– Я должен попытаться добраться до своих, – сказал он. – Если они собираются отбросить немцев назад, я хочу, чтобы какая-нибудь наша часть дошла сюда, к Франклину, как можно быстрее.
– Вам нельзя появляться средь бела дня в этой военной форме, – возразила Мишель.
– Мы, кажется, одного роста с вашим отцом. Дайте мне что-нибудь из его одежды. Я буду держать путь на запад, пойду в сторону от главного шоссе и, надеюсь, не нарвусь на немецкие патрули.
– Вам лучше подождать, пока стемнеет.
– Я уже и так слишком долго ждал. Я никогда не забуду того, что вы для нас сделали. Если вам что-то понадобится, я сделаю все, что в моих силах…
Мишель чмокнула его в щеку.
– Ну, друг, лучшее, что вы можете сделать – это дойти целым и невредимым до своих и вернуться за Франклином. В эти дни мы не можем просить Всевышнего о большем.
Серж Пикар продрог, устал и сильно проголодался. Одежда промокла насквозь от мокрого кустарника, в котором он сидел, наблюдая за хлевом фермы Лекруа. В животе непрестанно урчало, но, несмотря на все неудобства, Пикар не шевелился.
Проведя всю ночь без сна, измученный нерешительностью и сомнениями, Пикар вернулся на свой наблюдательный пункт, едва начало светать. Когда он увидел подъезжающих немцев, он воспрянул духом. Значит, Мишель одумалась. Как и полагается добропорядочной француженке, она выдает американцев. Но удовлетворение быстро сменилось недоверием, когда булочник заметил хитрую уловку Мишель.
После того как немцы уехали, несколько часов все было тихо. Поскольку и Радиссон, и Мишель оставались внутри, Пикар подумал, что, наверное, они ухаживают за раненым американцем. Его так и подмывало пробраться в деревню и показать этому высокомерному пруссаку фон Отту, как глупы его подчиненные. Сотни солдат побывали в этом районе, но никто не обнаружил двоих раненых американцев.
Лишь одно удерживало Пикара от этого: мысль о Мишель Лекруа. Ему никогда не удалось бы убедить фон Отта пощадить Мишель. Пикар места себе не находил, думая о том, какому риску подвергает себя Мишель. Но, с другой стороны, теперь он знал секрет, за сохранение которого Мишель пошла бы на все.
Воображение Пикара так распалилось, что он едва не проглядел одного из американцев, одетого в батрацкие штаны и рубаху, выходящего из хлева. Тот внимательно оглядел местность, затем исчез, растворившись в лесу.
Не успел Пикар сообразить, что делать дальше, как из хлева вышли Мишель и Радиссон. Он видел, как они, пройдя по аллее, починили коляску и уехали.
«Как они могли оставить его одного? Наверное, ему нельзя двигаться. Может быть, он мертв».
Пикаром овладело любопытство. Он осторожно приблизился к хлеву, то и дело беспокойно озираясь по сторонам. Потом отворил дверь; громко скрипнула щеколда.
«А что, если американец вооружен?» – подумал Пикар, дрожа от страха.
Глубоко вздохнув, он вломился в хлев. Признаков того, что здесь кого-то прятали, он не заметил. Стойла и сеновал были пусты. Булочник снова огляделся, на этот раз более тщательно, и нашел в полу потайной люк, прикрытый соломой и грязью. Схватившись за кольцо, он приоткрыл крышку люка, вытер пот со лба и заглянул вниз. В лунном свете, проникавшем сквозь пыль, он увидел лежащего на койке человека с забинтованной головой. Его дыхание было неглубоким и прерывистым, но он был жив.
Пикар долго не сводил глаз с американца. До тех пор, пока совершенно ясно не понял, что собирается делать.
Мишель Лекруа смертельно устала. Сразу же по возвращении в Сент-Эстас они с доктором Радиссоном с головой окунулись в ожидавшую их работу. Контрнаступление немецких войск далось дорогой ценой, и недостатка в раненых не было. Лишь к полуночи Мишель смогла помочь своему отцу, рана которого уже была промыта и зашита, сесть в коляску и отвезти его домой. Когда они стали подъезжать к ферме, Мишель почувствовала, как беспокойно забилось в груди сердце. Лицо того американского солдата преследовало ее, и девушка не могла дождаться, когда ее руки снова прикоснутся к Франклину Джефферсону.
Мишель ввела отца в дом, поудобнее уложила его на кровати, затем с фонарем выскользнула в темноту ночи. Тайник был прикрыт соломой так же, как она его оставила. Успокоенная, Мишель стала открывать люк.
В первое мгновение ей показалось, что он мертв. Франклин Джефферсон лежал так тихо, что она не могла различить ни малейшего движения. Только когда она приподняла его, она почувствовала тепло его тела. Он был жив. Слабый румянец появился на его лице. Мишель была убеждена, что он идет на поправку.
Она внимательно осмотрела повязку на голове Франклина. К ее радости, она не пропиталась кровью. Намочив в холодной воде кусок ткани, она приложила его к губам солдата. Она смотрела, как он, не просыпаясь, вбирает в себя воду.
«Что в нем особенного?» – спросила себя она. Откуда у нее такая нежность к совершенно незнакомому человеку, с которым она не перемолвилась и дюжиной слов? И почему возникло это чувство?
Погруженная в раздумья, Мишель не услышала, как открывается дверь хлева. Только мгновением позже она уловила сверху хруст соломы под чьими-то сапогами.
«Немцы! Наверное, они видели свет».
Мишель в ужасе вскочила на ноги, но сообразила, что бежать некуда. У нее не было даже оружия, чтобы защитить себя.
Над тайником нависла тень. Мишель зажала рот стиснутыми в кулаке руками, зубы впились в суставы пальцев. Но пронзительный крик, готовый вырваться из ее груди, превратился в стон облегчения, когда она увидела знакомое лицо Сержа Пикара.
Монк Мак-Куин преодолел без малого шесть миль за столько же изнурительных часов. Первое время он шел лесом, по охотничьим тропам, не переставая настороженно вслушиваться в каждый звук, непохожий на привычные звуки леса. Когда лес стал редеть, Монк вошел в воду речки и передвигался, держась берега, готовый в любую секунду укрыться в прибрежных кустах и деревьях. Ближе к вечеру он нашел пристанище в небольшой лощине, где жадно набросился на хлеб и сыр, которые дала ему в дорогу Мишель.
Хотя его тело изнывало от усталости, Мак-Куин упорно продолжал идти вперед. Он обогнул окраину Сент-Эстаса и сразу направился на запад. Ночь застала его в двух шагах от немецких позиций. У Монка опустились руки, когда он увидел, как далеко продвинулся неприятель. Он размышлял, где бы найти лазейку, чтобы пробраться на нейтральную полосу, разделявшую немецкие и американские войска.
Монк ускорил шаги. Его удача зависела сейчас от облаков, закрывавших луну. Он полз по полям, покрытым вязкой грязью, и прятался среди сонных свиней, когда пришлось спасаться от приближающегося патруля. Он подобрался к немецким передовым позициям так близко, как только смог, и видел иногда пулеметчиков, спящих на своих лафетах, чувствовал согревающий аромат табачного дыма. Наконец, дойдя до заброшенной мельницы, Монк перестал бороться с усталостью. Собрав последние силы, он забрался в расщелину за неподвижным водяным колесом и свернулся в клубок.
– Боже мой, Серж, ты меня до смерти напугал!
От облегчения после пережитого испуга у Мишель подкашивались колени, и она едва сумела выбраться из тайника по приставной лестнице.
– Что ты здесь делаешь, ночью, в такой час?
Пикар нервно облизнул губы. С растрепанными волосами, разметавшимися по груди, Мишель была прекрасна, как никогда прежде.
– Кто это? – спросил он.
Едва переводя дух, Мишель ему все объяснила.
– Серж, я так рада тебя видеть, – сказала она, окончив рассказ. – Ты не смог бы принести нам чего-нибудь поесть? В доме совсем ничего не осталось.
– Для тебя, Мишель, – все что угодно, – пылко отвечал Пикар.
Мишель, улыбнувшись, показала на Франклина Джефферсона.
– Не для меня, а для него.
Булочник взглянул через ее плечо на неподвижного солдата.
– Мишель, – нерешительно произнес он, – то, что ты делаешь, очень опасно…
– Разве у меня был выбор? Я же не могла отдать его в руки немцев.
– Именно это ты и должна была сделать, – сказал Пикар, удивленный твердостью ее тона. – И ты все еще можешь это сделать. Тебе нужно только сказать, что ты нашла его у хлева и промыла ему рану перед тем, как пойти в комендатуру.
– Серж, ты что, шутишь? – воскликнула Мишель. – Как только немецкий врач снимет повязки и увидит швы, он поймет, что была операция. А поскольку Радиссон – единственный французский хирург на километры в округе, он немедленно будет арестован. А вместе с ним арестуют и меня с отцом.
– Нет, Мишель, так нельзя, – сказал Пикар, схватив ее за руки. – Надо, чтобы ты выполнила свой долг, объяснила фон Отту…
– Мой долг? – крикнула Мишель, не веря его словам. – Мой долг – помочь выгнать бошей, которые захватили мою родину.
– Мишель, прошу тебя, послушай, – умолял Пикар. – Рано или поздно фон Отт узнает, что ты прячешь у себя американца.
– Как, Серж? Как он узнает? Всего три человека, кроме меня, знают, что он здесь. Я могу положиться на двоих из них. Пожалуйста, скажи, что я могу доверять и тебе.
Пикар дрогнул. Может быть, стоит промолчать и превратиться в героя в ее глазах?
«Ты будешь героем, пока остаешься для нее единственным мужчиной, – нашептывал ему злобный голос. – Как ты думаешь, надолго ли она останется с тобой после того, как вернутся другие мужчины? И потом неужели ты хочешь рисковать состоянием, которое уже накопил?»
– Нет, Мишель, – услышал он собственный голос. – Я не могу позволить тебе подвергаться такой опасности. Если ты не скажешь фон Отту, я сам скажу ему.
Мишель не верила своим ушам. Она вцепилась в Пикара, заставляя его глядеть ей прямо в глаза.
– Серж, ты не… ты не работаешь на немцев… Ты не можешь!
Весь Сент-Эстас думал, что Пикар снабжает противника хлебом по принуждению. Это было одним из неизбежных следствий войны, и все это понимали. Но что, если все было не так?
Мишель с трудом заставляла себя выслушивать возражения Пикара и его признания: он любит ее, он ее боготворит, он сделал все это ради нее. Когда он закончил свои излияния, она была ошеломлена и преисполнена отвращения.