— Все же я любил тебя. Да, любил тебя, — -— сказал он тоном подавленной ярости.
— И Луизу, — сказала она утомленно, — я так понимаю. Ты любил и ее тоже.
— О Луиза, Луиза! — бешено взорвался он. — Ты была безразлична, ты оставляла меня одного, а она всегда была здесь, она понимала меня, она уважительно обращалась со мной. Именно ты швырнула меня в ее объятия.
Шарлотта начала смеяться. На какой–то момент она почти позволила себе смягчиться из–за жалкой искренности Этьена теперь, когда он наконец стал самим собой. Но он не изменился и по–прежнему снимал с себя всякую ответственность.
— Луиза, — сказал он. — Да, но она не так хороша и в сотню раз менее очаровательна, чем ты, Шарлотта! — Он бросился перед ней на колени, пытаясь взять и поцеловать ее руки. И был искрен: она действительно была для него в тысячу раз более желанной, чем ее сестра.
— Так ты уже отказываешься от нее! — с презрением сказала Шарлотта. — Не успела она выйти за дверь, как ты уже вышвыриваешь память о ней, потому что она неудобна. Я бы предпочла, чтобы ты действительно любил ее. Предпочла, чтобы ты уехал с ней, чем видеть, как трусливо ты ведешь себя.
— Шарлотта, — умолял он, — прости меня. Скажи мне, что простишь меня.
Она встала и вырвала у него свои руки.
— Прощение ничего не значит, — медленно сказала она. — Я могла бы простить тебе то, что ты полюбил другую женщину, но не слабость и трусость.
Она без интереса посмотрела на него:
— Я собираюсь немного поспать. Утром будет виднее.
Он думал, что она будет спать в их постели, но она только зашла за простынями и подушкой и постелила себе на диване в кабинете, куда Этьен не посмел за ней последовать.
Шарлотта свернулась калачиком на узкой софе, но спать не могла. Она не плакала, только ворочалась на жесткой кушетке, пытаясь поверить, что от холодного ночного воздуха ее защищает плечо Тома. «Тома, Тома, любовь моя, — измученно бормотала она, — если бы ты только знал, как я несчастна». Слова «любовь моя» она произнесла очень нежно. До сих пор она не осмеливалась называть его так, и только несчастье заставило ее произнести эти слова.
В середине ночи она услышала звук бьющегося стекла в уборной, и прошла туда. Этьен стоял около шкафчика с лекарствами и растерянно смотрел на разбитый пузырек с йодом.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
— У меня болит нога. Я повредил ее в прошлое воскресенье, когда походил в узких туфлях.
— Дай посмотрю, — автоматически сказала она. Привычки семейной жизни, привычки, рожденные совместным проживанием, оказались сильнее злости.
Счастливый ее вниманием, он показал ей небольшую, но, как оказалось, глубокую ранку на правой стопе.
— Так, ерунда, — сказал он, — но ранка ныла, и мне пришлось встать.
Ранка действительно была совсем незначительной, Шарлотта, подумав, что это не более чем предлог для попытки примирения, сухо пожелала ему спокойной ночи и вышла.
Доктор Март, преодолев подъем в три пролета лестницы, постучал в дверь Флоке. Он не знал, кто болен. Его вызвала час назад служанка, и он не мог не посетить Флоке, хотя было первое января и у него было слишком много других вызовов. Доктор подумал, что, возможно, молодой женщине стало плохо, хотя у нее не было привычки беспокоить его по пустякам. Он не был с визитом у Флоке с прошлой весны, когда у малышки был бронхит.
Дверь открыла сама Шарлотта. Этим утром она заменяла служанку Анник, принимая множество работников, ожидавших рождественских подарков. Уже на рассвете к ним постучалась консьержка, с лучащейся улыбкой и множеством добрых пожеланий. После нее были разносчик воды, продавец древесного угля, почтальон. Шарлотта не была уверена, что больше никого не будет.
— О, это вы, доктор. Спасибо, что пришли так быстро. Мне очень неудобно беспокоить вас именно сегодня.
— Ничего страшного, — сказал доктор Март. Он снял шляпу и перчатки и спросил: — Вы больны, мадам?
— Нет, это мой муж. Уже несколько недель он жаловался на ранку на ноге. О, совсем пустяковая, из тех, что обычно сразу же заживают, но с этой что–то не в порядке. Кажется, она не становится лучше, и уже два дня мужа лихорадит.
— Ну что же, давайте посмотрим, — сказал доктор Март, несколько успокоенный, так как он ожидал худшего. На этой неделе появились случаи заболевания брюшным тифом. А тут всего–навсего ранка на ноге — сущий пустяк, подумал он.
Он последовал за молодой женщиной в спальню, где лежал Этьен. Доктор был поражен, как сильно он похудел. Как всегда, когда он много часов не брился, лицо Этьена было покрыто щетиной и выглядело неопрятным. Его глаза запали и неестественно блестели.
— О, доктор, вы здесь. Рад вас видеть.
Этьен прилагал усилия, чтобы быть приветливым, но его голос звучал напряженно и тревожно.
— Покажите мне ранку, — сказал Март.
Этьен высунул свою ногу из–под одеяла, и Март увидел порез, чуть пониже лодыжки. Это не было приятным зрелищем. Заражение проявилось в том, что ткань вокруг раны была красной и отечной и на самой ноге образовалась бесформенная опухоль.
— Вам следовало пригласить меня раньше, — с участием сказал доктор Март.
— Вы знаете, как это бывает, доктор. Мне казалось, она пройдет. Я делал компрессы и использовал мази, но потом проклятая нога начала опухать.
Март ощупал опухшую ногу, его опытные пальцы поднялись вверх по лодыжке.
— Здесь больно?
— Немного, — сказал Этьен.
Воспаление распространилось далеко вверх по ноге, и боль усиливалась. Мускулы в паху опухли и причиняли ужасную боль. Март прощупал пульс. Флоке лихорадило, кожа у него имела неестественно землистый оттенок.
— Я буду вынужден вскрыть это ланцетом, чтобы прочистить рану, — сказал доктор. — Оставайтесь в постели. Вы не должны ходить и вообще тревожить ее.
Он спросил, как именно была получена рана, и Этьен объяснил, что по глупости ходил в слишком тесных туфлях. Март кивнул, занятый приготовлением своих инструментов, тогда как Этьен опасливо наблюдал за ним.
— Боюсь, будет немного больно, — сказал Март, — но это необходимо сделать.
— Неужели вы не можете сделать как–нибудь иначе, — сказал Этьен, ужасно бледнея.
— Нет. Я сделаю очень быстро. Ничего страшного.
Когда он закончил, Этьену пришлось дать сердечное средство.
— Лихорадка теперь должна уменьшиться, — сказал Март, — но, возможно, было бы полезно использовать пиявки. В некоторых случаях они помогают.
Для этой цели он дал Шарлотте адрес заведения неподалеку. Она последовала за доктором к выходу.
— Надеюсь, с ним будет все в порядке, — сказал он, пожимая ей руку.
— Это скверная рана, — сказала она.
— Не давайте ему больше смазывать ее никакими мазями, это только повредит. Завтра я приду и перевяжу ее.
Шарлотта вернулась к Этьену. Он с трудом приподнялся на подушках.
— Не дергайся так, — сказала она, — иначе лихорадка усилится.
Этьен пожаловался на боль и сказал, что он в ярости, оттого что вынужден беспомощно лежать здесь, в то время как остальные в редакции газеты, конечно, не преминут воспользоваться его отсутствием, чтобы перехватить его работу и попытаться занять его место. Он изо всех сил старался внушить Шарлотте жалость к себе. Он сделал бы что угодно, лишь бы удержать ее возле себя, и, конечно, использовал свою болезнь, чтобы сделать попытку к примирению.
Их совместная жизнь не была простой после ухода Луизы. Когда Этьен слег из–за больной ноги, у нее не было иного выхода, кроме как ухаживать за ним, но она не сделала ничего, чтобы дать Этьену понять, что они снова могут быть вместе. Она не чувствовала раздражения против него и искренне простила его, но все происшедшее было для нее ужасным потрясением, потрясением, которое совершенно охладило ее. Пропасть между ними расширялась с каждым днем.
— Очень мило с твоей стороны, что ты так заботишься обо мне. Ты можешь быть очень нежной, когда хочешь. Ты так мила ко мне, значит ли это, что ты по–прежнему любишь меня? — спросил он вдруг, привлекая ее к кровати. — Скажи мне, я хочу знать, простила ли ты меня.
Его лихорадило, и он крепко вцепился в нее.
— Давай не будем об этом говорить, — сказала она, избегая его взгляда, ей не хватило смелости открыто оттолкнуть его.
— Сядь, — сказал он, потянув ее за руку, чтобы она села. — Послушай, скоро мне станет лучше, приближается весна. Я возьму отпуск, и мы вместе куда–нибудь уедем, только вдвоем.
— В Италию? — цинично спросила она.
— Ну, вот видишь, ты снова за свое. Не забываешь. Ты до сих пор сердишься на меня. Италия всегда будет вставать между нами.
Он сжал ее запястье с такой силой, что ей стало больно.
— Чего же ты ожидаешь, — сказала она, пожимая плечами. — Существуют такие путешествия, которые нельзя забыть.
— Не мучай меня.
— Я ничего не сказала. Ты начал разговор.
— Тебе нужно отдохнуть, ты не должна так много хлопотать.
Она встала.
— Пойду принесу пиявки!
— Не ходи, — вскрикнул он. — Я ненавижу эти мерзкие создания. Не хочу, чтобы они прикасались к моей коже.
— Так велел доктор Март. Это собьет лихорадку и уменьшит заражение в ране.
Игнорируя его протесты, она надела плащ и вышла.
Выйдя на улицу, Шарлотта быстро пошла по направлению к бульвару. Тротуары были переполнены уличными торговцами, предлагающими к Новому году свои товары: куклы, марионетки, дешевый ячменный сахар и муфты из кошачьего меха.
— Купите мои товары, дамы, господа… Купите удовольствие вашим детям и покой себе…
Возгласы торговцев громко звенели в сухом зимнем воздухе, но в это время покупателей было мало. Все торопились домой к обеду или в гости с визитом. Только несколько худых студентов с голодным видом слонялись вместе со своими девушками вокруг прилавков. Богатые студенты, жившие за счет своих родителей или дядей и кузенов, находили для себя иные развлечения в первый день Нового года.
Шарлотта торопилась. Она не любила смотреть на оборванных студентов, потому что они напоминали ей Фредерика, который жил в мансарде над ее квартирой. Он и Валери, независимая маленькая белошвейка, обожавшая Фредерика, были ее первыми друзьями в Париже, хотя Этьен, конечно, не одобрял этих отношений.