– И чего же парню из СС понадобилось в центре Зоны?
– То же, что и всем нам – Монолит.
– Зачем?
– А он и сам не знает. Ему дали задание – он его выполняет. Кроме Монолита его интересует все, что связано с проектом «О-сознание». Дурак – вместо того, чтобы тащиться незнамо куда и главное – зачем? Ну, что он тут увидит? Голые стены? Бюреров? – лучше бы у меня спросил. Я бы ему про этот проект столько рассказал, что ему в родной СС за такую информацию орден бы дали. А может быть, даже позволили президенту ручку пожать. Вот, мол, господин президент, стоит перед вами лейтенант Макс Шрек, оказавший неоценимую услугу родине на поприще борьбы с международным терроризмом!
– А при чем тут терроризм?
– Ну, так, для пущей важности. Для американцев борьба с терроризмом все равно, что для Троцкого революция – смысл не в результате, а в самом процессе.
– И ты бы вот так взял и рассказал? Все о проекте «О-сознание»?
– Не знаю, – Излом подкинул труп Вервольфа на плече и перехватил его поудобнее. – По ситуации.
После того как открылась его истинная сущность, Журналист стал гораздо разговорчивее и общительнее, чем прежде. Возможно, потому что ему больше нечего было скрывать. Шрек же, напротив, сделался угрюмым и молчаливым. Он не знал, как вести себя в новой ситуации. В СС ему на сей счет никаких инструкций не давали. Поскольку не верили в то, что их агент, подготовленный к самым суровым испытаниям и даже пыткам, как физическим так и моральным, может вот так запросто провалиться. Хотя, следует ли считать случившееся провалом? Ведь сейчас он был как никогда близок к выполнению поставленной перед ним задачи.
На очередной развилке Гупи свернул налево. Рядом с проходом, в который они вошли, была изображена стилизованная фигурка бегущего человека. Странно. Куда он бежал? Или, лучше спросить, от кого?
– Откуда ты знаешь про проект «О-сознание»? – спросил Гупи.
– Я – Журналист. Моя работа – собирать информацию.
– Так ты, действительно, тот самый Журналист, о котором все говорят?
– Тот самый, – кивнул Излом.
– А как же тебя угораздило Изломом стать?
– Залез туда, куда не следует.
– И где ж это место такое?
– Да здесь же, неподалеку. В Зоне. Я хотел через саркофаг к Монолиту пролезть.
– Один шел?
– С Семецким.
– И что?
– Не получилось.
– Зачем же снова идешь?
– Ну, ежели Зона меня изуродовала, так, может, она же меня и снова человеком сделает.
– А каково оно?
– Что?
– Быть Изломом?
– Поначалу даже забавно. Наслаждаешься силой, способностями, которых нет у простых смертных. Я вижу то, что не видит обычный человек, чувствую то, что он не сумеет даже вообразить. Не говоря уж о телепатических и психокинетических возможностях. Потом я почувствовал, что следом за физическими во мне начинаются другие перемены. Стала меняться психика, начало трансформироваться сознание. Мое мировосприятие становится другим. По-видимому, если не удастся обратить этот процесс вспять, скоро во мне вообще не останется ничего человеческого. Я окончательно превращусь в одного из монстров Зоны.
– Ты бессмертен?
– Пока не знаю.
Коридоры, по которым они шли, различались лишь маркировочной полосой, шириной в ладонь, тянущейся по стене на уровне плеча. Черная, белая, красная, зеленая… Иногда – две полосы, тянущиеся параллельно. Три и более – никогда. Возможно, это была своеобразная опознавательная система, помогавшая ориентироваться в бесконечном лабиринте переходов. Еще они видели двери. Тяжелые, металлические, с написанными по трафарету номерами и буквенными кодами. Или – легкие, раздвижные, с пластиковыми окнами, как в больничных палатах. Одни – распахнуты, другие – плотно закрыты. Журналист чувствовал огромное желание Шрека узнать, что скрывается за этими дверями. Будь его воля, американец заглянул бы в каждую из комнат. Но двигало им не простое человеческое любопытство. И не страсть исследователя непознанного. А только чувство долга. Когда Излом понял, в чем тут дело, он не мог решить, глупо это или смешно. А может, и то, и другое сразу? Сам Журналист четко придерживался сталкерского правила – следуй за тем, кто тебя ведет. Шаг в сторону от маршрута может оказаться последним. Сейчас группу вел Гупи. Который не проявлял видимого интереса к тому, что находилось за дверями.
То и дело им попадались на глаза следы, оставленные бюрерами. Обрывки тряпок, в которые подземные карлики укутывали свои уродливые тела, кучки помета, аккуратно и тщательно обглоданные кости, несколько расплющенных в блин консервных банок. Последнее было особенно характерно для бюреров. Обладая зачатками разума, подземные карлики понимали, что консервные банки являются вместилищем для еды. Но открыть банку, вставив в нужное место ключ и повернув его несколько раз или, того проще, потянув за кольцо, они почему-то не догадывались. Поэтому, если в руки бюрера попадала консервная банка, он, после нескольких бесплодных попыток открыть ее, принимался со всей своей дурацкой силой, колотить банкой об стену. Или по полу – это уж, как придется. До тех пор, пока на банке не лопался шов – чтобы через образовавшуюся дырку высосать содержимое. Но самих уродливых карликов они пока еще не встретили. Быть может, бюреры таились в глубинах заброшенных катакомб. Или же до поры до времени не показывались пришельцам на глаза. Тихонько наблюдали за ними со стороны. Присматривались. Принюхивались. В молчании и темноте затевали какую-нибудь гнусь. Или их останавливало то, что одним из чужаков оказался Излом?
– Что ты будешь делать, когда мы придем на место? – спросил Гупи у Шрека.
– К Монолиту? – уточнил американец.
– Не знаю. Я не верю в Монолит. Я веду вас к месту, указанному на плане.
– Монолит существует, – уверенно заявил Журналист.
– Ты его видел?
– Нет. Но я ощущал его присутствие. То, как он воздействует на меня.
– Что это было? – спросил Шрек.
– Это трудно описать словами… Это… Как будто твой разум становится частицей другого, очень мощного сознания… Нет, не так. Ты чувствуешь, что вливаешься в могучий поток сознания, который… У которого совершенно иные, непонятные тебе цели… Не просто непонятные, а недоступные твоему восприятию. До тех пор, пока ты полностью не растворишься в том, что готово тебя принять… При этом ты испытываешь очень странные чувства. Страх… Неосознанный, первобытный, полуживотный ужас, на уровне инстинкта самосохранения, от того, что ты ощущаешь присутствие рядом с собой чего-то настолько огромного, что ты неспособен охватить это взором, и настолько чуждого, что ты не в силах это осмыслить. И одновременно – сумасшедшую радость… Ты едва не захлебываешься от восторга, от того, что тебе удалось… Нет, тебе было дозволено прикоснуться к, быть может, величайшей тайне…
Журналист запнулся и умолк.
Начатая фраза осталась незаконченной.
– Патетика, – коротко и ясно высказал свое мнение Гупи.
– Согласен, – не стал спорить Журналист. – Но как сформулировать это иначе?.. Слова – лишь бледный след того восторга и ужаса, что таит в себе Монолит.
– Ага, – в задумчивости кивнул Гупи. – Выходит, Монолит – это реально существующий объект.
– Или же некий образ, порождаемый сознанием того, кто оказывается вблизи Монолита, – добавил Журналист.
– Так все же, образ или объект?
– Почему «или»? Может быть, и образ, и объект.
– То есть человек, оказавшийся возле Монолита, видит не то, что существует в реальности?
– Я не знаю.
– А ты? – покосился Гупи на американца. – Что в твоей СС говорят о Монолите?
– Я оперативник, а не аналитик, – с неохотой отозвался Шрек. Он бы предпочел вообще ничего не говорить, но ситуация требовала поддерживать хотя бы видимость добрых отношений. От этого зависело выполнение задания. – Мне поручено собрать информацию об объекте, именуемом «Монолит».
– И как ты собираешься это делать?
– Что?
– Собирать информацию?
– Смотреть, слушать… Чувствовать.
– И никаких желаний?
– Я не хочу об этом говорить.
– А хочешь, я скажу, почему ты согласился выполнить это задание? – предложил Излом.
– Нет.
– Гупи все правильно поймет. Я уверен…
– Нет!
– Оставь его, – махнул рукой сталкер. – Я, в свою очередь, ничего не хочу об этом знать.
– А я не ради тебя стараюсь. Шреку самому нужно выговориться. Если не вскрыть нарыв, может и некроз начаться. Я вот тебе все про него расскажу, он на меня наорет, и на душе у него сразу же полегчает.
– Лекарь хренов, – мрачно буркнул за спиной Журналиста Шрек. – Сначала исцели себя.
Американец шел следом за Журналистом и неотрывно, будто завороженный наблюдал за мерно раскачивающимися из стороны в сторону руками лежавшего на плече у Излома Вервольфа. Будто это была гипнотическая спираль. И если очень-очень долго в нее всматриваться, то можно переместиться на иной уровень реальности. Где «грешник» жив. И Муха, и Рикошет, и Гейтс – тоже. И даже те трое парней, которых сталкеры называли отмычками, тоже живы. И нет кровососов и зомби. Нет Зоны. Есть только трава – настоящая, зеленая трава! – и чистое, голубое небо… Руки мертвого «грешника» качаются и качаются, туда-сюда, туда-сюда… Время уходит… Время жизни… Его жизни… Поднял бы он, что ли, голову!..
– Слушай, – решил сменить тему Гупи, которому, на самом деле, было совершенно неинтересно, что за камень лежит за пазухой у сильно секретного американца. – Ежели ты мысли читать умеешь, значит, можешь и план этих катакомб у меня из головы скопировать?
– Скопировать – могу. Воспользоваться – нет.
– А в чем проблема?
– Опытный чертежник легко, не задумываясь даже над тем, что он делает, перерисует схему устройства авиационного двигателя. Но, не обладая специальными знаниями, он вряд ли сможет объяснить, как этот двигатель работает. И, уж подавно, не сумеет сам его собрать.
– Вот оно как, – Гупи озадаченно прикусил верхнюю губу.
Прежде он даже не задумывался о том, что обладает какими-то уникальными способностями. Скорее даже наоборот, ему порой мешало, раздражало и даже злило то, что все, абсолютно все, что он видел, слышал или ощущал, каждый момент его жизни в мельчайших подробностях намертво врезался в память. Увы, жизнь не настолько прекрасная штука, чтобы возникало желание помнить каждый ее миг. О чем-то хочется позабыть, что-то хочется приукрасить, а что-то – так и просто навсегда вымарать из прошлого. И память обычного человека легко справляется с ретушированием практически