– Нет, – говорит Таня.
– Что-что? Я не расслышал. Ты говоришь – нет?
– Вы правильно расслышали.
Тимур смотрит на нее, будто не верит:
– Ты остаешься? Окей. Значит, мы обойдемся без Дениса?
Я сжимаю кулаки.
– Таня, – говорю я и опять не узнаю свой голос. – Почему он здесь решает? Почему он тобой манипулирует?
– Я манипулирую? – обижается Тимур. – Ничуть не бывало. Я возвращаю ее на проект.
Он усаживает Таню обратно на длинный красный диван. Она снова надевает очки в превосходной оправе. Я больше не вижу ее слез.
– Денис, – говорит она ровно и внятно. Очень похоже на ее маму-училку. – Ты очень хороший, но… ты же знаешь, кто позвал меня сюда. Вот он, Тимур Каракалпакидис. Я была бы очень рада, если бы у этого человека было какое-нибудь другое имя. Например, как у тебя. Но случилось так, как случилось.
– Подожди…
– Я не могу ждать, – прерывает она, и ее голос кажется совсем далеким. – Еще несколько лет, и будет слишком поздно. А здесь у меня появилась надежда. Ты не поймешь.
– Почему? – спрашиваю я.
– Для этого… тебе надо ослепнуть.
Тишина в зале. Чьи-то одинокие хлопки.
Я тупо смотрю на счетчик. Готов поспорить, таких цифр на этой программе еще не видели.
Теперь ей дадут денег на ее операцию, думаю я. Мне должно быть радостно за нее. Но я не могу почувствовать эту радость. Я не умею. Мне очень редко доводилось быть благородным.
– Я много думала, – говорит Таня этим своим новым голосом. – Я поняла, что у нас бы все равно ничего не вышло. Мы слишком разные. Наверно, лучше это понять раньше, чем позже. Прости.
Тимур смотрит на часы и на счетчик.
– Вот сейчас было хорошо, – оценивает он. – Лучше раньше, чем позже. Программа «Повезет!» тоже движется к финалу. И посмотрите на цифры! Сказать, что мы уже сейчас можем назвать победителя, – это ничего не сказать. Но неужели сегодня мы станем свидетелями рекорда? Кстати, молодой человек еще на связи? – это он администратору. – Да, друг мой, – это он уже мне. – Лично я бы не хотел тебя огорчать, но теперь ты и сам понимаешь, что ты здесь лишний. Ты, как говорится, слабое звено. Отключайся прямо сейчас.
– Нет, – говорю я упрямо, но звучит это совсем не так. Звучит это беспомощно.
– Давайте спросим людей в зале: я прав?
– Да-а-а, – откликается стройный хор голосов.
Камера скользит по рядам. Мне кажется, я вижу в зале Марию Павловну, учительницу. Определенно, это она. И она молчит. Зато все остальные дружно разевают рты. «Да-а-а».
– Ты слышишь, Денис? – Тимур показывает пальцем куда-то вверх. – Так звучит глас народа. Я бы предоставил тебе последнее слово, но ведь ты не скажешь ничего толкового. Плыви, плыви, мячик, по своей речке! Таня больше не будет плакать. Да ты и не утонешь, согласно русской поговорке…
Внезапно мне хочется его убить. Врезать ногой в челюсть снизу, чтобы он откусил свой говорливый язык. Но он продолжает болтать как заведенный:
– Я – Тимур Каракалпакидис, и это программа «Повезет!». Случай нашего друга Дениса – это наглядный пример фатального невезения. Одного желания мало, и это сказано как раз про него! Ну а желание той, кому повезло, мы исполним уже совсем скоро. После рекламы на ТФТ!
Картинка на экране меняется, и в телефоне слышны гудки.
Мой мозг отказывается обрабатывать информацию и отключается тоже.
Под утро приехал отец с ночной смены. Застал меня лежащим на кровати без движения, лицом вниз. Тихо сел рядом.
– Дениска… ты не спишь? С тобой все в порядке?
– У меня проблемы, – отвечал я как в американском фильме. Только звук получился некачественным. Глухим, подушечным.
– Внизу на газоне валялась наша табуретка, – сказал он. – Я подумал, унесло ветром. От нее мало что осталось.
– Это от меня мало что осталось, – пробормотал я в подушку.
– Ты пил?
– Не помню. Нет. Наверно, нет.
Он вздохнул. Взял меня за руку – послушать пульс? Я даже не пошевелился, но и руки не отдернул. Просто я соскучился по чужим прикосновениям. Даже не успев как следует привыкнуть.
– Прости. Я приехал, как только смог, – сказал он вдруг. – Раньше не получилось.
– Ты о чем?
– Так. О жизни.
– Ну папа, – протянул я, как младшеклассник в магазине игрушек.
– Слушай. По ночам, когда ничего не приходит по ленте новостей, мы с коллегами отсматриваем чужие эфиры. Вчера я включил на мониторе одну пошлую программу на ТФТ. Мне продолжать?
Я сжал его руку пальцами – несильно.
– Ты видел, чем там закончилось? – спросил он.
Я кивнул – точнее, ткнулся носом в подушку.
– Мне особенно понравилось, как тех двоих девиц охрана выводила из студии, – тут он мягко высвободил руку и поднялся. – У одной даже каблук сломался. Об другую. В общем, батл вышел знатный. Как в боях без правил.
Было слышно, как он снимает пиджак и аккуратно вешает его в шкаф.
Драка действительно была что надо, но я помнил и другое.
В самом конце этот Тимур объявил победителя. Взял Таню за руку и вывел на подиум, под свет прожекторов. Вручил какой-то сертификат в блестящей рамке. Пока ее руки были заняты, он приобнял ее за талию. Что-то говорил ей, отключив микрофон, а она – слушала. Потом он поцеловал ее в щечку, щекоча усами, и пригладил ее локоны. Его длинные гибкие пальцы чуточку дольше, чем можно в эфире, задержались на ее плече, и она залилась румянцем. Режиссер показывал это крупным планом на всю Россию и остальной мир.
Мне было ужасно больно и стыдно, что отец тоже это видел.
– Пап, – позвал я снова.
– Да?
– Почему она мне так сказала? Почему она так… со мной?
Он помолчал.
– Мне тоже не хотелось бы тебя огорчать, – сказал он. – Но я с некоторых пор думаю вот что. Наверно, в жизни есть вещи поважнее любви. Это звучит странно. Особенно в вашем щенячьем возрасте. Но…
Он снова подсел ко мне. Я чувствовал знакомый с детства запах: все его рубашки пахли одинаково, табачным дымом (чужим, с работы) и суровым немецким одеколоном (его собственным).
– Но именно вчера ночью твоя история приобрела новый жестокий смысл, – сказал он тихо. – Девчачья пьеса-слезогонка вдруг стала маленькой трагедией. Попробуй ее пережить. Ты же крепкий парень. Не будь как та табуретка. К слову сказать, ее чертовски жаль. Я помню, как мы с мамой покупали ее в «Икее».
Он так и сказал: «с мамой». Не знаю почему, но только после этих слов я укусил подушку зубами и беззвучно зарыдал, как когда-то давным-давно, в семь лет, когда взрослые гопники утопили нашего кота в канале. Среди этих уродов был и будущий отчим Стаса, еще до первого срока, но он и сейчас не знает, что я его запомнил, а я запомнил.
Папа сделал вид, что ничего не замечает. Даже зевнул притворно.
– Я положил тебе денег на карту, – сказал он. – Это от нее. Можешь распоряжаться этой суммой как хочешь. Если вдруг понадобится поехать куда-то далеко, я кину еще.
– Пап… – я сел на постели. Поглотал немного слезы, потаращил глаза и снова смог говорить. – Ты веришь, что я смогу… ее вернуть?
– Я не верю, – сказал он. – Но ты можешь хотя бы с ней попрощаться. Если успеешь.
С этими словами он взял со стола салфетку – и вытер мне мокрый нос. Приоткрыл дверь на балкон и пустил салфетку по ветру. Та полетела, развертываясь как квадратный белый флажок.
– Я же успел, – закончил он и невесело усмехнулся.
– Па-ап, – я хотел еще о чем-то спросить, но он уже выходил из комнаты. А когда окончательно вышел, сказал из-за двери:
– В общем, я – спать. Только не шуми, пожалуйста, в прихожей.
Мне почему-то стало легче. Теперь я знал, что мне делать. Было и еще одно обстоятельство. Я хорошо помнил, что́ именно отец носит в своей сумке, когда возвращается с ночной смены. И я прихватил эту сумку, когда уходил утром из дома. Как видите, я продолжал вести себя по-дурацки.
На автобусной остановке пахло кислым пивом и окурками. Изредка приезжали и отъезжали желтые автобусы, а также белые маршрутки с расторможенными водителями, но сегодня мы со Стасом не интересовались общественным транспортом, будь то безрельсовый, железнодорожный или воздушный. Стасу было трудновато бегать по эскалаторам. Теперь его ноги немножко отличались одна от другой, он использовал алюминиевую палку и очень этого стеснялся. Кроме того, досмотр багажа не входил в наши планы.
Было десять утра. Мы ждали заранее подписанных попутчиц до Москвы. Те ехали откуда-то с Екатерингофки или из Автово и согласились завернуть к нам на остров. Время от времени Стас поглядывал на карту в приложении. В таких делах я полагался на него.
– Пишут, что сейчас приедут, – сказал он. – Уже в тоннель въезжают.
При этих словах его голос слегка дрогнул. И я понял почему.
– Стас, – сказал я. – Пока не началось. Я тебе по-любому благодарен за компанию.
– Мне, конечно, до жути приятно, – отвечал Стас. – Но только я тебе должен сказать, чтоб ты еще и Кристиночку поблагодарил. Она-то эту вашу сраную передачу смотрела, а я нет.
– Мне даже как-то легче, что ты нет, – сказал я.
– Могу чисто ради тебя пересмотреть на ютубе. Говорят, там много комментариев.
– Не надо.
– И вот Кристина мне говорит: я эту Таню, говорит, сразу узнала. Хотя всего один раз видела. И твой голос сразу узнала. Такой хриплый. Мужественный. Даже молчал, говорит, как-то мужественно.
– Прямо так и сказала?
– Да.
Я несколько секунд борюсь с одним странным чувством: сказать ему правду или нет. Наверно, будет лучше, если я промолчу. Дело вот в чем. Примерно два часа назад, еще утром, Кристиночка написала кое-что мне в мессенджер. А именно:
«Хочешь, встретимся?»
Давно известно, что слово «встречаться» для девчонок вроде Кристины слишком сложное. Оно для них как-то слишком много означает. «Сперва мы дружили, а потом стали встречаться». Ну, вы поняли.
Я мужественно промолчал. Потом подумал и написал: