Сарай затошнило от собственного сострадания. Она сказала, что никогда их не простит, но, похоже, это уже произошло, и девушка вспыхнула от смятения и тревоги. Одно дело избавиться от ненависти, и совсем другое – простить.
– Иногда я чувствую себя на его месте, с любовью и ненавистью рядом, – призналась она Лазло. – Нелегко жить с парадоксом в основе своего естества.
– В смысле? Каким парадоксом? Что ты наполовину человек и наполовину божий… – Лазло не мог заставить себя назвать ее «отпрыском», даже если она сама так себя определяла. – Человек и Мезартим?
– Это тоже, но я не о том. Я имела в виду проклятие знания. Было легко, когда мы считали себя единственными жертвами. – «Мы». Она смотрела на их руки, свои ладони в его, но сейчас подняла взгляд и не отступила от своих слов. – Нас пятеро, – выпалила Сарай. – И для остальных существует лишь одна правда: Резня. Но из-за моего дара – или проклятия – я узнала, каково живется людям – тогда и сейчас. Я знаю их разумы изнутри, почему они это сделали, как это их изменило. Поэтому, когда я вижу воспоминание, как этих детей… – ее речь прервал всхлип, – и знаю, что меня ждала та же участь, то ощущаю ярость, но с примесью… тоже гнева, но от имени юношей и девушек, которых забирали из их домов, чтобы служить целям богов, а еще – отчаяния из-за того, что это с ними сделали, и вины… за то, что сделала с ними я.
Сарай расплакалась, и Лазло привлек ее в свои объятия, словно это самый естественный поступок в мире – утешать горестную богиню на своем плече, обнимать ее, вдыхать запах цветов в ее волосах и даже ласково поглаживать по виску большим пальцем. И хоть какая-то частица его сознания понимала, что это сон, ее мгновенно затмили другие, более убедительные частицы, и Лазло переживал это мгновение как абсолютно реальное. Все эмоции, все ощущения. Текстура кожи, запах волос, теплота дыхания сквозь льняную рубашку и даже влага от слез на ткани. Но куда более мощной была неописуемая нежность, которую он испытывал к богине, наряду с торжественностью. Словно ему доверили нечто бесконечно ценное. Словно он поклялся собственной жизнью. Позже он осознает, что в этот момент его центр тяжести сместился: с одного целого – единственного, отдельного компонента – на половинку чего-то, что падет, если отрезать вторую.
В прошлой жизни Лазло грызли три страха. Первый: что он никогда не увидит доказательств существования магии. И второй: что он никогда не узнает, что случилось в Плаче. Эти страхи прошли; с каждой минутой он получал все больше доказательств и ответов. А третий? Что он всегда будет одинок?
Лазло пока этого не понял – по крайней мере на сознательном уровне, – но он уже не одинок, и его ждала целая череда новых страхов: тех, что шли в дополнение, когда ты дорожишь человеком, которого, скорее всего, потеряешь.
– Сарай. – Сарай. Ее имя было как медовая каллиграфия. – Что ты имеешь в виду? – ласково спросил он. – Что ты им сделала?
И Сарай, не меняя положения – лежа на плече, прижавшись лбом к его подбородку, – все рассказала. Рассказала, кто она, что делала и даже… хоть ее голос стал тоненьким, как бумага… как она это делала – мотыльки и все прочее. Закончив рассказ, девушка напряглась в его объятиях, дожидаясь ответа. В отличие от Лазло, она не забывала, что все это сон. Она была снаружи и внутри него одновременно. И хоть Сарай не смела смотреть на юношу, пока излагала правду, ее мотылек наблюдал за его спящим лицом – вдруг там промелькнет отвращение?
Но нет.
Лазло не думал о мотыльках – хотя вспомнил, как один упал с его лба в первый день в Плаче. Что его действительно захватило – так это последствия кошмаров. Они многое объясняли. Не зря ему казалось, что страх в Плаче – как живое существо: оно так и было! Сарай поддерживала страх как огонь и делала все возможное, чтобы он никогда не погас.
Если бы о такой богине писалось в книге старинных сказок, она бы выступала в качестве злодейки, мучившей невинных из своего высокого замка. Жители Плача были невинными – большинство из них, – и она действительно их мучила, но… был ли у нее выбор? Она унаследовала историю, усеянную трупами и кипевшую враждебностью. Сарай просто пыталась выжить. В эту секунду Лазло проникся к ней многими чувствами, ощущая ее напряжение в своих объятиях, и ни одно из них не было отвращением.
Он был околдован, и он был на ее стороне. Когда дело касалось Сарай, даже кошмары казались волшебством.
– Муза ночных кошмаров, – прошептал он. – Звучит как поэма.
Поэма? Сарай не уловила насмешки в его голосе, но хотела посмотреть ему в глаза, чтобы убедиться, а для этого пришлось бы сесть и прервать объятия. Неохотно, но она это сделала. Девушка не заметила ничего насмешливого, только… колдовской свет, все тот же колдовской свет, и захотела жить в нем вечно.
Она нерешительно прошептала:
– Ну что, все еще считаешь меня…исключительно неужасным демоном?
– Нет, – улыбнулся он. – Я думаю, что ты сказка. Думаю, что ты волшебная, храбрая и утонченная. И… – его голос стал более застенчивым. Только во сне он мог быть настолько дерзким, чтобы произнести эти слова. – И я надеюсь, что ты позволишь мне стать частью твоей истории.
44. Удивительное предложение
Поэма? Сказка? Неужели он действительно ее такой видит? Вспыхнув, Сарай встала и подошла к окну. Трепет буйных нежных крыльев чувствовался уже не только в животе, но и в груди, где находились сердца, и даже в голове. «Да, – хотелось ответить ей со скромной радостью. – Пожалуйста, будь частью моей истории».
Но она этого не сказала. Девушка выглянула в ночь, посмотрела на цитадель в небе и спросила:
– А будет ли у меня своя история? Каким образом?
Лазло присоединился к ней у окна:
– Мы что-нибудь придумаем. Завтра я поговорю с Эрил-Фейном. Что бы он тогда ни сделал, наверняка ему хочется искупить вину. Я не верю, что он стремится тебе навредить. В конце концов, он же никому не рассказал о случившемся. Ты бы видела его после, каким он был…
– Сломленным? – подсказала Сарай. – Я видела. И смотрю на него прямо сейчас. Он лежит на полу в гостиной Азарин.
– О, – стушевался Лазло. К этому еще нужно привыкнуть: что Сарай могла смотреть на мир многими глазами одновременно. Почему Эрил-Фейн лежит на полу у Азарин? Живут ли они вместе? Сухейла сказала, что их брак разрушен, что бы это ни говорило об их отношениях. Насколько он знал, Эрил-Фейн все еще жил здесь.
– Он должен вернуться домой, – выпалил юноша. – Я могу спать на полу. В конце концов, это его комната.
– Это не самое подходящее место для него, – ответила Сарай, направив невидящий взгляд на улицу. Она стиснула зубы. Лазло увидел, как заиграли желваки. – Здесь ему снилось слишком много кошмаров. Большинство из них его собственные, но… я тоже приложила к ним руку.
Лазло изумленно покачал головой:
– Знаешь, мне казалось таким глупым, что он прячется от кошмаров. Но он был прав.
– Он прятался от меня, даже если делал это неосознанно.
На Сарай нахлынула огромная волна усталости. Вздохнув, она закрыла глаза и прислонилась к оконной раме. В голове внезапно опустело, в то время как тело налилось свинцом. Что делать, когда солнце поднимется и она больше не сможет оставаться в безопасности этого сна?
Девушка открыла глаза и окинула Лазло внимательным взглядом.
В реальной комнате ее мотыльки рассматривали настоящего Лазло – умиротворенность на его лице, обмякшие от дремы конечности. Она бы все отдала за такой спокойный сон, не говоря уж о той степени контроля, которой он обладал в своих мечтаниях. Ее это восхищало.
– Как ты это сделал? – поинтересовалась Сарай. – Махалат, чай, все остальное. Как у тебя получается так осознанно формировать свои сны?
– Не знаю. Для меня это все в диковинку. То есть мои сны и раньше были довольно четкими, но не предсказуемыми. Все изменилось, когда появилась ты.
– Правда? – удивилась Сарай. – Интересно почему.
– А что, с другими мечтателями дела обстоят иначе?
Она тихо рассмеялась:
– Лазло, ты совсем не похож на других мечтателей. Для начала, они меня даже не видят.
– Как это?
– Вот так. Поэтому я и подошла к тебе и так бесстыдно пялилась в нашу первую встречу, – она стеснительно сморщила носик. – Я даже представить себе не могла, что ты меня увидишь. Другим я могу кричать прямо в лицо, а они и ухом не поведут. Уж поверь, я пыталась. Я могу делать что угодно во сне, кроме как… существовать.
– Но… почему? Какая причудливая особенность твоего дара.
– Причудливая особенность причудливого дара. Старшая Эллен – она наша няня и призрак – никогда не встречала подобных способностей, ни разу за все годы в яслях.
Морщинка между бровей Лазло – новая, появившаяся стараниями яркого солнца Эльмуталет – углубилась. Когда Сарай упомянула о яслях, младенцах и дарах, накопившихся за многие годы, в его голове возникло много вопросов. Очередные загадки Плача; похоже, они никогда не заканчиваются. Но теперь ему противостояла более личная тайна.
– Но почему тогда я тебя вижу, если остальные не могут?
Сарай пожала плечами, озадаченная не меньше его:
– Ты сказал, что тебя прозвали мечтателем Стрэнджем. Очевидно, с мечтами ты управляешься получше других.
– О, безусловно, – насмешливо согласился он, хотя эта мысль ему немного льстила. Даже больше, чем немного. Все это время, с того момента как Сарай появилась на берегу и зарылась пальцами в речную грязь, ночь казалась настолько необычной, что Лазло чувствовал себя… брызжущим весельем. Но теперь все стало даже более необычно, когда он узнал, что для Сарай в этой ночи тоже нет ничего обыденного.
Но, если уж быть откровенным с собой, девушка не выглядела брызжущей весельем. Скорее… истощенной.
– Ты сейчас не спишь? – спросил он, пытаясь разобраться в принципе работы ее дара. – Я имею в виду в цитадели.
Она кивнула. Ее тело пряталось в нише. Даже в этом тесном уголке оно нашло место, чтобы шагать из стороны в сторону – прямо как равид в зверинце, – оставшись лишь с капелькой сознания, чтобы направлять себя. Сарай почувствовала к нему толику сочувствия, брошенному не только родственниками, но и своей хозяйкой – пустое и одинокое, – в то время как она лила слезы на груди незнакомца.