– Но мы же еще ничего не решили, – сказал я.
– Не ври. Ты уже решил.
Хорошо, что ее лица я не видел. Правда, она видела мое.
Это было лицо предателя.
Конечно, мама была права во всем. Я уже все решил. И я послушался ее и не сказал никому ни слова. Даже отцу.
Мне стало лучше. Плюс ко всему у меня теперь был новый макбук, с доставкой прямо из Купертино. Набирать тексты стало удобнее. И мне понравились очки для виртуальной реальности. Их выбирал для меня лично Джейк. То ли потому, что они умели проецировать изображение прямо на сетчатку, то ли по другим причинам, но в них жизнь выглядела даже лучше, чем была в действительности.
Перед самой выпиской завотделением взял у меня поюзать эти очки. Очень удивлялся, качал головой, щелкал языком. Говорил что-то про будущее медицины.
Когда папа с Таней приехали меня забирать, я уже до смерти устал томиться в своей люксовой камере. Телефон зазвонил, и я подошел к окну. Поднял руку. Папа сказал что-то Тане, и она помахала мне в ответ. Мария Павловна, бывшая учительница, только пожала плечами. Больничный двор был залит солнцем, и фигуры во дворе отбрасывали длинные тени.
Я был рад их видеть.
Видеть – такое классное слово. Вот сейчас я вижу это слово, написанное крупным шрифтом на экране. ВИДЕТЬ.
Что там говорил Стас? Я же везучий. И вот мне снова повезло.
Формальности заняли не более четверти часа, и мы собрались на выход. Мария Павловна обращалась с моим отцом вполне гуманно. Подумать только, они спорили о воспитании! Таня была рядом со мной; нам многое нужно было сказать друг другу, именно поэтому мы шли, держась за руки, и обменивались мнениями о погоде. А солнце светило так ласково, как нередко бывает в августе, – мягко и грустно, как будто и само понимало, что его время кончается и впереди только осень, а если кто хочет вечного лета, то добро пожаловать в Калифорнию.
Вот какие мысли вертелись у меня в голове, а вслух я по большей части молчал.
Выбравшись за ограду клиники, мы едва не уперлись в белую машину, перегородившую выезд. Это было неожиданно.
– Такси на Кронштадт вызывали? – спросил водитель голосом моего друга Стаса.
– Какой еще, к бесу, Кронш… – начала было учительница, но папа (я не шучу) дернул ее за рукав, и она умолкла.
Оставив наших родителей в их неожиданном двойном одиночестве, мы погрузились в каршеринговый кроссовер. Внутри пахло чем-то кислым, будто салон не раз заливали шампанским. Стас пояснил, что прокатные тачки все нормальные люди используют как бордель на колесах, при этом Таня свободно могла бы этого и не знать, хотя, конечно, он все равно бы рассказал. Мы немного посмеялись и поехали. Насколько я мог слышать по скрежету и хрусту, разворачивался он не слишком аккуратно, и над этим мы тоже посмеялись. Была и третья причина немного порадоваться. Дело в том, что тачка была оплачена со взломанного аккаунта некоего Игоря Трескунова по прозвищу Скунс, который, конечно, об этом и не подозревал.
Почему Стас решил двинуть на остров Кронштадт? Я-то это сразу понял. Думаю, Таня тоже. Наша история должна была замкнуться в круг именно там, где она и началась. И мы собирались подъехать к тому месту с другой стороны кольца. Хотя как раз в этом не было вообще никакой мистики, просто из Купчино так быстрее.
В общем, мы приближались к развязке. На развязке свернули на КАД, потом выбрались на дамбу, преодолели короткий тоннель под судовым фарватером (с непривычки я закрыл глаза и заметил только мелькание желтых фонарей, да еще радио зашипело и ненадолго заткнулось) и, наконец, выбрались на последний отрезок пути, где снимался артхаусный клип «Тучи», если верить телеведущему Тимуру Каракалпакидису. На одном из съездов машина вильнула вправо. Пока мы с Таней вертели головами в недоумении, Стас слегка поманеврировал и остановил свой кроссовер вдалеке от трассы, на какой-то заезженной грунтовке.
Присмотревшись, я узнал это место. Это был северный форт, небольшой остров посреди залива, один из нескольких, по которым проходила скоростная трасса. Вдали громоздились какие-то развалины военного вида. Я помнил, что где-то здесь раньше был ресторан в виде громоздкого шатра. Его нигде не было видно, но и Стас привез нас сюда не за этим.
Он выключил мотор. Сквозь тихую радиомузыку стало слышно, как за стеклами завывает морской ветер.
– Мы, наверно, больше уже и не увидимся, – начал Стас. – Ну, то есть…
– Да я понял, – сказал я.
– В общем, не увидимся. Я, наверно, в Москву поеду жить…
Тут он остановился. Поправил зеркало, чтобы мы могли смотреть друг на друга. Я заметил, что он беспокойно откидывает волосы со лба – один раз и второй.
– В Москве все как-то немного нервно, но привыкнуть можно, – начал он снова. – Это же все-таки приятно, когда тебя где-то ждут. Чем тут с отчимом каждый вечер сраться. Хотя чего я вам буду объяснять… вон Денис все помнит…
– Помню, – сказал я.
– Короче, этот шнырь на прошлой неделе мать пытался побить. Я ему тростью втащил как следует между глаз. Так ему хоть бы хрен… мозг не задет… Зато он теперь меня тоже прибить грозится. Я тебя, говорит, сучонок хромой, как-нибудь ночью по башке двину да в канал сброшу. Не выплывешь, говорит, ноги коротки…
– Они так моего Чубайса утопили, – сказал я. – Помнишь Басика?
– Помню… лапы еще ему связали, твари.
– Ужас какой, – сказала Таня.
– В общем, я с ними не останусь, – продолжал Стас. – Это больше не мой дом. И мать мне больше не мать, если с этим козлом живет. Пусть сгорят в аду вместе с бухлом со своим. Вот уж не жалко.
– А чего жалко? – спросил я.
– Мне жалко… мне жалко, что мы так на пароходе никуда и не съездили. Я же помню, ты всю жизнь только об этом и мечтал. Я специально с тобой на канал ходил. Так интересно было за тобой наблюдать. Тебе скажешь чего-нибудь или напишешь, а ты не ответишь или ответишь хрень какую-нибудь. А сам все смотришь, как корабли уплывают. И как на палубах люди стоят.
– Да, я тогда очень хотел среди них оказаться, – сказал я. – А ты?
– И я.
Вот так проживешь с человеком сто лет рядом, думал я, с самого детсада и до выпускного, и ни разу не соберешься поговорить с ним хоть раз откровенно. А потом вам и вовсе надоест разговаривать, потому что вы думаете, что все уже сказано. Потому что все знают, что вы друзья. И правда, о чем еще можно мечтать?
– Что-то душно у вас, – сказала Таня. – Я выйду ненадолго.
Я кивнул. И верно, пока мотор не работал, в салоне даже стекла запотели.
Таня захлопнула за собой дверцу, и ветер разметал ее золотые волосы. Я нарисовал на стекле смайлик изнутри, она увидела, а может, догадалась. Приложила ладошку к стеклу со своей стороны.
– Ты ведь ее никогда не бросишь? – спросил вдруг Стас.
Я не ответил. Ни разу ему не врал и сейчас не хотел.
– Как я вам завидую, – сказал Стас. – У меня никогда ничего такого не было. И не будет.
– Почему? Ты же в Москву едешь.
Он оглянулся и посмотрел на Таню, как она дышит воздухом. От машины она отойти боялась.
– В Москву, – повторил Стас. – Да не хочу я ни в какую Москву. Как ты не можешь понять?
– Как тебя понять-то, когда ты ничего не говоришь?
– Можно мне с вами остаться?
Я тоже поглядел на Таню: слышит или нет? Решил, что не слышит.
– Вот прямо с нами? – уточнил я. – С обоими, что ли? Как в шоу Колпакидора?
– Да мне пофиг с кем. Главное, чтобы с тобой.
Я мог бы и не спрашивать. Как будто я не знал, что он так ответит. Знал с самого первого дня, как я рассказал ему нашу историю, а может, и раньше, с первого дня, когда вообще о чем-то таком рассказал. Лет в тринадцать, между танчиками и списыванием уроков.
– Ну а как ты себе это представляешь? – спросил я.
Он бросил короткий взгляд в зеркало.
– А что такого, – сказал он, а сам силился улыбнуться. – Мне Кристинка рассказывала, как они с подругой в Стокгольме на вписках ночевали. Впятером, всемером. Вот это, говорит, был угар. Californication.
Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но удержался.
– Ну да, я понимаю, это глупо, – признал Стас. – Но на самом деле мне это ничего и не нужно. Я хочу только, чтобы все осталось как было. Чтобы можно было выйти с тобой на берег и на корабли смотреть. Или кататься поехать куда-нибудь. В гостинице ночевать. Ну, или… хотя бы знать, что все это может когда-нибудь быть. Вот о чем я мечтаю.
– Стас, – сказал я.
– Что?
– Ну а если я скажу «нет»?
– Если ты так скажешь, то я сдохну от тоски, – сказал он серьезно. – Пока не знаю, как именно. И когда. Я тебе сообщу.
– Стас, – сказал я. – Никогда не говори так. Ты мой лучший друг. И я хочу, чтобы так оно и осталось навсегда. Понимаешь?
– Очень понимаю.
– Вот и не усложняй.
Стас усмехнулся. Протянул руку, выключил видеорегистратор на зеркале.
– Ну что за дерьмо, – сказал он. – Это был самый неудачный камин-аут из тех, что только бывает. На ютуб выкладывать нет смысла.
Таня постучала пальцем в стекло:
– Вы поговорили? Я начинаю замерзать.
Она вернулась на место рядом со мной. Я потрогал ее нос: он и правда был холодный. Стас повернул зеркало на прежнее место. Мне было неловко смотреть в его сторону, но я был рад, что все кончилось.
Мы тронулись и через полчаса без приключений оказались на Петроградской. Встали на аварийке у Таниного подъезда.
– Будем прощаться, – сказал Стас. – Когда еще пересечемся.
Мы вышли, и он протянул мне руку. Таню нежно поцеловал. Коснулся носом ее щеки. Сел за руль. Помедлил. Выключил аварийку и довольно резво тронулся. Белый кроссовер ускорился и исчез в потоке.
Стало слышно, как в сквере скейтеры стучат своими досками.
– Денис, – сказала Таня.
– Да?
– Позвони ему.
– Зачем?
– Ты знаешь зачем.
– Мы же с ним все решили.
– Ничего вы не решили. Это ты всегда был слепым, Денис. Ты, а не я.