сь она.
Фостер заверил ее, что они вернутся, как только обнаружат Кордеро и убедятся, что с ним все в порядке. По всей вероятности, им пока это не удалось.
В сопровождении Говарда Уэллса она прошла через переполненную пивнушку. Пока они поднимались по ненадежной, покосившейся лестнице, ей пришлось повысить голос, чтобы попытаться перекричать стоящий вокруг шум. В коридоре было темно и страшно, деревянные половицы прогибались и скрипели под ногами, штукатурка осыпалась со стен прямо на голову, на сырых потолках темнели уродливые пятна.
Новый знакомый проводил Селин прямо до дверей и пожелал ей спокойной ночи. Надеясь, что Корд не будет иметь ничего против, она пригласила мистера Уэллса посетить их в Данстан-плейс, если у него будет время. Он заверил, что сделает это с удовольствием, и пожелал ей удачи.
Селин вошла в свою комнату и закрыла дверь. Не зажигая лампы она вышла на балкон и облокотилась на перила, наблюдая за покачивающимися на якоре лодками, заполонившими бухту. «Аделаида» все еще стояла у причала. Одинокий матрос ходил взад-вперед по ее палубе. Горели всего несколько корабельных фонарей. Голые мачты вонзались в беззвездное небо, по которому плыли низкие тучи.
Начал накрапывать дождь, и Селин вынуждена была спрятаться в комнате, но оставила дверь на балкон открытой, прислушиваясь к звукам сбегающих по черепичной крыше струй. Все это до боли напомнило ей жаркие летние ночи Нового Орлеана. Селин смотрела вдаль сквозь завесу дождя, мачты и реи кораблей в гавани на темный горизонт. Она знала, что годы, прожитые с Персой, навсегда останутся в ее сердце. И могла только надеяться, что прошлое сменится не менее замечательным будущим.
– Иди и постучи. – Эдвард подтолкнул Фостера локтем. Они стояли в узком, плохо освещенном коридоре самого известного публичного дома острова – «Отеля мадам Фелисити».
– Я не вижу другого способа, а ты? – Фостер задавал этот вопрос уже третий раз, словно повторение могло каким-то образом изменить ответ друга.
– Нет, я тоже не вижу. Если мы собираемся вернуть его на постоялый двор к мисс Селин, другого способа нет. Стучи.
Фостер оглянулся и посмотрел на зал внизу. Никого не было видно. Из-за соседней двери послышалось громкое хихиканье, за которым последовали пронзительные восторженные возгласы. Эдвард сжал губы, поморщился и неодобрительно покачал головой.
Фостер быстро и часто постучал в дверь.
– Ты уверен, что это та комната?
– Двадцать четыре. – Эдвард указал на выписанные золотой краской цифры на ярко-фиолетовой двери.
– Никто не отвечает. – Фостер готов был повернуть назад, но Эдвард сделал шаг вперед и снова постучал.
Внезапно дверь распахнулась и на пороге показалась неряшливого вида блондинка лет тридцати. Она оказалась почти на голову выше обоих мужчин. Нечесаные волосы торчали во все стороны. Правда, у нее оказался бесподобный бюст, но это для того, кто интересуется подобными вещами. Ноги дамочки, слишком оголенные по мнению обоих слуг, впечатляли длиной и прекрасной формой. На лице ее было написано нетерпение.
– Что такое? – потребовала она объяснений.
– Мы… видите ли… Понимаете… мы подумали… – Эдвард никак не мог найти нужных слов.
Фостер выступил вперед и взял инициативу в свои руки:
– Нам необходимо увидеть Кордеро Моро. Нам сказали, что он здесь.
Оба они уже прекрасно видели в глубине комнаты объект своих долгих поисков: со стаканом янтарного рома в руке, совершенно одетый, Корд лежал поперек кровати, занимающей почти всю комнату. Красотка по-прежнему стояла между слугами и хозяином, который вел себя так, словно был слеп и глух.
– Никто не имеет права называть номера комнат, – возмутилась блондинка.
– Сама мадам Фелисити сказала нам, что он здесь, – заявил Фостер, не удосужившись при этом объяснить, что за солидное вознаграждение мадам Филисити – необъятных размеров негритянка, обернутая в километр ярко-малинового шелка и бельгийских кружев, – готова была выдать не только номер комнаты, где укрылся Корд, но и любую другую информацию, если бы Фостер проявил к ней интерес.
– Пусть войдут, Бонни, – приказал Корд. – И поздоровайся с двумя воплощениями моей совести. Я везунчик – у большинства людей совесть только одна.
Когда Фостер и Эдвард вошли в комнату, Корд поднял бокал в приветственном тосте:
– Джентльмены, что привело вас сюда в столь мрачную, дождливую ночь? Почему вы так спешили и почему не хотите проявить ко мне снисхождение? Ничего срочного, надеюсь?
– Я думаю, вы сами знаете, сэр, – сказал Фостер.
– Напротив, я понятия не имею, чего вы хотите.
– Мы просто подумали, сэр…
– Вам обоим платят не за то, чтобы вы думали… Но я с интересом выслушаю, что вы хотите мне сказать.
– Мы считаем, что для мисс Селин небезопасно оставаться одной на постоялом дворе.
Корд допил ром из своего стакана, внимательно посмотрел на дно, чтобы убедиться, что там не сталось ни капли, и уставился на Фостера.
– Если бы вы не оставили ее, она не была бы одна, не правда ли? – Он нахмурился. – Вы проследили, чтобы она поужинала?
– Да, сэр.
– Хорошо. Тогда почему бы вам не вернуться и не подежурить по очереди у ее дверей или сделать еще что-нибудь, что найдете нужным, до тех пор, пока я не вернусь завтра утром?
– Завтра? – Эдвард бросил тревожный взгляд на проститутку, которая стояла, уперев руки в пышные бедра, и с нетерпением ждала, пока они уберутся прочь.
– Я вернусь завтра утром и ни минутой раньше. И никаких разговоров. Вы не хуже меня знаете, что эта женитьба – не моя идея.
Эдвард с унылым видом молчал, но Фостер не удержался и возразил:
– Но это и не ее идея, с вашего позволения, сэр. Она рассказала нам о Данстан-плейс. Мы огорчены не меньше, чем вы…
– Я совершенно не расстроен и даже ожидал этого. А теперь убирайтесь! Оба явитесь ко мне утром.
Корд смотрел вслед слугам. Бонни, призывно покачивая бедрами, направилась к нему. Подойдя к кровати, она опустилась на колени возле молодого человека, взяла у него из рук пустой стакан, поставила его на столик и начала расстегивать пуговицы его батистовой рубашки.
– Я так понимаю, эта Селин – твоя жена? – Она склонилась к нему и прижалась губами к пульсирующей на шее жилке над ключицей.
– Одно название, – бросил Корд, обнимая женщину за талию и притягивая к себе.
Чувствовалось, что держишь в руках, не то что крошка Селин. Завалившись в бордель, он потребовал у мадам Фелисити самую высокую шлюху с самыми пышными формами. Обязательно блондинку. Ему было безразлично, какого цвета у нее глаза, если только они не цвета аметиста. Он заплатил вперед за всю ночь.
Корд откинулся на спину и позволил Бонни расстегивать его рубашку. Он проклинал Эдварда и Фостера за то, что они напомнили ему о Селин как раз в тот момент, когда у него появилась слабая надежда выбросить из головы мысли о ней хотя бы на несколько часов.
Он оскорбил ее в гостинице и солгал, пытаясь убедить, что ром сделает его нечувствительным к боли, которая пронзила его, когда она сообщила ему то, о чем недавно услышала. Слуг он не обманул: он действительно почти ожидал, что плантация пришла в упадок. Но когда Корд услышал, что предположения его подтвердились, ему показалось, что старый Генри собственноручно нанес ему этот болезненный удар.
С того самого момента, когда он покинул постоялый двор, Корд не переставал во всех подробностях представлять себе, что ждет его впереди. У него есть приданое Селин, но от него уже осталась только половина, и ее явно недостаточно, чтобы восстановить и заставить приносить доход сахарную плантацию. Имеется также рента с наследства матери, но этих денег едва ли хватит на жизнь ему самому, Эдварду и Фостеру, не говоря уже о жене. Женщины нуждаются в стольких вещах…
– Твоя жена, видно, полусумасшедшая, если не пускает в свою постель такого мужчину, как ты, – пробормотала Бонни, покрывая поцелуями его обнаженную грудь.
– Только полу?..
– Совершенно сумасшедшая…
Корд опустил глаза на блондинку, которая старательно трудилась, с жаром лаская его широкую, мускулистую грудь. То, что она вытворяла языком и губами, должно было давно заставить его забыть и о Селин, и о Данстан-плейс. Тут было от чего прийти в полную готовность, даже если только вообразить, какие восхитительные штучки она способна ему продемонстрировать. А он вместо этого представляет себе Селин, одну в комнатенке на постоялом дворе, одетую в скромную ночную рубашку, которую он принес ей днем! Корд рассвирепел, осознав, что роскошная и очень дорогая Бонни с ее длинными ногами, выдающимся бюстом и умелым языком, бледнеет по сравнению с этим образом.
– Почему бы тебе не налить мне еще рома? – резко спросил Корд, злясь на себя за то, что не может ответить на ласки Бонни.
Бонни отстранилась, не в силах скрыть раздражение. Пытаясь откинуть со лба непокорные вьющиеся волосы, она сказала:
– Я тебе не какая-то чертова официантка.
– Я заплатил за то, чтобы ты сегодня ночью делала все, что пожелаю.
Ром стоял на полу около кровати со стороны Корда. Она перегнулась через него, соблазнительно прижимаясь грудью к его бедрам, дотянулась до бутылки и так же медленно скользнула обратно. Взяв стакан со столика, Бонни проговорила:
– Будьте любезны, ваше высочество! – Она откупорила бутылку и плеснула ром в стакан. Наполнив его, она прижала бутылку к груди и перевела взгляд на живот Корда. Нахмурившись и сжав губы, Бонни состроила рожицу, которую большинство мужчин посчитало бы забавно-призывной.
– Может, ты подумываешь о чем-то более возбуждающем? – предложила она.
– Правду сказать, то, о чем я думаю, довольно скучно. Я хотел бы прикончить эту бутылку и лечь спать.
– Спать? Ты хочешь сказать, просто закрыть глаза и захрапеть?
– Ну, можешь представить себе это именно так.
Она недоверчиво покачала головой:
– Спать? И это все?
– Спать. Я заплатил за целую ночь с тобой, но не буду возражать, если ты пойдешь вниз и найдешь другого клиента, только оставь меня в покое.