в наглого врага. Хотелось попасть в наглую морду, но разница в росте помешала. И поэтому чай растёкся по выпирающей женской груди.
Последовал короткий миг тишины и анализа. Затишье перед бурей. Во всяком случае, именно бури я ждал.
Ошибочка.
– Ты что охуел?
Я думал, что теперь уже точно резиновая дубинка размозжит мне башку. А на деле последовала крайне неуместная вспышка лирических слез и жалоб.
– Мне теперь стирать придется из-за тебя, – обвинение было очень горестным.
Затем тучная женщина убежала, громко топоча каблуками по коридору. Я же остался стоять у автомата с кофе и пряниками, утопая в глубоком недоумении.
Глава пятнадцатая
– И что вы сделали?
– Я…
Искусно напомаженные ресницы продолжали активно мельтешить в стремлении поддержать образ самого нежного создания.
– Помните, что вы под присягой, а значит, не имеете права лгать или что-либо скрывать.
Обвинитель был строг и в то же время осторожен. Женщина. Они все такие. Даже те, что желают казаться злыми.
Этот напор и взгляд исподлобья на жеманного свидетеля заставили дернуться худые обнаженные плечи. Под узкими голубыми лямками легкого атласного платья они казались очень милыми и притягательно беззащитными.
– Ну, я же девочка?..
Было непонятно: спрашивает свидетель или утверждает, а может, просит разрешения.
– Пожалуйста, – неумолимо настаивала обвинитель.
И тогда появилась слеза. Большая, блестящая, неторопливо стекающая по щеке.
– Говорите же!
– Протестую! Это наглое давление на свидетеля!
Да неужели?
Я удивился. Осмотрелся. Слегка закашлялся.
Это была своего рода ирония с моей стороны.
О, случилось чудо! Мой адвокат действительно проснулся?
Я пристально сверлил взглядом то своего адвоката, то молоденькую кокетку на месте свидетеля. Они были как сёстры-близнецы или братья по разуму. Две глупых мартышки, что чудом выпрыгнули из джунглей, но так уж получилось, что защита прав животных позволяла им сотворить свой желчный спектакль.
Мне стало скучно.
Впрочем, в этом мире помимо них всё ещё существовал злой и нехороший обвинитель. Повторюсь: женщина. Она ритмично вышагивала взад-вперёд в своём строгом чёрном костюме с юбкой до колен. И она очень много говорила. О чем? Преимущественно обо мне и о разных высоких материях.
Ранее она начала свою речь с реплики:
– Владимир, как вы могли?
С тех пор из её уст прозвучали целые тирады. Я неуклонно пытался вникнуть в их философское содержимое. Но никак не получалось. Слова лились и лились потоком, но словно утекали сквозь пальцы.
Почему?
Загадка.
– Протест отклонён!
– Но…
– Суд желает услышать продолжение слов свидетеля.
Я же говорил.
Никакой пользы от чертова адвоката.
– И о чем я думал? Пиздец.
– Тише…
Блин. Иногда, когда слишком много чувств, эмоций, мыслей, я говорю вслух. Видимо и сейчас произошло нечто подобное.
– Что?
Я бросил гримасу недоумения в своего адвоката и свел брови в мимический знак вопроса.
– Молчите, ради бога.
– А что я?
– Вы… вы…
Глупая баба совершенно точно злилась. Сверкающие глаза и гневно скрюченные пальцы были явным подспорьем, чтобы догадаться. Но разве она имела на это право?
– Адвокат!
Что ж, приехали. Бывает и такое.
Инстинктивно развернувшись на резкий окрик, мой взгляд наткнулся на восседавшего над всеми прочими судью.
Бр-р-р-р!!!
Нет, это зрелище было превыше моих возможностей. Слишком уж отвратительная рожа была у этого персонажа. Конечно же, снова женщина. С большими рассыпанными по всему лицу прыщами и сальными щеками, с красным носом – сигналом какой-то хронической болезни и властными пухлыми руками.
Омерзительно.
И тогда я стал тупо смотреть в потолок.
– Встаньте, пожалуйста! – в руке судьи угрожающе покачивался деревянный молоток.
В правом углу зала судебного заседания на маленьком деревянном стуле сидела престарелая кучерявая дама в больших пластиковых очках чёрного цвета. Её миссия заключалась в том, чтобы стучать по клавишам и тем самым фиксировать на бумаге чужие разговоры. Несомненно, потом эти разговоры кто-то перечитывал ради собственного любопытства или развлечения. Только вот ни сейчас, ни когда-либо громогласный тон председателя суда, рявкающего на моего защитника, не смог бы быть запечатлён на бумаге. Такое недоступно письму. И это огромный минус системы.
Прямоугольная полоска выбеленной целлюлозы отражала настоящее лишь в чинном и благородном стиле. Она не отражала сути происходящего.
– Я жду!
Мой адвокат встал. И в это болезненное мгновение мне стало ясно, что отнюдь не я нахожусь в самой неудобном положении. Есть позиции похуже.
– Что у вас там за неуместные разговоры с клиентом? Это неуважение к суду, понимаете ли!
– Простите!
– Нужно было раньше думать. А сейчас я назначаю вам сто семнадцать штрафных баллов.
Грозный деревянный молот громко стукнул по своей условной наковальне, а затем мерзкая женская рожа медленно повернулась в сторону свидетеля и уже с совсем другой интонацией слащаво произнесла:
– Продолжайте, милочка.
– Спасибо.
Для убедительности актерской игры появилась новая слеза. Я с некоторым восхищением следил за тем, как капля соленой влаги грациозно и медленно катится по коже вниз.
Параллельно этому занятию я всем телом ощущал куда более тяжкое событие. Это мой адвокат опускался задницей на лавку.
Её словно гавном полили.
Слабачка???
Наверное.
Как бы мне не хотелось заниматься отрицанием очевидного, но факт остаётся фактом. Выбор оказался не так успешен, как мне казалось изначально.
И всё же…
О чем я думал, когда нанимал её?
О том, что она милашка с упругим задом и с отсутствием жировых складок на животе?
Все прочие плюсы не давали ничего нового.
Длинные каштановые волосы, приятное лицо, грудь, сексапильно подчёркнутая симпатичным лифчиком, аппетитный рот – всё это отрицало научную связь с юриспруденцией.
Собственно, я принял судьбоносное решение за треть секунды. Сработал поведенческий шаблон, сравнимый с временным помешательством. Девушка едва лишь появилась на пороге комнаты для свиданий и бац! Я сразу понял, что она та самая. А уже после, когда она подошла ко мне и села напротив, я начал выдумывать все «за» и всё логически обосновал.
Мне нужна была женщина, чтобы лучше выглядеть в глазах присяжных.
Браво!
Принято. Зачтено. Что дальше?
У молодых больше старания.
И это, несомненно, подходило как здравый аргумент.
Другие мужики – идиоты. Они не имеют прав в этом городе.
Наверное, это самое главное.
Но прямо сейчас время самолюбования осталось в прошлом. Сейчас мне угрожала тюрьма, а то и хуже – карательная психиатрия. Я ведь знал не понаслышке, что это такое. Бывал по другую сторону.
– Мне больно об этом говорить…
– Это важно.
Я горстями сыпал в себя упреки. А тем временем диалоги в зале суда продолжались. В них люди сулили рассказывать о своих чувствах. Правда, на самом деле они всего лишь ловко врали и притворялись. Эти люди врали мне, суду присяжных, людям на улице, людям в домах. Они обвиняли меня в том, что я лжец.
В какой-то мере это утверждение недалёко ушло от истины.
Да, я тоже врал, только вот при этом не рыдал и не стонал.
– Это очень важно.
– Хорошо… хорошо…
Заплаканная кокетка нервно затрепетала.
– Я увидела его и тут внутри меня всё оборвалось. Словно мир в одно мгновение рассыпался на части.
По щеки, словно в замедленной съемке, катилась третья слеза.
– Я вспомнила его руки, его наглые глаза. И тон. Именно этим надменным самоуверенным тоном он произносил свои мерзкие словечки, которыми всегда стремился меня унизить.
Чувства и впрямь были.
Ненависть, злость, зависть, неудовлетворенность…
Однако забитый до отказа зал судебного заседания игнорировал очевидное. Сотне человеческих лиц было предпочтительней видеть в заплаканной девчонке жертву, чем думать о чем-то более сложном и непонятном.
Обвинитель в своём вычурно строгом образе медленно подплыла к расстроенной девице и подала ей тонкотканный белоснежный платок. Худенькая рука тонкими пальцами осторожно приняла этот дар, одним касание промокнула им в углу левого глаза, а затем вернула.
– Это был обвиняемый? – спросила обвинитель, оставаясь на месте.
– Да.
– Где он на вас напал?
– Он не нападал на меня.
– То есть?
– У нас не было личного контакта.
– Тогда как он довёл вас до такого состояния?
– Он смотрел на меня.
– Значит, он преследовал вас?
– Нет.
– Тогда объясните.
– Он смотрел на меня из телевизора.
– Из телевизора?
– Его показывали в новостях.
– И только?
– Да.
– И у вас от этого случился нервный срыв?
– Да.
– Вы не смогли два месяца выходить на работу и три недели провели в лечебном санатории?
– Да.
Зал замер как мысленно, так и эмоционально. Что-то в заранее продуманной схеме пошло не по плану, отчего даже у строгого обвинителя задергался мизинец на правой руке.
– Я не понимаю, как обвиняемый сумел вас оскорбить?
Такие округлённые глаза я увидел впервые в жизни.
– Вы что не слышали?
Пауза.
– Я же вам всё рассказала!
Обвинитель рефлекторно сжалась. Теперь её обвиняли. И она не понимал за что.
– Простите.
– Нет! Вы тоже на их стороне!
Слёзы теперь прям-таки брызнули из глаз. Много.
– Простите.
– Вы такая же, как они. Защищаете их. А когда приходит такая как я, бедная и беззащитная, то правыми всегда остаются они. А я, а такие как я не находят правды. Потому что везде их мерзкие волосатые руки, их грязные словечки и сальные взгляды.
– Простите.
– Нет!
Слова перешли на визг, который в свою очередь сопровождался странной и быстрой жестикуляцией.