Но я-то знаю, что подруга бессовестно лжет. Вернее, она просто плохо знает мировой бомонд, поэтому ей трудно оценить, что глаза и прическа у меня как у Бритни Спирс, нос — как у Кристины Орбакайте, а губы и овал лица как у Ксюши Собчак. Фигурой же я похожа на Анфису Чехову.
Откуда Наташке знать, что до последнего времени я каждый вечер усиленно работала над собой? Закрывшись в ванной и пустив воду, я часами стояла перед зеркалом и, старательно растягивая гласные в ключевых словах предложения, отрабатывала нарочито московский говор, как у Ренаты Литвиновой, чтобы выглядеть на людях как можно мегаполиснее.
И вообще я умница, красавица и скоро стану самым модным фотографом столицы. Да что там столицы, бери выше! Всего мира! Поеду в мировое турне и сниму венесуэльского президента Уго Чавеса, а заодно и правящего князя Монако. И два этих роскошных мужчины мгновенно влюбятся в меня без памяти и предложат выйти за них замуж. Причем оба разом.
Правда, кто из них мне нравится больше, я еще не определилась, и поэтому пусть они решают свой спор в честном поединке. А я буду стоять в стороне рядом со своим лучшим другом японским императором Акохито и его женой, потягивать «Вдову Клико» и насмешливо наблюдать, как князь Гримальди и президент Чавес бьются за меня на кулачках.
А Оганезова мне просто завидует, ведь не всем же быть роскошными блондинками с почти что голубыми глазами, разъезжающими на красненьких машинках. Некоторым приходится существовать в теле грудастых брюнеток в очках, раздобревших от сидячего образа жизни и калорийных «Глаголиков».
В общем, спросила я цветовода-любителя с прямотой Керри Бредшоу про личную драму, но в ответ интервьюируемый только пожал плечами и, пропуская меня в прихожую, безразличным голосом сказал:
— Вчера жена домой не пришла, вот что. Я ждал, ждал, хотел, чтобы Светка помогла мне в одном деле. Потом какой-то Бабарыкин стал ей названивать, я телефон выключил, чтобы нервы мне не мотал, а сегодня с утра следователь Чупрыкин заявился. Сказал, что жену мою убили. Вопросы разные задавал, хотя я сразу предупредил, что знать ничего не знаю.
Ах да, об этом я в курсе. Сама труп Стервозы в машине видела. Тоже мне, дедок сказанул — «личная драма»! А я-то уж подумала… Между тем безутешный вдовец, не снимая растоптанных сандалий, надетых на черные хэбэшные носки, прошел на кухню и, открыв холодильник, вытащил бутылку кефира. Поболтал, свинтил крышку, одним глотком прикончил содержимое литровой емкости и, отерев усы широкой ладонью, с сомнением проговорил:
— Про Светку, наверное, не надо писать, читателям неинтересно будет.
Почему это не надо? Знал бы он этих читателей! Им чем больше про трагические гибели, да еще при невыясненных обстоятельствах, тем лучше. Просто хлебом не корми, дай почитать про убийства и прочие ужасы. Вот это репортажик получится! Что там банальные цветоводы-любители с их фиалками и фикусами! Наталья будет благодарна мне до конца своих дней за этого Круглова.
— Ну что, вы готовы записывать? — обеспокоенно уточнил муж Стервозы, не заметив в моих руках ни блокнотика, ни ручки.
Вот еще, глупости! Стану я записывать всякий бред. Я вполне в состоянии его и так запомнить. Но для виду я все-таки достала айфон, чтобы клиент не волновался, и сделала вид, что включила прибор на запись.
— Да будет вам известно, что я изобрел уникальный в своем роде биоклей Круглова, — по-наполеоновски сложив руки на груди, принялся расхаживать по прихожей муж покойной Стервозы, как профессор перед аудиторией. — Это вещество позволяет склеивать живую древесину и, что самое парадоксальное, склеенные ткани приживаются! И эти ветки — он нежно дотронулся до пожелтевших иголок сосны, что росла в кадке у туалета, — находятся в процессе регенерации. Но данный образец — далеко не самое оригинальное, что у меня получилось.
Пока все складывалось на редкость удачно, и неожиданно для меня наклевывался просто замечательный репортаж. Я уже видела крупный заголовок на первой странице «Зеленого листка»: «Личная драма не помешала убойному результату. Цветоводом-любителем изобретен принципиально новый биоклей Круглова для биологического склеивания древесины»!
— Проходите, чего ж в дверях стоять? — вдруг спохватился хозяин и шагнул в сторону, пропуская меня в гостиную.
Я не стала раскрывать свои карты и пошла за мужем Стервозы по комнатам — осматривать помещения, заставленные разнокалиберными горшками и кадками и представлять себе, как среди них расхаживала моя покойная врагиня.
Надо сказать, что жилище Кругловых произвело на меня двойственное впечатление. С одной стороны, это был Версаль с шикарной мебелью в стиле ампир, с зеркалами в золоченых рамах и коллекционной бронзой на белом рояле итальянской фабрики «Фациоли».
С другой стороны, при осмотре квартиры Стервозы и ее муженька-биохимика создавалось впечатление, что с монаршей особой соседствует слегка помешанный леший, который выкорчевывает и тащит из лесу все, что под руку подвернется. Рядом с китайской вазой эпохи Мин, что стояла неподалеку от резного бюро красного дерева, красовалась обшарпанная бочка с высоким клеником. Из ствола хилого деревца торчали пожухлые ветки с подсохшими листьями.
Рядом с клеником шуршал листвой дубок, покрыв желудями узорчатый ковер вокруг своей кадки. За дубком росла ель почти без иголок, а за ней торчала из ведра с землей голая палка неопознанной породы. И везде — и по персидским коврам, и по наборному паркету — была рассыпана жирная, хорошо удобренная органикой земля. От этого в квартире стоял густой терпкий дух, точно в коровнике.
Я переходила следом за цветоводом-любителем из гостиной в кабинет, рассматривая стеллажи, заставленные бронзовыми статуэтками и причудливыми горшками с непонятной растительностью.
В отдельном лотке, вокруг которого прямо на полу валялись неопрятно набросанные комья глины и мха, росли восемь ядреных мухоморов и два полусгнивших подосиновика. И у каждого гриба на шляпке желтел крепкий молодой опенок.
Смотрелись грибочки парадоксально и необычно. Но не они привлекли мое внимание. Меня поразило платье, которое я заметила краем глаза в роскошной спальне через щелку приоткрытой двери. Оно висело на вешалке, прямо на дверце шкафа, как видно, приготовленное для выхода в свет. Да, в таком платье в любой свет не стыдно выйти. Ну, вы же знаете, я понимаю толк в хороших вещах. А это платье было не просто хорошее, оно было отличное. Сногсшибательное. Умопомрачительное. Обалденное и отпадное.
Если бы у меня было такое платье, обо мне бы говорили: «Та девушка в платье со стразами». А я бы шла по улице, вся из себя такая волшебная, и загадочно улыбалась своему отражению в витринах магазинов и освещала путь встречным мужчинам, теряющим головы от любви ко мне.
В общем, я поняла, что без этого платья не смогу жить. Ну, или смогу, но будет мне так тоскливо и плохо, что, не ровен час, под напором тягостных воспоминаний о божественном наряде вылезут из подсознания все мои нереализованные желания и дадут всем жару.
Только представьте себе — серебристое, шелковое, отрезное выше линии талии, с рукавами-фонариками и облегающим грудь лифом, широкая струящаяся юбка опускается чуть ниже колена. Такой стиль называется «инфанта террибл», или по-другому «прелестная малышка».
И этот шелковый восторг отделан по вырезу невероятно красивыми стразами, переливающимися при свете люстры всеми цветами радуги, словно капельки росы на заре. Я как увидела это великолепие, так и лишилась дара речи. А интервьюируемый знай себе разглагольствовал дальше.
— Весь парадокс в том, — с воодушевлением говорил биохимик, — что дерево — органический материал. И если при помощи моего изобретения части древесины способны взаимодействовать между собой, словно они одно целое, мало того, срастаться и функционировать как единый организм, так отчего бы и частям человеческого тела не прирастать друг к другу?
Цветовод-любитель огляделся вокруг себя, не нашел того, что искал, сбегал в дальнюю комнату, где у него располагался кабинет, и принес с собой пузырек темного стекла с густым и вязким содержимым. Покрутил таинственным препаратом у меня перед носом, огладил бороду и вдохновенно продолжал:
— Допустим, кто-то отпилил себе палец электропилой. Что он станет делать? Конечно же, побежит к микрохирургам. Но это займет кучу времени! А если в каждой аптечке будет храниться флакончик с биоклеем Круглова, то пострадавший просто намажет им срез пальца и приставит утерянный орган на старое место. И всех делов. Вот с этой-то проблемой я и бьюсь уже три года, стараясь достучаться до ретроградов в Министерстве здравоохранения. Но какое этим фиглярам дело до науки! Мне, собственно, много не надо. Мне и нужна только экспериментальная база, чтобы позволили в какой-нибудь больнице испробовать мое средство. Я не какой-нибудь там шарлатан, а дипломированный биохимик, кандидат наук, ученый-экспериментатор. Я радею только о благе человечества. Кому будет хуже, если человек без особых страданий снова обретет ампутированную конечность? Светлана обещала переговорить с одним там врачом из Семашко, да так некстати умерла. Отец у нее в этой клинике лежит. Была прекрасная возможность наладить контакты! А как я теперь без нее в Семашко сунусь? Меня же никто и слушать не станет! Эх, подвела меня Светка, здорово подвела!
Дипломированный биохимик приблизился ко мне почти вплотную, пожевал губами, взъерошил волосы и пристально посмотрел на меня сквозь толстые стекла очков. При этом глаза его, увеличенные диоптриями до невероятных размеров, заглянули мне в самую душу.
— Знаете что, — заговорщицки сказал ученый, и мороз сквозняком пробежал по моему затылку, — я запасся котом, и, если бы вы помогли подержать его, пока я стану экспериментировать с хвостом животного…
Не дожидаясь ответа, Круглов сунул склянку в карман коротковатых льняных брючат и устремился в коридор. Рывком распахнул дверь ванной комнаты, и оттуда с пронзительным мяуканьем выскочило серое худое существо.