У города было название.
Мужчины, управлявшие верблюдами и привозившие чудеса, поведали название и истории, и те распространились дальше, наряду с диковинками, в дальние края, где вызывали разнообразные видения сверкающих куполов и ручных белых оленей, женщин столь прекрасных, что они растапливали разум, и мужчин, чьи ятаганы ослепляли своим блеском.
Так длилось веками. Чудесам посвящали крылья дворцов, а историям – полки библиотек. Торговцы богатели. Искатели приключений осмелели и отправились на поиски города. Ни один из них не вернулся. Город был под запретом для фаранджей – чужаков, – которых, если они и переживали переход через Эльмуталет, тут же казнили как шпионов. Но это не остановило их попытки. Стоит поставить что-то под запрет – и человек возжаждет этого как спасения своей души, особенно когда это «что-то» – источник невообразимого богатства.
Многие пытались.
Но никто не возвращался.
Над пустынным горизонтом поднималось солнце за солнцем, и казалось, что все останется неизменным. Но затем, две сотни лет назад, караваны перестали ходить. Западные аванпосты Эльмуталет – Алконость и другие – выискивали взглядом размытые жарой силуэты верблюдов, которые всегда появлялись из пустоты, но не на сей раз.
Они не приходили.
И не приходили.
Больше не было верблюдов, мужчин, чудес и историй. Никогда. Это был последний раз, когда люди слышали о запретном, невиданном, потерянном городе, и именно его тайна открыла разум Лазло как дверь.
Что же произошло? Продолжил ли свое существование город? Лазло хотел знать все. Он научился заманивать брата Сайруса в его чертог грез и собирал истории как сокровища. У него не было ничего, ни единой вещицы, но эти истории с первых секунд стали его собственным кладом золота.
Купола города, как рассказывал брат Сайрус, были связаны между собой шелковыми лентами, и дети ходили по ним как канатоходцы, прыгая с дворца на дворец в плащах из разноцветных перьев. Все двери были распахнуты, и даже клетки оставляли открытыми, чтобы птицы могли прилетать и улетать когда им будет угодно. Повсюду росли необыкновенные спелые фрукты, а на прилавках стояли торты, которые мог взять любой.
Лазло никогда не видел торта, не то что пробовал, и как-то раз его даже высекли, когда он съел сбитые ветром яблоки, в которых червей оказалось больше, чем самого плода. Эти образы свободы и процветания околдовали мальчишку. Конечно, они отвлекали от духовного созерцания, но примерно так же, как вид падающей звезды отвлекает от боли в пустом желудке. Фантазиями и ознаменовались его первые догадки, что существует другой образ жизни, кроме того, который он знал. Лучше и слаще.
Улицы города, как говорил брат Сайрус, были выложены лазуритовой плиткой и содержались в идеальной чистоте, чтобы не испачкать длинные-предлинные волосы дам, тянущиеся за ними как рулон чернейшего шелка. Грациозные белые олени ходили по улицам наравне с горожанами, а в реке плавали рептилии размером с человека. Первые назывались спектралами, и их рога – спектралисы, или просто лисы, – ценились больше золота. Вторые же – свитягоры, из розовой крови коих изготавливали эликсир бессмертия. Жили там и равиды – огромные кошки с клыками, напоминающими косы; и птицы, которые пародировали человеческие голоса; и скорпионы, чей укус придавал сверхчеловеческую силу.
А еще там были тизерканские воины.
Они орудовали мечами под названием «хрештеки», и их лезвия были столь острыми, что могли отрезать от человека тень. В медных клетках на их поясах сидели скорпионы. Перед началом битвы тизерканцы просовывали через маленькое отверстие палец, чтобы их ужалили, и под действием яда становились непобедимыми.
– Думаете, что сможете одолеть меня? – бросил вызов своим садовым противникам Лазло.
– Нас сотня, – ответили они, – а ты всего один. Сам-то как думаешь?
– Думаю, что вам стоит прислушаться ко всем историям, которые вы слышали о тизерканцах, и вернуться домой!
Их смех напоминал скрип ветвей, и у Лазло не осталось иного выхода, кроме как сражаться. Он сунул палец в маленькую однобокую клетку из веток и бечевки, висящую на его веревочном поясе. Внутри был не скорпион, а всего лишь жук, окоченевший от мороза, но мальчик сцепил зубы от воображаемого укуса и ощутил, как могущество яда расцветает в его крови. А затем поднял мечи, развел руки буквой «V» и взревел.
Он прорычал имя города. Как гром, как лавина, подобно боевому кличу серафимов, которые прилетели на огненных крыльях и очистили мир от демонов. Враги запнулись. Уставились на него. Яд запел в его теле, и Лазло стал кем-то бóльшим, чем просто человек. Вихрем. Богом. Они пытались сопротивляться, но им не сравниться с его мощью. Клинки сверкнули молнией, и, одного за другим, он обезоружил всех врагов.
В разгаре игры его мечтания становились такими яркими, что проблески реальности могли сбить с толку. Если бы он посмотрел со стороны и увидел мальчика, рьяно накинувшегося на подмерзший папоротник, размахивая ветками, то с трудом бы признал в нем себя – столь глубоко он вжился в роль воина, который только что поразил сотню врагов и отправил их, едва плетущихся, домой. Наслаждаясь триумфом, Лазло откинул назад голову и испустил звук, похожий на…
…похожий на…
– Плач!
Мальчик замер в недоумении. Слово сорвалось с его уст словно проклятие, оставив послевкусие слез. Он вновь потянулся за названием города, как секунду назад, но… оно пропало. Лазло попытался еще раз – и опять обнаружил вместо него «Плач». То же чувство испытывают, когда протягивают руку за цветком, а в ней оказывается слизняк или мокрый носовой платок. Его разум взбунтовался. Но мальчик все равно не отчаивался, и каждый раз заканчивался хуже, чем предыдущий. Он хватался за то, что некогда было в его памяти, но постоянно натыкался на это ужасное слово «Плач» – скользкое от своей неправильности, влажное, как ночные кошмары, и присыпанное толикой соли. Рот мальчишки скривился от горечи. Голова закружилась, и его охватила твердая уверенность, что слово забрали.
Изъяли из его разума.
Лазло почувствовал себя больным, опустошенным. Униженным. Он помчался по склону, перелез через низкую каменную стену и кинулся через овчарню, мимо сада в монастырь, все так же сжимая в руках мечи из яблоневых веток. Мальчик никого не замечал, но его видели все. В монастыре запрещалось бегать, да и в любом случае он должен был находиться на вечерне. Лазло прибежал прямиком к брату Сайрусу и потряс его за плечи, чтобы разбудить.
– Имя, – пропыхтел он, пытаясь отдышаться. – Имя пропало! Город из ваших историй, назовите мне имя!
В глубине души мальчик знал, что не забыл его, но дело было в чем-то другом, в чем-то мрачном и странном, однако внутри теплилась надежда, что, возможно, брат Сайрус вспомнит и все вернется на круги своя.
Но монах ответил:
– О чем ты говоришь, глупый мальчишка? Конечно же Плач… – И Лазло, прежде чем его схватили за воротник и вытурили за дверь, как раз хватило времени, чтобы увидеть, как лицо старика исказилось от недоумения.
– Подождите, – взмолился он. – Пожалуйста!
Но тщетно. Его тащили всю дорогу до кабинета аббата и на этот раз высекли не ореховым прутом, висевшим рядом с розгами других мальчиков, а одной из веток яблони. Теперь он уже не был тизерканцем. Забудьте о сотне врагов; его обезоружил один-единственный монах и избил его же мечом. Вот вам и герой. Мальчик хромал не одну неделю, ему запретили видеться с братом Сайрусом, которого так взволновал тот визит, что пришлось дать ему снотворное.
Не было больше историй и побегов – по крайней мере в сад или куда-либо за пределы его разума. Монахи пристально следили за Лазло, настроившись избавить его от греха – и удовольствия, которое хоть и не являлось грехом, но определенно расчищало ему путь. Лазло нагрузили работой. Если он не работал, то шел молиться. Если не молился, то работал, и всегда под «необходимым надзором», чтобы мальчик не сбежал в лес, как дикое животное. Ночами он спал, измученный как могильщик, и даже на сны не оставалось сил. Казалось, что его внутренний огонь потушили; гром и лавину, боевой клич и вихрь – искоренили всё.
Что же насчет названия исчезнувшего города – оно тоже исчезло. Но Лазло навсегда запомнит его ощущение в своем разуме. Словно буквы, выведенные медом. И ближе он – или кто-либо другой – к разгадке тайны подступиться не мог. Не только Лазло и брат Сайрус. Где бы ни находилось имя – напечатанное на корешках книг с историями города, в старых пожелтевших гроссбухах торговцев, скупавших его товары, или вплетенное в память многих, кто когда-либо о нем слышал, – его просто стерли и оставили на том месте «Плач».
Это новая загадка.
Это, без сомнений, магия.
2. Мечта выбирает мечтателя
Лазло подрос.
Счастливчиком его не назовешь, но могло быть и хуже. Среди монастырей, которые принимали найденышей, один был известен своими ритуальными самобичеваниями. Другой выращивал свиней. Но Земонанское аббатство славилось скрипторием. Мальчиков с детства учили переписывать – но не читать, этому приходилось учиться самостоятельно, – и тех, кто обладал хоть какими-то навыками, производили в писари. Навыки у Лазло имелись, и он бы провел за этим занятием всю жизнь – ссутулившись над столом, вытянув шею вперед, а не вверх, – если бы однажды братья не занедужили от несвежей рыбы. Это была удача – ну или же судьба. В Великой библиотеке Зосмы ждали получения манускриптов, и Лазло поручили их доставить.
Обратно он не вернулся.
Великая библиотека – не просто хранилище книг. Это крепость поэтов, астрономов и мыслителей различного толка. Она охватывала не только огромные архивы, но и университет, а также лаборатории и теплицы, медицинские аудитории и музыкальные залы, и даже астрономическую обсерваторию. Все это обосновалось в бывшем королевском дворце после того, как дедушка нынешней королевы построил новый роскошный дворец на Эдере и подарил старый Гильдии ученых. Он тянулся вдоль всей вершины Хребта Зосима, который торчал из Зосмы как акулий плавник и был виден за сотни километров.