– Тише, тише, – зашипел он. – Щас самая мякотка пойдет. Он только, сука, разоткровенничался.
Я впился глазами в Танино лицо. Она даже покраснела от ярости:
– Да-а… теперь я понимаю, что такое это ваше телевидение. Никуда я с вами не поеду, ни в какие Эмираты. Отдайте мне мои деньги, как положено по договору. Мне больше от вас ничего не надо.
– Не говори чушь, – посоветовал Тимур негромко, но убедительно. – Чтобы тебе было понятнее, повторю еще раз: ты очень понравилась нашему владельцу. Ты могла что-то слышать о нем в новостях – это известный человек. Скромный постсоветский миллиардер. Много занимается благотворительностью. Хотя наш балаганчик для него – развлечение, на самом деле у него другой бизнес. Какой – тебе знать ни к чему, но живет он в Дубае, на собственном острове. Он хочет видеть тебя там. Говоря совсем откровенно, он хочет тебя купить. Теперь все ясно?
– Купить? – возмутилась Таня. – Для чего?
– Ты совсем ничего не понимаешь? Да любая из твоих ровесниц уже пять минут визжала бы от восторга, не задавая никаких вопросов. Тебя может оправдать только то, что ты… как ты совершенно верно подметила… не видишь в жизни радости.
– Вот именно, – сказала Таня, и ее голос дрожал от злости. – Мне нужна только операция, и как можно быстрее. Я не хочу вас слушать. Сейчас я встану и уйду.
– Ну попробуй, – усмехнулся Тимур. – Теперь я скажу: «Не верю!»
– Я ухожу, – повторила Таня и встала из-за стола, оглядываясь беспомощно. Тимур и вовсе рассмеялся:
– Так нечестно! А где же прощальный поцелуйчик? Примерно такой, как вчера… после эфира… помнишь?
– Что-о?
Это закричал я, а не Таня. Стас навалился на мои плечи, не давая мне выйти, и даже таксист оглянулся и сказал:
– Да пусти его. Пусть пойдет того козла убьет, э?
– С-сидеть, – процедил Стас. – Нам не убивать надо. Нам деньги надо.
Тимур издевался. Я видел это по его гребаному затылку. Даже его уши глумливо шевелились.
– Вот видишь, ты осталась, – сказал он. – И все же я тебя не понимаю. Что за двойные стандарты? Почему твой юный друг получил то же самое бесплатно, а взрослые успешные люди должны еще придумывать какие-то эксклюзивные причины? Разве это справедливо, милая моя Танечка? Ведь я могу сыграть в твоей судьбе куда большую роль, чем этот мальчишка… при всех его достоинствах… кажется, на проекте ты с этим не спорила. И потом, я ведь чертовски благороден. Когда мне наскучит… эта благотворительность… ты сможешь вернуться к своему Денису. Я даже настаиваю на этом.
Все это время Таня стояла, держась руками за столик. Мне показалось, что она сейчас перевернет его на Тимура, вместе со всеми тарелками. Но она сдержалась.
– Вы чертов сутенер, – сказала она с ненавистью. – Сутенер и абьюзер. Мы с мамой найдем юристов. Подадим на вас в суд. На вас и на ваших хозяев.
Тимур тихо заквохтал – это был смех.
– Лучше бы ты не вспоминала про юристов, – сказал он. – Тогда и я позволю себе напомнить о некоторых тонкостях участия в телепроекте «Повезет!». Там в допсоглашении написано – что? Договор может быть аннулирован в случае невыполнения заранее оговоренных условий.
– Работать проституткой в Дубае?
– Ну да, ты же договор не читала. Впрочем, твоя мама, вероятно, тоже. Так вот: результат может быть аннулирован, а договор расторгнут. Причиной может стать предоставление неверных исходных данных об участнике программы.
– А что мы могли предоставить неверного?
– То, что тебе нужны деньги на операцию на глазах.
– Разве это не так?
– Нет такой операции. Тебя всю жизнь обманывали. Твоя болезнь неизлечима. И этот сертификат на лечение – фикция, бумажка. Телевизионная картинка. Как, в общем, и все в этой жизни.
Я видел, как Таня без сил опустилась в кресло.
А еще я видел, как Стас посмотрел на меня.
Я поставил ноутбук ему на колени и рванул ручку двери.
Мгновение спустя я стоял на террасе, за спиной уважаемого продюсера Тимура Каракалпакидиса, и целился ему в затылок из отцовского травматического пистолета.
– Скажи ей… – начал я, и у меня перехватило горло от злости. – Скажи ей, что ты врал, сволочь… Скажи быстро, или я ст… стреляю…
Продюсер Тимур Каракалпакидис даже не оглянулся. Усмехаясь, он ковырял в зубах зубочисткой.
Его водитель, уже знакомый нам по гонке на питерской дамбе, возвышался около своего столика в дальнем углу террасы и направлял на меня ствол пистолета неизвестной мне марки. Пистолет был блестящий, как никелированный, я и не знал, что такие бывают. Он выглядел тяжелее и серьезнее моего.
Официант замер в дверях с подносом и полотенцем.
Тимур Каракалпакидис выплюнул зубочистку на скатерть.
– Боюсь вас огорчить, – сказал он. – Это правда.
Таня молчала. По ее щекам текли слезы. Я готов был сделать что угодно, только бы этих слез не было.
– Таня, – сказал я. – Не бойся. Я с тобой.
Она еле заметно улыбнулась.
Тимур что-то коротко приказал на неизвестном языке. Его водитель понял. Пистолет в его руке дрогнул, и до меня дошло, что прямо сейчас он пустит пулю мне в башку и я отлечу в сторону, даже не успев нажать на спусковой крючок старой потрепанной пугалки.
Теперь будет важный момент, о котором я даже не знаю, говорить или нет.
Я первым нажал на спусковой крючок.
Ничего не произошло. Кроме того, что в конце переулка вдруг взвыла сирена.
Охранник Тимура опустил ствол. Сам Тимур нервно оглянулся. Наши взгляды встретились. Сразу два пистолета отражались в его круглых очках.
– Ну и чего теперь? – спросил он.
Синяя «газель» не спеша подъехала и встала ровно напротив террасы, аккуратно заслонив вход. Оттуда высыпало сразу несколько людей в форме МЧС и здоровенная немецкая овчарка. Они рассредоточились; старший по группе (коротко стриженная девица) приблизилась вплотную к официанту.
– Поступил звонок о заминировании, – объявила она. – Всем оставаться на местах.
Двое как-то очень быстро успели протянуть поперек переулка красно-белую полосатую ленту. Двое других, не считая собаки, активно интересовались тимуровским охранником. Мой друг Стас (тут я удивился) стоял рядом с одной из сотрудниц и что-то ей говорил и смеялся, а она отвечала тем же. Он все-таки записал ее телефончик, понял я.
– А теперь, – сказал я Тимуру, – отдавай деньги.
Вы не поверите, но он как будто этого и ждал. Закрыл лицо ладонями, посмотрел на меня сквозь пальцы и вдруг расхохотался.
– Деньги! – повторял он сквозь свой долбаный смех. – Деньги! Да нет никаких денег, ты не понял? Нет работы, нет и денег! Это шоубиз, детка! Прежде чем подписывать договор, внимательно читай допсоглашение!
Он приподнялся, держась за свой плетеный стул, и повернулся ко мне – наверно, чтобы лучше видеть мое отчаяние.
– Ну что за дурак, – сказал он. – Я же говорил тебе: ты – слабое звено. Ты бесполезен. Пошел прочь. И можешь забрать свою девицу. Два неудачника – прекрасная пара.
– Т-ты сейчас у меня язык свой гребаный проглотишь, – пообещал я, сжимая кулаки.
Он поднялся и шагнул ко мне. Искривил рот в улыбке. Зубы у него были отвратительно белые.
– Мальчишка, – зашипел он. – Ты даже не представляешь, с кем имеешь дело. Да я возьму тебя и сожру вот этими зу…
Не дослушав, я с хрустом ударил его в челюсть.
Оберон все еще заливался ядовитым смехом, запрокинув уродливую голову назад, когда где-то далеко послышался звук охотничьего рога.
Интересно, кто может охотиться на острове, подумал Дафнис. Но одновременно с этим изловчился и высвободил одну руку из змеиных колец. Этой рукой он схватил нож.
Оберон увидел клинок. Его глаза сверкнули. Он захлопнул пасть и одним рывком опустил морду – но в этот же самый момент нож, зажатый в сильной руке пастуха, снизу вверх воткнулся Оберону в шею, или, вернее сказать, в углубление челюсти, где кожа мягкая и тонкая. Лезвие проникло в самую пасть, за кривыми зубами, и – бывает же такое! – с первого раза перерезало змеиный язык у самого корня.
Последствия были неожиданными. Оберон взвился в воздух всем своим длинным телом, как гигантский пастуший кнут. Закрутился, заизвивался, забился о камни, отбросив прочь полузадохшегося Дафниса. Выкрикнул что-то невнятное на неизвестном человеческом языке – на скучном языке монахов, припомнил Дафнис, – но в этом крике слышался уже не гнев, а страх. Змей еще раз заглотнул ртом воздух и подавился собственным языком. Еще несколько мгновений он плевался кровью и бил хвостом, все слабее и слабее, после чего выгнулся подковой и затих.
По его мускулам пробежала дрожь.
Черная кожа на глазах побледнела, пошла пятнами и стала наконец мертвенно-серой, словно змей переплыл глиняную реку; Дафнис постарался отползти подальше и потерял врага из виду. Когда же вновь оглянулся – оторопел.
Оберон на глазах превращался в камень. Тело, бывшее когда-то мощным и гибким, шло трещинами и рассыпалось. Страшная голова уже была похожа на серый валун, и лишь желтые глаза все еще светились.
– Хр-р-р, – издал змей скрипучий звук. – Х-х-х. Ы э оэышш.
Он пытался говорить без языка. «Ты не победишь», – понял Дафнис.
Желтые глаза потухли.
– Посмотрим, старый хрен, – сказал Дафнис.
Пошатываясь, он встал на ноги. Без особого почтения пнул каменную голову змея, и та разлетелась в куски.
Дафнис присел на каменные плиты. Все же он адски устал, и ребра болели.
Так прошло несколько минут, а может, и полчаса. Странное дело: вокруг стало заметно прохладнее. Сизые тучи показались на горизонте и как-то очень определенно окружили остров. Из-под туч подул ветер, и по галерее закрутились пыльные вихри.
И тут одна из дубовых дверей отворилась.
Оттуда повалил пар, как студеной зимой из королевской кухни, только эти клубы светились всеми цветами радуги и рассыпались искрами, совершенно по-сказочному. Где-то далеко оркестр играл торжественный марш. Дафнис хотел было удивиться, но в этом мире уже давно не приходилось ничему удивляться.