик.
– Не повезло.
– Это точно.
Звёзды. Ветер. Ночь. И великий ужасный город. Вот он мой мир. И прекрасным он может показаться лишь на мгновение.
– Красиво, – прошептал я.
Санитар не понял меня или же не захотел услышать. Он продолжал курить и продолжал болтать. Ему было весело. Ведь близился конец его смены. Да и нечастая возможность вывести меня на крышу пришлась как раз под настроение.
Только вот мне сегодня было совсем не весело.
– Не грустите, – заявил санитар, когда сигарета догорела до фильтра.
Он бросил бычок на бетон и раздавил.
– Всё наладится.
Ему было не плевать или он всего лишь поддерживал легенду?
– Хотелось бы верить.
С большими сомнениями я вновь обратился к городу лицом.
– Вам лучше отвлечься.
Костика не просили, но он не переставал настаивать. Видимо он хотел для меня счастья и любви. Только вот его любовь меня не грела. Мне было необходимо нечто совершенно иное.
– Может физио?
– Физио?
– Да. Сходите на физиотерапию.
Санитар не позволил мне продолжать смотреть на город в отрешённом спокойствии.