Итак, размышляя о вредности душевных порывов, подруга доплелась до кафешки. Потянула на себя дверь и вошла в прокуренный темный зал, где играла громкая музыка. И тут же увидела его. Ивана Таганского.
В первый момент Наташка не поверила своим глазам, ведь хладнокровный убийца Светланы Кругловой должен был в эту самую минуту стремительно удаляться от Ленинградского вокзала в сторону Питера, отплясывая в тамбуре джигу и радуясь, как он ловко обтяпал дельце с убийством бриллиантовой курьерши.
Но нет. Бард не трясся в шатком купейном вагоне на верхней полке, собираясь перед сном перекинуться с попутчиками в картишки, а, ссутулив широкие плечи, сидел за столиком у окна вонючей забегаловки и в гордом одиночестве напивался в хлам. Перед Таганским стояла ополовиненная бутылка водки, из которой он неверной рукой отмеривал себе очередную порцию мутного пойла, звякая горлышком посудины о край захватанного стакана.
Бывает же такое везение! Она-то уже думала, что все, поезд ушел и рельсы разобрали. А преступник вот он, пожалуйста, сидит себе тепленький в баре и мирно накачивается паленой водкой. Сначала Оганезова хотела сразу же сбегать за ближайшим милиционером и сказать, что знает, где находится убийца директора туристического агентства «Зиг-заг» Светланы Кругловой, про которую вчера передавали в «Дорожном патруле».
Но затем Наталью посетила страшная мысль: а что, если Таганский сделает большие глаза и заявит, что он знать не знает никакую Круглову? А на автостоянке у «Ашана» просто-напросто попросил незнакомую женщину убрать машину с проезда, потому что здоровенный дорогущий «Гелентваген» мешал ему выехать.
«Слышь, сестра, — обратился к незнакомке бард, — убери машину! Думаешь, раз деньги есть, так все вам можно?» Баба оказалась истеричкой и ни с того ни с сего хлопнула его по лицу, что и успел заметить охранник, которому послышалось, что они ссорились из-за денег и какой-то сестры.
А в кадр во время последних съемок передачи «Жди меня» он вообще попал совершенно случайно. Проходил мимо, смотрит — какие-то съемки, какие-то люди плачут перед камерой, помощница режиссера мечется в толпе и кричит:
— У кого есть вода? Обычная питьевая вода? Дайте глоточек, будьте людьми! Не видите — девушке плохо?
А он, Иван Таганский, человек отзывчивый, откликнулся на чужое горе и поднес ребенку водички. Только и всего. Вот и решила Наташка сначала разговорить подозреваемого, вытянуть из него и записать на диктофон чистосердечное признание, вызванное демонстрацией браслета, а затем уже звать милиционера.
Наталья скосила глаза на одинокого посетителя и, моля бога о том, чтобы никто не зашел в кафешку и не подсел за нужный ей столик, заказала у рыжей буфетчицы чай «Нести». Прихватив с барной стойки пластиковую бутылку с чаем и чистую пепельницу, Оганезова порысила к столику у окна, за которым склонилась над мисочкой с салатом понурая широкоплечая фигура с седым ежиком на голове. Майка на Таганском была все та же, черная и с надписью про российскую федерацию покера.
Наталья приблизилась к артисту и приветливо осведомилась:
— К вам можно подсесть, а то все занято?
И, хотя в душном и маленьком, как крысиная норка, зале никого, кроме них двоих, не было, исполнитель блатного шансона вскинул на Наталью пьяное мужественное лицо, обвел мутным взглядом помещение и молча кивнул головой.
— Водки не предлагаю, — проговорил миннезингер тюремных баллад. И мрачно добавил: — Самому мало.
— А я водку и не пью, — залопотала Наташка, до конца не веря своему счастью. — Я пиво люблю, только сейчас не буду.
— И правильно делаешь, — одобрил поведение подруги собеседник и, чокнувшись с бутылочкой оганезовского чая, опрокинул в себя стакан.
Выдохнув так, что Наташку обдало горячей струей спиртового ветра, Таганский пригладил широкой пятерней седой ежик, нехотя ковырнул салат, подцепил на вилку вялый кружок огурца и, сосредоточенно зажевав, снова потянулся к бутылке.
Большая фигура артиста угрюмо нависала над столом, как скала над морем. На лицо его, суровое и мужественное, как у сталевара перед доменной печью, падали красноватые отблески рекламных огней. Стеклянные глаза целеустремленно смотрели в одному ему ведомую точку на стене. Иван Таганский был пьян. И не просто пьян, а пьян до поросячьего визга. Оганезова сперва было удивилась, как это можно так напиться с половины бутылки, но затем перевела взгляд под стол и увидела, что там стоят еще две посудины, только уже пустые.
— Тоскую я, — усилием воли оторвав глаза от стены и проследив за взглядом собеседницы, угрюмо сообщил преступный бард. — Мужики в Питер отчалили, а я бай-ин не набрал.
И, помолчав немного, с надрывом добавил:
— Я, Иван Таганский, — и не набрал бай-ин.
Заметив недоумение в коричневых Наташкиных глазах, которые с любопытством смотрели на него из-за стекол прямоугольных очков, Иван усмехнулся и спросил:
— Очкастенькая, ты в покер-то играешь?
Наташка отрицательно дернула подбородком и, часто-часто моргая, склонила голову к плечу, по-птичьи уставившись на собеседника. Со стороны могло показаться, что Оганезова заглядывает артисту в рот, ловя на лету каждое слово певца блатной романтики. Но на самом деле напряжение в лице Оганезовой было вызвано другими причинами.
Просто подруга шарила под столом в рюкзаке, пытаясь нащупать среди остального барахла так необходимый ей в эту минуту диктофон. Наконец морщины разгладились, лицо просветлело, приняв умиротворенное выражение, и уже через минуту Наталья записала на электронный носитель подробное пояснение барда, что бай-ин — это минимальная сумма денег, необходимая для участия в игре.
— А минимальная — это сколько? — для поддержания беседы спросила Оганезова, регулируя уровень громкости и не отрывая напряженного взгляда от внушающего уважение кулака рядом с тарелкой.
— Да понимаешь, в чем фишка, — оживился собеседник, поглаживая себя по широкой груди с большим православным крестом, запутавшимся в густой его растительности, как синичка в силках. — Минимальный бай-ин в лимитном покере равен десяти размерам большого блайнда.
Наталья поняла, что ничего не поняла. Объяснять непонятное через непонятное — это дурной тон, но говорить сейчас об этом с Иваном Таганским было бессмысленно. Ему просто надо было дать возможность выговориться на нужную тему, что Наташка и поспешила сделать.
— Все ребята двинули на чемпионат, а я, Иван Таганский, каких-то десяти тысяч не нашел, — делился свалившимся на него горем любитель покера, раздраженно постукивая стаканом по столу. — Кому скажи пять лет назад, что у Таганского не оказалось в кармане десяти тысяч долларов, не поверили б.
— Что, так много? — пролепетала Оганезова.
— Да ну, не говори глупости. Разве ж это много? — усмехнулся преступник. — В декабре этого года в Лас-Вегасе будут проходить съемки пятого сезона турнира «Хай стейкс покер», так вот там размер бай-ина повышен до двухсот тысяч долларов. Двухсот тысяч — улавливаешь разницу?
Он замолчал, саданул кулаком в стену, и на Оганезову с потолка посыпался строительный мусор. Наташка отряхнула голову, а трубадур уголовных будней стиснул зубы так, что желваки заходили на щетинистых скулах, и, отодвинув от себя стакан, сердито продолжал:
— Ты пойми, очкастенькая, я, блин компот, Дашку обхаживал целых полгода, в цирк с ней ходил, как пацан какой, в кино бегал, по магазинам мотался, а эта зараза Светка десять тысяч пожалела!
Услышав имя Светка, Наталья сделала стойку и тут же пошла в наступление. Она вытянула руку по направлению к барду и, прикрыв микрофон так, чтобы прибор не было видно из-за пачки сигарет, небрежно спросила:
— Светка? А кто такая Светка?
— Да-а, была одна зараза, — нехотя протянул Таганский. — Дашкина сестра. Когда ей что надо — все в лепешку расшибитесь, а сделайте, как ей хочется! А как мне десять тысяч дать — так перебьешься, Ванечка! В ее семье, видите ли, не может быть картежников! Покер ей, ядрена Матрена, не нравится!
— За это, уважаемый, вы и задушили Светлану Круглову шарфом возле «Ашана», — ровным голосом сказала Наташка, знаками подзывая барменшу к столу.
Близился решающий момент, и Оганезова понимала, что одной ей со здоровым мужиком не справиться. Поэтому она и семафорила рыжей буфетчице, надеясь на ее поддержку. Иван Таганский осекся на полуслове и впился в Наталью оловянными глазами.
— Повтори, чего сказала? — грозно надвигаясь лицом на собеседницу, сквозь зубы процедил певец.
— А чего слышали, — пискнула доморощенная сыщица и вдруг заголосила в сторону работницы общепита, невозмутимо пересчитывающей в плоской тарелке с золотой каймой медяки: — Зовите милицию, я убийцу задержала! У меня и доказательства есть — охранник со стоянки видел, как этот типчик с убитой ругался, а потом сел в машину Кругловой, после чего ее нашли задушенной! И браслет покойной валялся у самого колеса, так что все улики налицо! Вот, посмотрите!
И Оганезова стала трясти над столом браслетом, издали похожим на тот, что слетел с руки Светланы. Но буфетчица не придала должного значения вещественному доказательству и в ответ на пронзительный Наташкин крик флегматично заметила:
— Хорош орать! Напилась, так веди себя прилично!
— А вам, уважаемый, этот браслетик ничего не напоминает? — снова перекинулась отважная девушка на убийцу Кругловой, поняв, что с буфетчицей каши не сваришь.
При виде безделушки куртуазный лирик тюремных камер встрепенулся и, расплывшись в доброй улыбке, протянул мускулистую руку по направлению к улике.
— Дай-ка гляну… У моей бабули такой же был… — растроганно пробасил он.
Но Наташка, не будь дура, тут же спрятала вещественное доказательство за спину, предвидя наперед возможные уловки негодяя. А тот, так и не получив желаемое, уронил дюжий кулак на стол, поднял на Оганезову сентиментальные пьяные глаза, вгляделся, прищурившись, ей в лицо и прочувствованно сказал: