Они сравнялись с нижней частью цитадели – ногами. Летели выше и выше, мимо коленей, гладких бедер и торса, который будто укутали в одеяние из тончайших паутинок – твердых, из мезартиума, но сплетенных настолько хитроумно, что можно было увидеть кости бедер, словно они выпирали из прозрачной ткани.
Несмотря на все его злодеяния, Скатис был художником.
Чтобы отбросить величайшую тень, крылья развернулись огромным кругом: лопаточные перья сзади соприкасались, вторичные формировали середину кольца, а длинные безупречные первичные обхватывали всю ширину и заканчивались параллельно вытянутым рукам серафима. Шелковые сани поднялись через щель между руками и оказались на уровне груди. Прищурившись, Лазло взглянул под подбородок и уцепился взглядом за какой-то яркий цвет. Зеленый. Целые зеленые участки под ключицами, тянущиеся от одного плеча к другому.
Это деревья, ронявшие сливы на район под названием Ветропад, подумал Лазло. Но как же они могли выжить при таком малом количестве осадков?
– Ферал, – взмолилась Сарай. – Пожалуйста!
Тот крепко сжал челюсти. На девушку не смотрел. Если бы она попросила его чего-нибудь не делать, то, возможно, ему было бы проще. Ферал покосился на Минью.
– Этому можно воспрепятствовать, – не сдавалась Сарай. – Если ты призовешь тучи прямо сейчас, то успеешь отпугнуть людей.
– Закрой рот! – процедила Минья ледяным тоном, и Сарай увидела, в какую ярость ее приводило то, что она не может заставить живых повиноваться так же легко, как мертвых.
– Минья! – взвыла она. – Пока никто не умер, еще есть надежда найти другой способ!
– Пока никто не умер? – повторила Минья и пронзительно расхохоталась. – Тогда я скажу, что твоя надежда опоздала лет на пятнадцать.
Сарай закрыла и открыла глаза:
– Я имею в виду сейчас. Пока никто не умер сейчас.
– Не сегодня, так завтра или послезавтра. Когда работа грязная, лучше покончить с ней побыстрее. Откладывать неминуемое нет смысла.
– Может, и есть, – возразила Сарай.
– Какой?
– Я не знаю!
– Не кричи так, – прошипела Минья. – Ты же понимаешь, что для засады необходим элемент неожиданности.
Сарай всмотрелась в ее лицо, такое жестокое и бескомпромиссное, и вновь увидела в этих чертах Скатиса. Девушка задумалась: если бы Минья получила силу отца, отличалась бы она от него или охотно подчинила бы себе целое население, оправдывая это жесткими рамками параметров правосудия? Как это маленькое травмированное… дитя… так долго могло ими править? Внезапно это показалось Сарай таким глупым. Был ли у них изначально выбор? Что, если бы она никогда не насылала кошмары? Если бы она с самого начала утихомиривала страхи Плача, вместо того чтобы подливать масла в огонь? Могла ли она ослабить эту ненависть?
Нет. Даже она в это не верила. Ненависть жителей росла на протяжении двух сотен лет. Чего она могла достичь за какие-то там пятнадцать!
Этого ей никогда не узнать. Раньше Сарай казалось, что выбора нет, а теперь стало слишком поздно. Эти люди умрут.
А потом? Когда шелковые сани и их пассажиры не вернутся? Отправят ли жители кого-то еще на верную смерть?
А потом?
Кто знает, сколько времени они выиграют, сколько еще месяцев или лет проведут в этом чистилищном существовании – до тех пор пока не случится более крупная, дерзкая атака: больше машин, больше тизерканцев, прыгающих с кораблей, как пираты, берущие на абордаж. Или же умные чужаки придумают какой-то гениальный план по перемещению цитадели.
Или же предположим, что люди просто посчитают убытки и бросят Плач, оставив божьим отпрыскам править городом-призраком. Сарай представила его заброшенным, все эти переулки-лабиринты и помятые кровати – опустевшими, и на ошеломляющую секунду почувствовала, словно тонет в пустоте. Она вообразила, как ее мотыльки утопают в тишине, и это показалось ей концом мира.
Только одно можно было сказать с уверенностью: при любом раскладе с этого момента их пятерка будет призраками.
Сарай хотела высказаться, но слова путались в голове. Слишком долго она держала язык за зубами. Теперь уже поздно. Она мельком увидела вспышку красного в дверном проеме и поняла, что это шелковые сани, хотя ее первая мысль была о крови.
Все умрут.
Лицо Миньи стало хищным, нетерпеливым. Ее грязные ручонки приготовились дать сигнал и…
– Нет! – вскрикнула Сарай, отталкивая девочку в сторону и выбегая вперед. Она пробиралась через толпу призраков, таких же плотных, как живые люди, но без источаемой теплоты. Сарай наткнулась на нож, крепко зажатый в чьей-то руке. Лезвие скользнуло по предплечью. Оно было таким острым, что девушка почти ничего не почувствовала, кроме легкого жжения. Тут же хлынула кровь, и когда призрак схватил ее за запястье, оно оказалось слишком скользким. Сарай с легкостью извернулась и помчалась к дверному проходу.
Шелковые сани готовились к посадке. Люди и так смотрели в ее направлении и вздрогнули, увидев божьего отпрыска. Пилот был занят рычагами, но остальные уставились на девушку.
Руки Эрил-Фейна и Азарин взметнулись к рукояткам хрештеков.
Лазло изумленно прошептал:
– Ты?!
И Сарай, всхлипнув, закричала:
– Бегите!
39. Жуткие враги
Деревья, которые давно должны были засохнуть. Движения, когда должна быть неподвижность. Кто-то живой в проходе давно заброшенной цитадели.
Там, где не должно быть ничего, кроме запустения и старой смерти, была… она.
Первым инстинктом Лазло было засомневаться, что он не спит. Богиня отчаяния мертва, и все это сон. Но он знал, что минимум второе – неправда. Он почувствовал внезапное напряжение Эрил-Фейна, увидел, как его мощная рука замерла на рукоятке наполовину вытянутого хрештека. А вот Азарин не мешкала. Ее хрештек высунулся со смертельным звоном лезвия.
Все это происходило на периферии. Лазло не мог повернуть головы. Не мог оторвать от нее взгляда.
В ее волосы были вплетены красные цветы. Глаза округлились от отчаяния. Голос вырезал туннель в воздухе. Грубый и режущий, как ржавая якорная цепь, проходящая через клюз. Она боролась. Ее хватали чьи-то руки? Девушка вцепилась в дверной проем, но мезартиум гладкий, нет никакой рамы, ничего, что дало бы ей опору, да и рук, тянущих ее за плечи, волосы и локти, было слишком много. Ей попросту не за что было держаться.
Лазло хотел кинуться на ее защиту. Их взгляды встретились, обжигая, как молнии. Режущий крик богини – «Бегите!» – эхом пронесся по цитадели, а затем она снова исчезла в недрах здания.
Вместо нее полились рекой другие.
Солзерин за долю секунды поменяла направление саней и начала медленно сдавать назад. Медленно – их единственная скорость, если только не с поднятым парусом и сильным ветром. Лазло словно прирос к полу, осознав полный смысл слова «бесполезный», в то время как к ним мчалась волна врагов, двигаясь с поразительной ловкостью, налетая на них со скоростью пули. У него не было меча, не было никакой цели, кроме как стоять и смотреть. Эрил-Фейн и Азарин встали перед ним и Солзерин, защищая их от наступления. Противников было слишком много, и они были слишком быстрые. Враги метались, как пчелы в улье. Лазло не понимал, что происходит. Они приближались. Стремительно.
Их настигли.
Сталь о сталь. Звук – визг – пронзил его прямо в сердца. Он не мог просто стоять с пустыми руками – бесполезный – в такой буре из стали. Они не брали с собой запасное оружие. У них не было ничего, кроме шеста, которым Солзерин маневрировала санями, избегая преград при приземлении. Лазло схватил его и повернулся к схватке.
У их обидчиков были не мечи, а ножи – кухонные ножи, – и их небольшая досягаемость привела нападающих в зону удара воинов. Будь они обычными соперниками, их четверка, быть может, и защитилась бы широкими замахами хрештеков, пронзающих двоих или троих за раз. Но они не были обычными соперниками. Они даже не были солдатами, что стало ясно с первого взгляда. Это были мужчины и женщины разного возраста, некоторые седые, некоторые еще явно не совершеннолетние.
Эрил-Фейн и Азарин отражали удары, выбивая из их рук кухонные ножи, которые скользили по металлической поверхности террасы под санями. Азарин ахнула при виде одной женщины, и Лазло заметил, как ее рука с мечом вяло опустилась.
– Бабушка?! – потрясенно прошептала она и в ужасе стала наблюдать, не моргая, как женщина поднимает молоток – шипованный и металлический, для отбивания котлет – и дугой опускает его прямо на голову воительницы.
Лазло даже не успел сформировать осознанную мысль. Его руки просто действовали. В последнюю секунду он успел поднять шест. Молоток врезался в него, а он врезался в Азарин. Это нельзя было предотвратить. Сила удара – колоссальная для старухи – была слишком велика. Но шест был обит резиной и холстиной, и это не дало черепу Азарин раздробиться. Ее рабочая рука вновь пришла в действие. Она сбила шест и помотала головой, чтобы прийти в себя. И тогда Лазло увидел…
…увидел, как меч Азарин прошел прямо через руку женщины – прямо через нее, – и… ничего не произошло. Рука, ее материя просто… перестроилась вокруг оружия и стала вновь целой, когда оно опустилось. Даже кровь не пошла.
Все ясно. Эти враги бессмертны, и им нельзя навредить.
Осознание снизошло на них в ту же секунду, как сани наконец соскользнули с террасы в открытое небо, увеличивая расстояние между металлической рукой и армией мертвых.
Они ощутили свободу, появилось время, чтобы отдышаться.
Но оно было ложным. Нападающие не останавливались. Они прыгали с террасы, наплевав на расстояние. Прыгали в открытое небо – и… не падали.
Бежать было некуда. Мертвые приземлялись на сани. Призраки сыпались с огромной металлической руки ангела, размахивая ножами и мясными крюками, и тизерканцы отбивались от них удар за ударом. Лазло стоял между воинами и Солзерин, орудуя шестом. Сбоку подкрался нападающий – мужчина с усами, – и Лазло разрезал его пополам, только чтобы наблюдать, как половинки трансформируются будто в каком-то кошмаре. Главная проблема в оружии, подумал он, вспомнив о молотке. Лазло снова нанес удар шестом, целясь в руку мужчины, и выбил из нее нож. Тот стукнулся о пол саней.