— Валечка, детка! Куда ты опять запропастилась? Мы же все тебя ждем!
И, пребольно ухватив за плечо и отводя меня в сторону подальше от киоска, громовым шепотом принялась ругаться:
— Что, опять? Ты сюда, Гришечкина, не покупать пришла, а провоцировать преступника!
Я стала уже как-то привыкать к подобным высказываниям подруги, и с каждым разом они проходили для меня все легче и безболезненней. Ну, подумаешь, буду приманкой для убийцы. Но меня же спасут! Ведь никто не позволит ему довести до конца свое черное дело, не зря же Оганезова затаится за шкафом и будет меня стеречь пуще зеницы ока!
— Слышала, что доктор Кушнир сказал? Он тоже считает, что Таганский неспроста крутится возле Дарьи. Вот посмотришь, этот гад себя еще проявит! — горячо шептала мне в ухо Наташка, волоча меня к лифтам.
Но я ее не особенно слушала, потому что в этот самый момент заветный ларечек с гематогеном в последний раз мелькнул в поле моего зрения и исчез за углом. Я окинула тоскливым взглядом длиннющую очередь, загибающуюся к регистратуре, и поняла, что сегодня мне гематогенчика не едать.
В палате Руслана царило оживление. Сам больной высоко лежал на подушках и бодрился как мог. Это был добродушнейшего вида дядька в тельняшке и с простецкой физиономией кота Матроскина.
На стуле рядом с кроватью сидела хорошенькая кругленькая девочка-подросток в белой кофточке с трогательными короткими рукавчиками, с гладкой прической на прямой пробор, детской улыбкой, большими лучистыми глазами и пушистыми ресницами, лишь слегка тронутыми тушью. Она чистила апельсин и с увлечением верещала про математичку, которая на прошлом уроке алгебры по рассеянности напялила на себя две пары очков. Давясь от смеха, девчонка рассказывала, что одни окуляры у математички красовались на лбу, вторые училка водрузила на нос, строго поглядывая сквозь них на хихикающих учеников. Это и была та самая Даша, о которой я столько всего слышала в последнее время.
На подоконнике, взгромоздившись прямо на книжки про моторы и на журналы про яхты, восседал Иван Таганский. Я его признала сразу же, как только вошла в палату. Исполнитель жалостных песен с криминальным сюжетом и впрямь имел квадратную челюсть боксера-супертяжа, косую сажень в плечах и бронированный затылок, поросший густой седоватой щетиной. В принципе он ничем не отличался от своего портрета на обложке диска. Разве что нос не был расплющен о прут решетки и лицо не такое тоскливое, зато взгляд совсем уж разбойничий.
Рядом с Таганским стояла высокая худенькая женщина в медицинском халате. Под надвинутой на лоб белой шапочкой угадывалась копна тяжелых светлых волос, собранных в пучок. Одинокий локон выбился из прически и красиво вился вдоль лица, делая медсестру Анну похожей на рекламу шампуня «Нивея». Она хлопотала, прибираясь у кровати больного.
В углу палаты одиноко сидел мой старый знакомый Ефим Владимирович Круглов. Муж покойной Светланы вертел в руках горшочек с сучком и длинной веточкой, неестественно торчащей в сторону. Меня, перекрашенную в жгучую брюнетку, биохимик не узнал, зато заметно оживился, стоило лишь только доктору Кушниру войти в помещение.
— А вот смотрите, кого я к вам привел! — с интонациями конферансье провозгласил врач, жестом усаживая ринувшегося было к нему Круглова на место. — Прошу любить и жаловать, это Валечка, дочка нашего Руслана. Валечка приехала из Калининграда и привезла вам, Руслан Сергеевич, привет от Клавдии Перепелкиной.
Я сделала шаг вперед и остановилась в дверях. Больной приподнялся на подушках и изумленно впился в меня глазами.
— Да ну, не может быть, — недоверчиво прошептал он и помотал головой из стороны в сторону. — Это что же получается, Клавка тогда аборт-то так и не сделала? С ума сойти, у меня есть еще одна дочь!
Лицо его искривилось, подбородок заходил ходуном, и из глаз покатились крупные частые слезы.
— Руслан, вы, главное, не волнуйтесь, мы разыскали и Клавдию, и Валечку, — от двери зачастила Неля, опасаясь, как бы больного на радостях не хватил удар. — Они вас помнят и любят, так что вы ничего плохого не думайте. Никто на вас обиды не держит. Клавдия вышла замуж, обожает своего супруга-боцмана и вспоминает вас добрым словом. Видите, какая у вас девочка замечательная выросла!
В палате повисла звонкая тишина, только лампочка дневного света тихо гудела под потолком, предвидя свой скорый конец. Руслан отер лицо полотенцем, вымученно улыбнулся и чуть слышно прошептал:
— Ну, вылитая мать!
И тут же заинтересованно уточнил:
— Клавка-то с тобой не приехала?
Я отрицательно мотнула головой, а Руслан Ножкин, бросив виноватый взгляд на нахмурившуюся Анну, спросил нарочито веселым голосом:
— Ну, Валюшка, рассказывай, как жила все эти годы?
— Спасибо, хорошо, — великосветски ответила я и замолчала.
Больше вроде бы говорить нам было не о чем. И тогда на помощь пришел доктор Кушнир.
— Валя любезно согласилась выступить в качестве донора, — широко улыбнулся он заученной улыбкой. — Сегодня я беру анализы, а завтра, если все будет нормально, готовимся к операции.
— С анализами все не так просто, — встрепенулась медсестра. — Первая процедурная занята, там Анатолий Викторович берет пункцию Смирнову из двадцать восьмой палаты.
— Ничего страшного, Анечка, я вполне удовлетворюсь второй процедурной.
— А во вторую не попадешь, перед ней каталка с чистым бельем стоит, а грязное на полу горой навалено… — ответила Анна. — Кастелянши-то нет…
— Так идите и раздайте чистое белье больным, а грязное отвезите в прачечную, — распорядился врач. — А то вы, медсестры, заняты не пойми чем, а к своим обязанностям относитесь из рук вон плохо…
— Глеб Мартынович, значит, мой папка будет жить! — вдруг пронзительно закричала Дашка, с детской непосредственностью подскакивая со стула и кидаясь к врачу.
Глеб Мартынович, не ожидавший нападения, отшатнулся в сторону и сдавленно произнес, вырываясь из девичьих объятий:
— Надеюсь, что так. Во всяком случае, Дашенька, я сделаю все от меня зависящее. Руслан мужчина крепкий, лет пятьдесят еще протянет! Вот посмотришь, они с Анной тебе еще братиков и сестренок нарожают.
— Вот здорово! — подпрыгнула от радости девчонка и крутанулась на одной ноге, подбросив в воздух апельсин.
Изобретатель биоклея махнул из своего угла ладошкой, что, по-видимому, должно было изображать радость по поводу происходящего.
Рискуя в любой момент быть узнанной гениальным ученым, я решила, что миссию свою выполнила сполна и что будет лучше, если я подожду Наташку в холле первого этажа. Тем более что очередь в ларек, должно быть, уже рассосалась. Я дала задний ход, налетела на оператора Петю, который вовсю крутил камерой, выбирая самые выгодные ракурсы, и, окинув взглядом комнату, натолкнулась глазами на суровое лицо певца.
Бард продолжал сидеть на подоконнике и в общем веселье участия не принимал. То и дело он раздраженно приглаживал седой ежик на чугунной голове, молча сверля меня глазами, и взгляд его не предвещал ничего хорошего. Оганезову он отчего-то не замечал, словно это не он провел с моей подругой захватывающую ночь в привокзальном кафе. Может, Таганский искусно притворялся, а может, в момент их романтической встречи действительно был так пьян, что ничего толком не помнил.
— Я журналистка программы «Жди меня», — между тем соловьем заливалась Наташка, делая вид, что тоже не узнает Таганского, и в душе обижаясь на менестреля блатного шансона за явное невнимание к своей персоне. — Мы в редакции посовещались и решили, что жить Валентина будет пока у меня.
— Как это у вас, зачем у вас, у нее же семья есть! — принялась живо возражать медсестра Анна. — Валечка могла бы пожить у меня или вот хотя бы в больнице, мы бы ее к операции подготовили, правда, Глеб Мартынович?
Но врач так посмотрел на свою подчиненную, что она тут же прикусила язык.
— Валь, а может, домой? — с надеждой в голосе спросил повеселевший Руслан. — Ведь наша с Дашуткой квартира — это теперь и твой дом. Зачем тебе останавливаться у чужих людей?
— Правда, Валька, поехали к нам! — подхватила просьбу приемного отца Дарья Ножкина. Она скорчила уморительную гримаску и заговорщицки прошептала: — У меня припрятано полбутылки «Бейлиза», оторвемся по полной!
— Нет-нет, никаких домой, — категорично замахала руками Оганезова, небрежно бросая сумку на холодильник в углу крошечного предбанника и проходя в палату. — Только ко мне! У меня есть все условия для приема гостей. У меня двушка на Чистых Прудах. Спальня, а дальше по коридору — гостиная. Я могу Валентине постелить на раскладушке…
Наташка подмигнула мне и, скривив рот набок, одними губами произнесла:
— Скажи, что любишь спать на полу…
— Да нет, не надо на раскладушке, — включилась я в игру. — Я больше люблю спать на полу. В «Харперс базар» пишут, что для спины полезно.
— Вот и отлично. У меня есть дивный матрас, и Валечка чудесно расположится между столом и диваном… А в прихожей, — Наташка бросила испепеляющий взгляд в сторону окна, и Таганский, вздрогнув, перестал чистить зубочисткой ногти, — стоит такой здоровенный шкаф, что туда целый наряд милиции можно спрятать. Но мы, конечно, этого делать не будем, нам бояться некого…
Пока Оганезова распиналась про то, как она устроит меня на ночлег, максимально подробно объясняя, как найти ее комнату, которая якобы спальня, из своего угла поднялся изобретатель биоклея Ефим Владимирович и, ни с кем не попрощавшись, бочком-бочком вышел из палаты. За биохимиком Кругловым выплыла Анна, приветливо кивнув мне напоследок. Должно быть, медсестра отправилась выполнять распоряжение врача и разгребать подступы к второй процедурной. Я нашла момент подходящим, вышла в коридор следом за Анной Голубевой и осторожно прикрыла за собой дверь.
Ну вот, теперь я имею полное право спуститься в холл и купить себе наконец гематоген с бычком на этикетке. Я уверенно двинулась по коридору в сторону лифта и, проходя мимо холла, вдруг заметила, как что-то блеснуло под телевизором. Издалека послышалось громыхание каталки, но я не обратила на усиливавшийся звук должного внимания. Встав на четвереньки, я принялась вглядываться в темноту под телевизионной тумбочкой.