— Здорово! — восклицаю я, пытаясь отвлечь внимание от Джесс. — Очень впечатляет.
В самом деле впечатляет. Голливудская актриса? Куда эффектней, чем свадебный фотограф, правда? Помощница свадебного фотографа. Вспомнив о своем положении на карьерной лестнице, я чуть не корчусь от зависти. Со мной такое частенько происходит. Работаешь себе спокойно, вязнешь в рутине, получаешь зарплату, ни о чем особенно не задумываясь, и вдруг — бам! — слышишь чью-нибудь историю успеха, и мыльный пузырь лопается. Ты вспоминаешь, что тебе уже тридцатник, зарабатываешь ты меньше вчерашних выпускников, а твоя мечта о статусе преуспевающего фотографа-фрилансера не более чем мечта. В такие моменты я чувствую себя посмешищем. Рыжим, веснушчатым, нечесаным посмешищем.
Иными словами — полной противоположностью девушки по имени Миа. Уж у нее-то, без сомнения, гладкая кожа, роскошные волосы и бедра, созданные для того, чтобы дефилировать по пляжу в бикини.
— Пойду поймаю такси.
Эпизод «Спасателей Малибу», прокручивавшийся у меня перед глазами, обрывается, и я вижу Джесс: подруга поднимается с шезлонга, подтягивая повыше корсет.
— Рада была познакомиться. — Она сует Гейбу руку.
— Э-э… ага… Взаимно. — Он кивает, обескураженный ее поспешным прощанием. Равно как и я.
— Ты точно не хочешь кофе? — Чашечка кофе помогла бы ей протрезветь. Впрочем, рассказ Гейба о девушке-актрисе, по-видимому, успешно с этим справился.
— Нет, спасибо. Я тебе завтра звякну. — Наскоро обняв меня, Джесс исчезает в доме.
Я тороплюсь следом:
— Может, вызвать тебе такси?
Хлопает дверь, и, выглянув в окно, я успеваю заметить, как Джесс запрыгивает в черный кеб.
— Твоя подруга так быстро ушла.
Когда я возвращаюсь в сад, Гейб собирает со стола бокалы.
— М-м… да… Устала. Ей рано утром на работу.
Судя по выражению лица, он прекрасно понимает, что я сочиняю. Оттого что мы остались наедине, мне как-то неловко.
— Кстати, и мне бы пора ложиться. — Я изображаю зевок.
— «Сон красоты» и все такое?
Это надо воспринимать как комплимент или как дружескую подколку? Но, прежде чем я успеваю составить свое мнение, он сам широко зевает, демонстрируя два ряда ослепительно белых зубов.
— Прошу прощения. Разница во времени меня просто убивает.
Мы заходим в дом и некоторое время бестолково толчемся на кухне.
— Ладно, спокойной ночи.
— Ага. Споки-ноки.
Пауза.
— Хочешь — иди в ванную первым, — великодушно предлагаю я.
— Да все о'кей, иди ты. Дамы вперед. — По части вежливости он не отстает.
— Нет уж, пожалуйста. Ты ведь гость.
— Да все нормально, правда.
В конце концов в этом словесном пинг-понге я одерживаю победу. Гейб скрывается в ванной с пакетиком туалетных принадлежностей величиной с пенал, а я — в своей спальне. Стягиваю футболку, джинсы, влезаю в старую клетчатую пижаму. Резинка на талии давным-давно растянулась, и штаны висят на заднице, вроде под ними подгузник. На мне! Подгузник…
Я цепенею, поймав в зеркале свое отражение. Господи. Смотрю на себя, как в первый раз. Что это со мной? Вечер за вечером я облачаюсь в это тряпье и разгуливаю по квартире. Провожу в таком виде по восемь часов в сутки. Сижу, попивая чай. Иногда даже — силы небесные! — открываю дверь и стою на ступеньках, расписываясь за корреспонденцию.
Медленно поворачиваюсь. Меня ужасает сама мысль о том, что сейчас придется увидеть свои тылы. Потихоньку… потихоньку… О-о-о… Даже хуже, чем я думала. Линялая клетчатая ткань болтается складками — будто с попы свисают два мешка.
Стягиваю штаны, зашвыриваю их подальше и начинаю шарить в ящиках комода. Вытаскиваю ночнушку с изображением Снупи[38] и содрогаюсь от отвращения. Ночнушка со Снупи? Ни за что! Точно знаю, у меня есть другая пижама — но удается найти только верхнюю часть. Трех пуговиц не хватает, зато имеется отложной воротничок. Отложной воротничок, мать его. Как я могла этого не замечать? И вообще, как я могла не замечать, что все мои спальные наряды чудовищны? Что же я носила, когда жила с Дэниэлом?
Ничего. Припомнив свою безвозвратно ушедшую сексуальную жизнь, понимаю — ничего. Когда я ложилась в постель с Дэниэлом, на мне была только тушь для ресниц и капелька духов «Ангел» от Тьери Мюглера. Это позже я превратилась в типичную тридцатилетнюю одиночку и сексуальную воздержанку, которая спит в обнимку с котом, надев бесформенные трусы, носки и обмазав физиономию кремом против морщин усиленного действия.
Меня передергивает, я пытаюсь взять себя в руки. Есть еще ночная рубашка — трехлетней давности подарок Розмари на Рождество. До сих пор лежит в фирменном пакете. Достаю и прикладываю к себе: длинная, аж до пола, вся в розочках-оборочках…
Но выхода нет. Через стенку слышно, как льется из крана вода, вжикает электрическая зубная щетка, срабатывает слив унитаза, выскакивает из стока раковины затычка и вода журчит по трубе. Еще чуть-чуть — и настанет моя очередь. Надо попытаться проскочить незаметно. Напрягаю слух: не щелкнул ли замок ванной? Ничего. Покашливание. Тишина. Ну наконец! Металлический щелчок, хлопок двери…
Прижавшись щекой к косяку, пытаюсь углядеть хоть что-нибудь в щелочку. Вижу свет, пробивающийся из-под его двери, половицы, фикус, который давно пора полить. Как начинающий водитель, стреляю глазами налево, направо, опять налево. Все чисто. У-ф-ф! Осторожненько открываю дверь и храбро, приподняв подол ночнушки, крадусь на цыпочках по коридору. Тихо, тихо, тихо… Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть…
— А-а-а!
— Ой, прости, напугал?
Гейб все еще там. Стоит посреди ванной на лохматом коврике. Посреди моей ванной, черт побери!
— Боже… да… то есть нет… ничего, все нормально. — Вцепившись в кружево на груди, я пыхчу как паровоз. И вдруг понимаю, что:
а) на нем ничего нет, кроме белых облегающих трусов-боксеров (я не собиралась туда смотреть, взгляд как-то сам соскользнул);
б) я выгляжу как призрак его прабабушки — ночная рубашка до пола, шея тонет в пышных оборках.
— Ты, кстати, так и не сказал, что за дела у тебя в Лондоне. Попытка завязать непринужденную беседу не очень удачная, поскольку я не могу отрешиться от того, что передо мной стоит почти голый мужчина с кустиками волос на груди и в белых тесных трусах.
Черт, опять! Хизер, не смотри вниз! Не смотри вниз!
— Разве? — Он выжимает тряпку, которую, как я сейчас замечаю, до сих пор держал в руке.
Мама родная… А ванная-то безупречна! Си-душка опущена, ни одного мокрого полотенца на полу, ни одного волоска на мыле. Хоть я и дала себе слово смотреть строго перед собой, быстренько окидываю взглядом бледно-зеленые стены и обстановку — привет из семидесятых. Когда мы с Дэниэлом брались за ремонт, то намеревались и ванную переделать, — но он ушел, а я занялась ремонтом разбитого сердца посредством шопинг-терапии. Это означает, что я по-прежнему принимаю душ в уродских зеленых стенах, зато у меня масса миленьких ароматических свечек.
— Я выступаю на Эдинбургском фестивале.
— Серьезно?
Взгляд падает на наши зубные щетки, стоящие рядышком в кружке, вместе с тюбиком зубной пасты. Крышка тюбика плотно закрыта. Я награждаю жильца лучшей улыбкой одобрения, на какую способна. Удовлетворенная, окончательно убеждаюсь в том, что правильно поступила. Мы отлично с ним уживемся.
— На фестивале? И что будешь делать?
Собрав одежду, он выходит из ванной. А затем все, абсолютно все портит, произнося слова, которые я не желаю слышать.
Глава 11
— Он эстрадный комик!
Наутро, едва за Гейбом захлопывается дверь, звоню Джесс, чтобы сообщить страшную новость. Прикованная к постели жесточайшим похмельем, цепляясь за пачку обезболивающего, она все-таки находит силы, чтобы ужаснуться не меньше моего. Вот это я понимаю — настоящий друг.
— Шутишь!
— Да нет, это Гейб у нас шутник. — Прижав трубку к уху плечом, в одной руке я держу миску с хлопьями, а другой достаю из холодильника молоко. — Эстрадный юморист, это ж надо!
На том конце провода — придушенный смех.
— Тук-тук, пустите переночевать… — слабым голосом дразнит меня Джесс.
Плюхаюсь на табуретку возле кухонного стола, заваленного журналами, нераспечатанными конвертами и бог знает чем еще. Пристраиваю на вершине кучи свою миску и принимаюсь за чертовы хлопья.
— Не смешно! — говорю я с набитым ртом. Господи, какая же дрянь эта полезная жратва. Скорей бы уж сбросить лишние два кило…
— В том-то и дело! — Джесс хрипло хохочет. — Эти ребята никого не смешат.
— По-прежнему считаешь его запасным вариантом? — интересуюсь невинно, хрустя хлопьями.
— Нет, мне это не подходит. — Точно так Джесс обсуждала бы торшер в «Икее». — Чересчур он, знаешь ли, американец.
— Ну и что?
— Хизер, мне нужны серьезные отношения, а не роман на расстоянии. Вспомни «Вид на жительство».
— Так ведь Жерар Депардье там француза играл.
— Он во всех фильмах французов играет. — Джесс звучно зевает. — А Хью Грант везде играет косноязычных английских болванов. Не в этом суть. Человек должен соответствовать определенным требованиям, а возня с иммиграционными службами в мои планы не входит. Добавь еще разницу менталитетов…
Обожаю Джесс. Неизменно полна романтики.
— Ну, если ты так на это смотришь… — мямлю я, собираясь с духом для очередной порции полезной пакости. Эх, сейчас бы шоколадный эклерчик…
— Ну и что ты будешь делать?
— С чем делать? — Среди барахла на столе валяется записная книжечка в кожаной обложке. Кажется, такую же я видела вчера в руках у Гейба. Любопытно бы взглянуть…
— С тем, что твой жилец — комик! — Ситуация здорово забавляет Джесс, она давится от хохота.
— Знаешь поговорку: «Лучше смейся, а то как бы не заплакать»? — рассеянно откликаюсь я, раскрывая записную книжку. В конце концов, глянуть одним глазком — не преступление.