Нет, не незнакомца. Единственного, кто ее увидел.
– Значит, когда я проснусь, – продолжал он, – и город тоже, ты ляжешь спать?
От этой мысли Сарай пронзил страх:
– Обычно так все и происходит. Но это в прошлом.
Она сделала глубокий вдох и излила ему душу. Рассказала о люльке, как та перестала работать, и о том, что стоило ее сознанию расслабиться, как клетки всех плененных ею ужасов открывались.
И если у большинства людей – всего парочка кошмаров, трясущих прутья решеток, то у нее… хранились все.
– Я сама виновата, – сказала Сарай. – Я была слишком юной, когда начала их собирать, и никто не посоветовал мне задуматься о последствиях. Конечно, теперь-то это кажется очевидным.
– А ты не можешь просто изгнать их? – полюбопытствовал Лазло. – Или трансформировать?
Сарай покачала головой:
– В чужих снах весь контроль в моих руках, но когда я сплю… то становлюсь такой же беспомощной, как все остальные, – она кинула на него завистливый взгляд. – Кроме тебя. Ты уникальный мечтатель.
– Сарай, – Лазло увидел, как она оседает на оконную раму, и поспешил поддержать ее рукой, – когда ты спала в последний раз?
Если бы она знала!
– Четыре дня назад? Я не уверена. – Заметив тревогу в его глазах, Сарай выдавила улыбку. – Я сплю по чуть-чуть. В перерывах между кошмарами.
– Но это безумие! Ты знаешь, что можешь умереть от недостатка сна?
Она мрачно усмехнулась:
– Не знала. Ты, случайно, не в курсе, сколько для этого потребуется времени? Чтобы я могла распланировать свой день. – Это произносилось как шутка, но в вопросе слышались нотки отчаяния.
– Нет, – ответил Лазло, чувствуя себя невероятно беспомощным. До чего сложная ситуация! Она была там, одна, он был здесь, один, – и все же каким-то чудом они вместе. Сарай разделяла его сон. Юноша задумался: обладай он ее даром, мог бы он проникнуть в ее сны и помочь их пережить? Что бы это значило? Какие ужасы ее ждали? Сражения с равидами, Резня, повторяющаяся из раза в раз? Что бы там ни было, сама мысль, что ей придется бороться с ними в одиночку, приносила ему физическую боль.
Вдруг ему пришла идея. Приземлилась в голову с той же легкостью, что и мотылек.
– Сарай, – задумчиво начал он, – что произойдет, если ты заснешь прямо сейчас?
Ее глаза слегка округлились.
– Где, здесь? – Она глянула на кровать.
– Нет, – быстро выпалил Лазло, заливаясь краской. В его голове все казалось предельно ясно: он хотел подарить ей убежище от кошмаров – стать ее убежищем. – Я имею в виду – если ты оставишь мотылька на мне, но заснешь здесь? Как думаешь… у тебя получится задержаться во сне? Со мной?
Когда Сарай притихла, он испугался, что зашел слишком далеко. Ведь в каком-то смысле он ей предлагал… провести с ним ночь.
– Я не подразумеваю ничего такого, – поспешил объясниться Лазло. – Просто если ты боишься своих снов, то я с радостью приму тебя в своих.
По рукам Сарай пробежали легкие мурашки. Она молчала не потому, что ее оскорбила или возмутила идея. Напротив! Девушка была потрясена. Ей рады. Она желанна. Лазло не знал о тех ночах, когда она проникала без приглашения, пряча крошечный кусочек своего сознания в уголке его разума, чтобы чудеса и фантазии помогли ей пережить… все остальное. Она отчаянно нуждалась в отдыхе, и, несмотря на шутки о смерти от недостатка сна, Сарай действительно боялась.
Идея остаться здесь – в безопасности, с ним… все равно что распахнувшееся окно, впускающее свет и свежий воздух. И страх тоже. Страх надежды – ведь стоило Сарай понять, что он предлагает, ее охватило жгучее желание, чтобы это сработало: а разве она когда-нибудь получала то, чего хотела?
– Я такого еще не пробовала, – сказала она, пытаясь сохранить нейтральность в голосе. Сарай боялась выдать свою тоску в том случае, если ничего не удастся. – Если я засну, это может нарушить связь, и я потеряю мотылька.
– Ты готова попробовать? – спросил Лазло с неприкрытой надеждой.
– Времени до рассвета почти не осталось.
– Да. Но чуть-чуть есть.
Ей пришла другая мысль. Она пыталась найти огрехи, слабые места в их затее – и одновременно очень этого боялась.
– Что, если это сработает, но мои кошмары явятся и в твой сон?
Лазло пожал плечами:
– Мы их прогоним или превратим в светлячков и поймаем в банки. – Он не боялся. Ну, если только того, что их план не сработает. Со всем остальным они справятся. – Что скажешь?
На секунду Сарай не доверяла своему голосу. Как бы они ни стремились выглядеть беспечно, оба ощущали, что между ними возникает что-то большее и – хотя Сарай ни капельки не сомневалась в намерениях Лазло – что-то интимное. Заснуть в его сне, когда она даже не уверена, что будет осознавать, что это сон… Где не сможет его контролировать…
– Если это сработает, – прошептала Сарай, – я буду бессильна…
Она запнулась, но Лазло все понял.
– Ты мне доверяешь? – спросил он.
Это даже не вопрос. Здесь Сарай чувствовала себя безопаснее, чем где-либо еще. Да и в любом случае, спрашивала она себя, какой в этом риск? «Это всего лишь сон», – ответила она, хотя, разумеется, это было нечто гораздо большее.
Девушка посмотрела на Лазло, закусила губу, а затем решительно сказала:
– Хорошо.
45. Странный азот
В импровизированной алхимической лаборатории без окон, на чердаке крематория, синий огонек коснулся изогнутого стеклянного дна подвешенной колбы. Жидкость внутри нагрелась и перешла из одного состояния в другое – в пар, поднимаясь через ректификационную колонну, чтобы попасть в конденсатор и по капельке стечь во флакон для сбора образцов.
Золотой крестник взял его и поднес к сфере для изучения.
Прозрачная жидкость. Со стороны она казалась водой, но как бы не так. Это азот – вещество, ценившееся больше золота, которое оно же и создавало. Ведь, в отличие от золота, у него было множество чудесных применений – и лишь один источник во всем мире: его создатель – по крайней мере до тех пор, пока ключевой компонент оставался в секрете.
На рабочем столе лежал пустой пузырек с пометкой «дух библиотекаря». Тион ощутил приступ… неприязни? В его руках жизненная сущность безымянного крестьянского найденыша с непростительной привычкой помогать ему без какой-либо видимой причины, да еще и делать это с таким простодушием, словно это самый обыкновенный поступок в мире.
Да, возможно, это неприязнь. Тион отшвырнул пустой пузырек, чтобы расчистить пространство для следующей процедуры. Или же это смущение? Все видели Золотого крестника таким, каким он и хотел: неодолимой силой, совершенно независимой и распоряжающейся всеми тайнами Вселенной.
Кроме Стрэнджа, который знал, кто он на самом деле. На скулах Тиона заходили желваки. Если бы только Лазло оказал ему любезность и… прекратил свое существование… тогда, может быть, он бы и проникся к нему благодарностью. Но не сейчас, пока Стрэндж здесь, всегда рядом – добродушное присутствие, смеющееся с воинами или с радостью берущееся за все, что требовалось сделать. Во время их путешествия у него даже выработалась привычка помогать поварихе оттирать песком огромный суповой котел. Что он пытался доказать?
Тион покачал головой. Он знал ответ, просто не мог его понять. Лазло ничего не доказывал. Для него не существовало стратегии. Обмана. Стрэндж был просто Стрэнджем и предложил свой дух без всяких обязательств. Тион благодарен ему, хотя и возмущен в равной – или большей – степени. Он пожертвовал слишком много собственного духа, а это опасная игра. Шутка Лазло об уродстве попала в яблочко, но алхимика беспокоило не только это. Он видел людей, лишенных духа. Большинство из них долго не протягивали – либо заканчивали жизнь самоубийством, либо медленно угасали, не желая даже питаться. Судя по всему, в этой загадочной прозрачной жидкости, которой Стрэндж поделился не мешкая, крылось стремление к жизни.
Благодаря этой короткой передышке Тион смог восстановить силы. Он готовил новую партию алкагеста, на сей раз используя азот Стрэнджа. Обычно, приступая к этой части процедуры, он испытывал рвение – азарт от возможности сотворить то, что не мог никто другой, и изменить саму структуру природы. Алкагест – это универсальный растворитель и, верный своему предназначению, никогда прежде его не подводил. Тион неустанно тестировал его в Хризопоэзиуме, и вещество растворяло все, к чему прикасалось, даже алмаз.
Но не мезартиум. Треклятый металл пугал своей неестественностью, в голову уже закрадывались позорные мысли о поражении. Но научный метод – религия Тиона, а он диктовал повторение экспериментов – даже неудачных. Поэтому он сделал новую партию химического вещества и снова отправился испытывать алкагест на северном якоре. Разумеется, вещество не было доведено до завершающей стадии, иначе проело бы контейнер. Тион активирует финальную смесь в последний момент.
А затем, когда ничего не произойдет – а так и будет, – он применит нейтрализующее вещество и деактивирует алкагест, чтобы тот не стек по неуязвимому металлу и не проел дыру в земле.
После этого он планировал поспать. Вот о чем думал алхимик – о прекрасном сне, который его освежит (получай, Стрэндж, ублюдок ты эдакий!), – пока шел по безлунному городу Плач, неся на плече сумку, полную колб. Он повторит свой эксперимент, запишет его как несостоявшийся и пойдет спать.
И ни на одну секунду, даже на долю секунды Тион Ниро не задумывался, что его эксперимент может оказаться удачным.
46. Просто сон
Сарай пораньше вернула мотыльков домой, оставив лишь одного на лбу Лазло. Ненадолго замешкалась с тем, который приглядывал за ее отцом.
«Следил, – исправила она себя, – а не приглядывал». Не этим она занималась.
Ей наконец-то удалось его найти, а она даже не могла заглянуть ему в разум!
Хотя, стоило признать, это большое облегчение. Сдавшись, она оторвала мотылька от стены и направила в окно, обратно в воздух. Сарай боялась узнать, что теперь кроется в его снах, когда он знает, что она жива. Может ли быть, что после всего случившегося в ней еще остались зачатки надежды, что отец обрадуется живой дочери?