Да и вы не слабак_юноша_сказал он. Давайте_выздоравливайте. Желаю вам_как говорится_смотреть в оба. Не надо этого_знаете ли_импрессионизма.
Он еще немного болтал о чем_то своем_художественном_я ничего не понимал_а потом уходить собрался.
Я только спросил в конце_зачем он все это сделал для нас
то есть не зачем_а почему.
А он сказал_видишь ли_то есть_конечно_пока еще не видишь
моя-то мечта уже сбылась
Прославиться? Спросил я.
Ну да_ну да_и еще Таньку удачно пристроить
она ведь мне не чужая.
Это как_спросил я тупо.
Дело давнее_сказал он
и гордиться тут нечем
и она об этом _слава богу_не знает
а ты смотри_ не будь таким идиотом_как я_сказал он
всю жизнь один как перс_то есть как перст
а счастье было рядом_всего-то этажом выше.
Тут я закрыл глаза руками_хотя это было бессмысленно_я его все равно не видел.
Только слышал_как он прикрыл за собой дверь.
Прошло две недели, и я немного разобрался с клавиатурой. То, что было записано раньше, я нарочно не стану переделывать. Пусть так и остается с этими котятками.
Как я уже говорил, вначале мне было плохо и страшно. Но мало-помалу я привык. Солнечный свет сквозь повязку уже не казался мучением, теперь я был ему рад. По утрам ко мне приходили врачи на осмотр, и тогда повязку снимали. Я научился распознавать цветовые пятна, которые склонялись ко мне, и называть их по именам. И эти пятна становились все яснее и яснее.
Зрение возвращалось.
Причина была и в том, что с некоторых пор мои акции в больнице однозначно пошли в рост. Я теперь жил в отдельной платной палате, больше похожей на гостиничный номер (я не знал, что так бывает, но на мой этаж даже вел отдельный лифт). Посещения были разрешены хоть каждый день. Сам главный врач иногда заходил ко мне, ласково брал за руку и спрашивал, не надо ли мне чего. Поначалу было немного противно, но и к этому я быстро привык.
Однажды ближе к вечеру дежурная медсестра постучалась ко мне в дверь, и этот случай – я сразу понял – был особенным.
– Денис, к вам идет заведующий отделением, – сказала медсестра. – И не один.
Хлопнули двери лифта. Я сидел на диване и напряженно слушал стук каблуков по кафельному полу. Скорый и уверенный, стук приближался. И прекратился за моей дверью.
– Входите, – услышал я голос заведующего. – Вот и ваш сын. Теперь я вас, с вашего разрешения, оставлю… да – вы с ним очень похожи… я сразу заметил…
Я сорвал повязку.
– Я тебя вижу, – сказал я.
Это было не вполне верно. Я видел ее фигуру, руки и еще несколько очень родных цветовых пятен. Но я помнил ее лицо, всегда помнил. Не таким, как в «Скайпе», а таким, как тогда, когда мне было тринадцать. Или десять. Или шесть. Такой я и видел ее сейчас.
– Как ты вырос, – сказала мне мама. – Как ты изменился. Где-нибудь на улице я бы тебя не узнала…
Я даже не ответил. Я видел, как она раскладывает на столе гостинцы из Калифорнии. Их я рассмотреть не мог, но позже оценил.
А сейчас я спросил только:
– Ты вернулась?
Согласен, прозвучало это глупо.
– Да. То есть нет… но я приехала сразу, как только твой отец мне позвонил. Просто для того, чтобы… чтобы сказать…
– Sorry, – закончил я.
Кажется, так говорят в американских фильмах. Но в американских фильмах мать не уезжает в Америку к американскому мужу. Особенно если ее сыну только исполнилось тринадцать. И все в школе шепчутся, что его мать…
– Прости, – сказала мама, и ее голос дрогнул. – Мне и самой очень жаль. Мне так жаль, что я не видела тебя все это время. Не видела, как ты растешь. Как превращаешься из смешного мальчишки в такого красивого… взрослого… Я все пропустила. И твое счастье, и несчастье… пропустила тоже.
– Значит, ты опять уедешь, – сказал я.
– Пойми, сын, я ведь живу в Америке, – отвечала она каким-то особенным, торжественным тоном, какого раньше я от нее не слыхал. – Америка – не просто континент. Это целый космос. Это – место, куда возвращаются. И ты тоже всякий раз будешь возвращаться, поверь мне…
– Мама, слушай… – начал было я.
– Нет, Денис. Я хочу, чтобы именно ты меня послушал. Я здесь как раз за этим. Ты еще можешь подать заявку на воссоединение по федеральной программе. Тебе нет двадцати одного. Мы успеем. Только нужно начать процесс прямо сейчас. Джейк просил тебе передать, что он оплатит все расходы. Подпишет документы.
– Ему-то это зачем?
– Джейк на все пойдет ради меня.
Этот ее Джейк хороший парень и при деньгах, но уже изрядно потрепанный и к тому же жирный. Поэтому мама так гордится своей Америкой, подумал я. Больше-то гордиться особо и нечем.
– Он уже говорил с комиссаром из иммиграционного отдела, – продолжала мама. – Проблем не будет. Все, что нам нужно, это твое заявление.
Даже хорошо, что я не могу разглядеть ее лицо, думал я. Было бы так больно понять, что оно стало чужим, пусть и отчаянно хочет остаться родным, или нет: снова стать родным, – а я знал, что это так и есть.
– Мама, – сказал я. – Ну а если я не хочу?
Она вздохнула.
– Я знаю, что тебя держит здесь, – сказала она. – Или кто. Твой отец мне рассказал. Я помню, я была очень рада, что у тебя появилась девушка… и что ты был настолько великодушен, что…
– Ну мама…
– Прости. Но пойми и нас, взрослых. Это было очень по-рыцарски – взять на себя заботу о слабых… но обстоятельства изменились. Теперь проблемы возникли у тебя самого. И я не уверена, что кто-то, кроме нас, поможет тебе их решить.
– У меня есть деньги, – сказал я.
– О да. Я наслышана о ваших удивительных приключениях. Но эта история закончилась. Вы больше ничего друг другу не должны, разве нет? Это самый удачный момент, чтобы сказать «прощай». И каждому пойти своей дорогой.
– Я не хочу.
– Понимаю. Первая любовь – она такая первая. Поэтому все о ней вспоминают с такой теплотой… после двух-трех браков и разводов… Милый сын, о чем ты говоришь? Тебе даже нет восемнадцати. Весь твой жизненный опыт – это World of Tanks! А у твоей подруги – девчачьи мультики про принцесс и единорогов!
– Она не такая, – сказал я. – Не такая, как все.
– Уникальность – это эволюционный тупик. Уникальность хороша для музея. Там она высоко ценится. В жизни лучше иметь дело с копиями. Нашел бы себе для первого раза такую, как все… без этих вот сложностей…
– Мне это уже советовали, – вспомнил я. – Наш участковый.
– Ценю твою иронию. Тебе повезло, что твоя подруга оказалась на тот момент совершеннолетней. Не хватало еще, чтобы тебя из-за нее отправили в обезьянник. Видишь, как много меняют несколько месяцев, а то и несколько дней!
– Но это же идиотство, – сказал я.
– Это закон. У нас тоже есть закон. После двадцати одного года мы с Джейком не сможем тебя забрать. И, кстати, если ты вдруг женишься, произойдет то же самое. Поэтому прошу: не совершай необдуманных поступков.
Самое дерьмо было в том, что я понимал: она честно хочет, чтобы мне было хорошо. Она и ее толстый муж Джейк.
Этот Джейк еще в 90-х вложил деньги в технологии переработки мусора. Теперь он ни хрена не делал, а только получал дивиденды. У него был дом в Сан-Диего, внедорожный «эскалейд», «тойота»-пикап, еще одна «тойота» для мамы и белый океанский катер.
Те, кто шептался за моей спиной, заткнулись после первых фотографий оттуда. И от этого было даже еще грустнее.
– Подумай еще раз, – сказала она. – Не обязательно принимать решение сегодня. Но пойми: это решение обещает быть самым важным в твоей жизни.
Я кивнул.
– Посмотри вокруг. Посмотри хотя бы на эту… богадельню. Я местных докторов насквозь вижу. Ваш завотделением – и вовсе бесстыжий тип. Ты не поверишь, он очень интересовался, откуда я приехала с таким загаром. Хотел сам нацепить мне эти дурацкие бахилы… я гордо отказалась. Окей, допустим даже, что они тебя вылечат. Ровно настолько, чтобы хватило здоровья для армии. А потом? Потом – куда ты вернешься? Снова на ваш остров? Смотреть на уходящие корабли? Беседовать о жизни с участковым? Жарить барбекю за гаражами?
– Мама, – прервал я. – Я не могу уехать. То есть не могу уехать один.
– Но мы с Джейком не можем принять твою девушку. У нас нет на это законных оснований. Да и зачем, собственно? Она могла бы приезжать к тебе в гости по туристической визе…
– А что, так можно? – спросил я и почувствовал себя… впрочем, это неважно, кем я себя почувствовал.
Мама улыбнулась.
– Ну конечно. Ты сам ее пригласишь. Чего уж там, ты можешь даже жениться на ней… когда-нибудь. Через пару лет, как получишь гринкард. Если к тому времени она тебя не забудет.
– Она не забудет, – сказал я.
– А ты?
Я покраснел. Кажется, мама заметила.
– Тебе еще повезло, бездельнику такому, – сказала она. – Вот мне пришлось в свое время делать куда более жесткий выбор. Жесткий и безжалостный. Между Канонеркой и Калифорнией. Между диваном и океаном. Где-то на полпути потерялась любовь всей моей жизни… но, ты знаешь, взамен я получила кое-что поценнее. Например, самоуважение. Да… вот только тебя мне никто не заменит.
– А что так?
– У Джейка уже не будет детей. Медицинский факт. Когда он узнал, он был очень огорчен. Он так хотел иметь сына. Он согласен признать тебя… своим наследником… он очень ответственный человек.
– А папа безответственный, – не удержался я.
Тут мама вздохнула.
– Твой отец самый лучший. Он не такой, как все. Вот только что с этим делать на вашем чертовом острове?
– Мама, – сказал я. – А может, ты совсем вернешься?
– Не усложняй. Выбор делается только раз. И закончим на этом.
Она поправила прическу и незаметно взглянула на часы. Потом – на меня:
– Выздоравливай. Я загляну. Возможно, завтра. У меня ведь еще встреча с бывшими одноклассницами. Опять эти фальшивые улыбки… как раз сейчас в голову пришло: не болтай. Не говори никому о наших планах. Даже своей девушке. Даже лучшему другу. Не поймут и не простят.