А потом меня посетила совсем уж убийственная мысль: а что, если Ленка уговорила своего Васечку и они еще вчера отправились смотреть диван? Ну скажите, какому нормальному человеку может не понравиться красный диван из почти что натуральной кожи всего-то за тридцать тысяч рублей, особенно при условии, что раньше он стоил целых шестьдесят? Этот возможный поворот событий окончательно лишил меня сна, и я стала одеваться, чтобы ехать к магазину.
Часы показывали начало третьего ночи. Времени у меня было хоть отбавляй. Поэтому я заехала в «Метро» и, пользуясь тем, что гипермаркет работает круглосуточно, посетила туалет. Вот честное слово, у меня и в мыслях не было что-то покупать. Я даже тележки не взяла, только корзинку.
Сначала я двигалась вдоль ряда с игрушками и даже закрывала глаза, чтобы не видеть всех этих зайчиков, мишек, слоников и — о мой бог! — поросяток — толстеньких попок. Как я выдержала это испытание — сама не понимаю. Затем на моем пути выросла преграда из нижнего белья, и я с честью ее преодолела. А вот в посуде закопалась всерьез и надолго. И потому из магазина я вышла только в восьмом часу утра, откинувшись от натуги назад и с трудом волоча перед собой набитую фаянсом корзинку.
Осознание того, что же я наделала, волной накрыло меня лишь в машине, когда я совсем уже было собралась продолжить свой путь за диваном. Какой же может быть теперь диван, когда я истратила четверть необходимой для его покупки суммы на все эти сахарницы, салатнички и чашки с блюдцами, прилагаемые в комплекте к ним? Ну, конечно, не четверть суммы, это я преувеличиваю, но все равно на диван не хватало существенно.
Выход из такой вот щекотливой ситуации я придумала давно и неоднократно с успехом им пользовалась. Не прав был Дядя Федор, когда говорил: для того, чтобы что-нибудь купить, надо что-нибудь продать. Глупости все это. Интеллигентские рефлексии. Ничего продавать не нужно. Достаточно у кого-нибудь взять в долг.
Но прежде чем занять денег, нужно мухой слетать в магазин и отложить понравившуюся вещицу на максимально допустимый срок. И только потом уже бегать по Москве в поисках человека, готового одолжить тебе нужную сумму. А то приедешь вся из себя такая с деньгами — а и покупать уже нечего. Увели твою вещичку прямо из-под носа за те пару часов, что ты носилась по знакомым, пытаясь перехватить тысчонку-другую.
Вот и мучайся потом всю оставшуюся жизнь, потому что психологи в «Космо» утверждают, что нет ничего опаснее нереализованных желаний. Эти самые желания загоняются глубоко в подсознание, и никогда не знаешь, во что они в конечном итоге могут вылиться. Может, у тебя разовьется клептомания и ты пойдешь шататься по магазинам, помимо своей воли распихивая по карманам катушки ниток и коробочки с тампаксами.
А может, и до чего похуже додумаешься. Возьмешь, например, кистень и выйдешь на большую дорогу. Родные станут ахать, охать, ломать руки и теряться в догадках — с чего это вдруг приличная девушка Алиса Гришечкина начала бросаться на прохожих? А оказывается, все оттого, что я осталась без дивана. С подсознанием, дорогие мои, шутки плохи, если не верите — почитайте психологов, которые очень любят в своих статьях цитировать Фрейда.
Я, например, напуганная ссылками на отца психоанализа, раз и навсегда зареклась шутить с такими малоизученными вещами, как подсознание, и потому повернула ключ в замке зажигания и порулила в сторону торгового центра. Дождусь открытия, выпишу диванчик — и на работу, за деньгами. Главное, чтобы Синицына не обошла меня на повороте.
Как видно, небеса услышали мои молитвы. Лишь только открылся магазин, я пулей влетела в мебельный салон и, едва не перевернув ведро с мыльной водой, под крики и проклятия уборщицы понеслась к дивану. Нарядный и красный, как новая пожарная машина, он стоял на том же самом месте, где мы с Ленкой оставили его вчера. У меня будто камень с души свалился. Я прислонилась к стеночке, тыльной стороной ладони отерла пот со лба и сипло позвала, с трудом переводя дыхание:
— Девушки-и! Выпишите мне, пожалуйста, вот эту вот ве-ещь…
А еще через семь минут я снова усаживалась в машину, сжимая в кулаке заветный чек с драгоценной надписью, внушавшей мне уверенность, что до двенадцати часов сегодняшнего дня этот великолепный предмет мебели из алой кожи будет меня ждать, что бы там ни случилось. Пусть хоть десять Ленок приедут с наличными в потных ладошках и станут умолять продавщиц немедленно отпустить им диван.
Но не-ет, работницы магазина останутся непреклонны и не соблазнятся легким заработком, плывущим прямо к ним в руки. Потому что обещание, данное тому клиенту, который успел первым, — это святое, и если вещь отложена, то уж будьте уверены, она будет ждать своего хозяина до двенадцати, как и договаривались.
К зданию редакции я подкатила за десять минут до начала рабочего дня. Однако Софья Петровна была уже на месте. Старейшая сотрудница нашего коллектива сидела за своим столом и сосредоточенно красила ногти вызывающим морковным лаком. В помещении витал стойкий аромат ацетона и чего-то еще, не менее ядовитого, но с цветочной отдушкой. Я влетела в отдел и, дико оглядевшись по сторонам, схватилась за грудь где-то в районе сердца и чуть слышно застонала, якобы от распиравшего меня горя.
Когда мне позарез надо раздобыть денег, я становлюсь на редкость изобретательна и артистична, как резидент на задании. Запросто могу изобразить безутешную скорбь по поводу кончины любимой собачки или, вот как сейчас, красноречиво страдать из-за болезни обожаемой сестры. Мой прием, как всегда, безотказно сработал, и заслуженная журналистка «Зеленого листка», перестав водить кисточкой по широким ногтям, тревожно спросила:
— Господи, Алиса, что случилось?
— Сестра… — чуть слышно простонала я.
— Что такое с твоей сестрой? — испугалась женщина.
Вместо ответа я подняла голову и устремила на коллегу взгляд, исполненный немой муки. По-видимому, я слегка перестаралась, потому что Софья Петровна подскочила со стула и, не дожидаясь, когда высохнут ногти, кинулась к чайнику. Плеснув в чашку с окаменевшими чаинками на дне водицы, она торопливо устремилась к дверному косяку, у которого я умирала от горя. В вытянутой руке коллега несла мне попить и торопливо приговаривала что-то утешительное про то, что практически любые болезни сейчас лечатся, главное — не запускать.
Я согласно покивала головой и, хлебнув из чашки водицы, чтобы сделать ей приятное, доверительно сообщила, что вот как раз у Варьки-то ветрянка и запущенная.
— Ну, надо же, как твою Варвару угораздило, во взрослом возрасте ветрянкой заболеть! — с видимым облегчением вздохнула сердобольная женщина. — А я-то уж невесть что подумала…
— Ага, а знаете, какие рубцы могут остаться от ветрянки на лице, если не мазать специальной мазью? — тут же обиделась я на недостаточное внимание к моей проблеме.
— Да ну, брось ты, — заулыбалась Софья Петровна. — Пусть волдыри зеленочкой погуще намажет и не расчесывает, как бы ни чесалось. Неделька-полторы — и все пройдет.
— Она все равно расчешет, можете не сомневаться, — зловеще сказала я, добавляя в голос трагизма. — Представляете — молодая женщина, и все лицо в безобразных шрамах! Вот ужас-то! Если бы у меня только были деньги на специальную мазь…
— А что за мазь? — заинтересовалась собеседница, которая все это время доверчиво слушала мои враки, сокрушенно покачивая головой.
— Я в Интернете это средство нашла, пишут — мазь просто волшебная, — продолжала фантазировать я. — Снимет зуд и отечность, а главное — волдыри без следа проходят за сутки! И никаких рубцов не остается. Но дорогая — жуть.
— Так, может, жулики, — засомневалась старейшая журналистка.
Софья Петровна не доверяла Интернету, я давно это заметила.
— Ничего и не жулики, — принялась разубеждать ее я. — Я в прошлом месяце клей для обуви у них купила. Подметка приклеилась просто намертво. Так что и с мазью от ветрянки наверняка все по правде. Вот если бы у меня были деньги…
— А сколько тебе не хватает? — участливо заглянула мне в глаза отзывчивая коллега.
— Да ну, мне как-то неловко…
Я тут же принялась для виду кокетничать, в душе ликуя от радости.
— Всего-то и не хватает каких-то десяти тысяч…
У моей доброй сотрудницы отвисла челюсть. Софья Петровна изумленно воззрилась на меня, словно я сказала что-то в высшей степени неприличное.
— Сколько? — шепотом переспросила она, лишь только к ней вернулся дар речи.
— Ну, дайте хотя бы семь… — взяла я себя в руки.
— Семь не могу, а вот пять тысяч до завтра дам, — решилась моя собеседница, роясь в сумочке. — Ну надо же, до чего барыги обнаглели, — причитала она, кидая жалостливые взгляды в мою сторону. — Столько отвалить за какую-то мазь!
Недостающие деньги я заняла у Ленки. Подруга приехала на работу с получасовым опозданием и сразу заявилась в курилку, костеря на чем свет стоит пронырливых бабенок, которые прутся с утра пораньше в магазины и покупают чужие диваны.
Я была с ней целиком и полностью согласна, особенно когда Синицына доставала из портмоне недостающую мне сумму. Но, уже протягивая купюры, Ленка вдруг насторожилась и пытливо заглянула мне в лицо.
— Слушай, Алисик, а зачем тебе денежки? — подозрительно спросила она.
— На лекарство больной сестре, — без запинки выпалила я, для большей достоверности поворачиваясь к Софье Петровне, которая очень кстати тоже оказалась в пропахших дымом редакционных кулуарах.
— А не на диванчик ли, часом?
При этих словах в глазах Синицыной мелькнуло понимание человеческой натуры вообще и моей персоны в частности.
— Да нет, ну что ты, — стала отнекиваться я. — Варвара заболела, я же тебе говорю. Ветрянка в острой форме.
— Ну, смотри, Алисик, — протянула Ленка. — Если узнаю, что ты мне наврала, здороваться с тобой перестану…
— Ленк, да ты что, когда это я тебе врала? — выкрикнула я, скрываясь за дверью. — Спасибо, Ленусик, отдам с получки…