В раздевалке перед уходом она увидела у своего шкафчика букет розовых и лиловых пионов, изящно обрамленных бледно-зелеными листьями. Она подняла букет, чтобы отнести в регистратуру, — ей ни на секунду не пришло в голову, что это ей, но тут из букета выпала карточка, на которой каллиграфическим почерком значилось: «Для Стефани, самой потрясающей из медсестер».
От кого этот букет? Напрасно она изучала папиросную бумагу, в которую он был обернут, трясла его, раздвигала стебли — ни записки, ни даже малейшего намека.
Дома она поставила букет у кровати, чтобы все время его видеть; она не сомневалась, что цветы от Карла.
Назавтра она обнаружила еще один букет: под вечер у шкафчика ее опять ждали пионы, только на этот раз желтые и красные. Карточка с тем же комплиментом. И даритель опять, с такой же скромностью, не подписался.
Она вернулась в палату 221: ей хотелось удостовериться, что роскошные букеты были именно от Карла. Но никаких подтверждений в разговоре не возникало, и она спросила напрямик:
— Скажите, это вас я должна благодарить за сегодняшний и вчерашний букеты?
— Жалко, но я до этого не додумался. Нет, я здесь ни при чем.
— Это точно?
— К сожалению, да.
— От кого же тогда букет?
— Как это? Вы не знаете, кто за вами ухаживает?
— Понятия не имею.
— Вы, женщины, странные существа! Чтобы вы заметили мужчину, нужно столько времени… Повезло нам, что в природе хоть цветы есть…
Стефани была раздосадована: все это не обрадовало ее, а, наоборот, огорчило; знаки внимания между тем не прекращались: каждый день у ее шкафчика появлялся новый букет.
Из-за этой истории Стефани повнимательней взглянула на мужчин, окружавших ее в больнице Сальпетриер, и с удивлением обнаружила, что многие из них ей улыбаются.
Сначала она просто испугалась. Ничего себе! Вокруг столько соблазнителей, столько мужчин, которые смотрят на нее как на женщину! Выходит, она их просто раньше не замечала? Или это они ее заметили только после того, что у нее произошло с Карлом? Все это обрушилось как снег на голову, и непонятно было, что теперь делать: то ли жить как раньше, ходить опустив голову, ни с кем не встречаясь взглядом, никаких улыбочек, то ли вести себя по-новому: весело, свободно, так что чуть ли не каждый шаг превращался в приключение, на каждом шагу она встречалась с сотней глаз, и тут же возникал десяток поводов на мгновение остановиться…
Так в группе санитаров она выделила лицо Рафаэля. Трудно сказать, что раньше привлекло ее внимание: блеск в глазах юноши или пион, который был приколот на лацкан его халата. Стефани вздрогнула и догадалась, что это и есть ее тайный обожатель.
Она замедлила шаг, опустила ресницы и уже собиралась заговорить с ним, но не нашла подходящих слов, ничего не приходило в голову; она усомнилась в своей догадке, решила, что ошиблась, и, смутившись, побыстрее ушла.
Вскоре она снова увидела Рафаэля в компании других санитаров; каждый раз, когда их глаза встречались, его взгляд обжигал ее.
И что делать дальше? Как себя вести? Стефани абсолютно не знала, как реагировать, тем более что раньше она вообще не замечала этого юношу, и вся ситуация ее стесняла. Ну что, вот просто подойти к нему и сказать: «Спасибо вам, но больше так не делайте»?
По дороге в столовую Мари-Тереза высказалась на этот счет:
— Слушай, Стефани, этот Рафаэль, санитар, так и ест тебя глазами.
— Правда? Он ничего…
— Ничего? Ты даешь! Самый красивый парень во всей больнице! У него ресницы как у египетской принцессы. Все женщины в Сальпетриер по нему сохнут. Они все просто позеленеют от зависти, если ты его подцепишь.
— Я? Почему я?
— А цветы? Все же видят эти букеты. Он совсем спятил от тебя.
— Тебе не кажется, что он слишком молоденький?
— Молоденький для кого? Он же твой ровесник.
Мари-Тереза была права. Стефани обнаружила, что может кому-то нравиться, благодаря Карлу, которому было лет сорок, поэтому и сама она представлялась себе старше: она автоматически причисляла себя к категории сорокалетних, и ей сначала показалось дерзким, чуть ли не неприличным принять ухаживания молодого мальчика.
Эта неделя прошла в волнениях. Стефани теперь меньше времени проводила у Карла, который после очередной операции быстро утомлялся, тем более что она увидела мимоходом, как он себя ведет с другими медсестрами, и поняла, что только при ней он отчаянно старается выглядеть веселым, остроумным, беззаботным, тратя на это безумное количество сил, которых у него так мало. К тому же она избегала проходить через вестибюль: там можно было встретиться с Рафаэлем.
В субботу и воскресенье, хотя это были ее выходные, она пришла в больницу. Выбрала наряд покрасивее, уверенная, что Карл это оценит, даже надела купленное на днях кружевное белье. Однако в вестибюле она заметила подруг Карла, развернулась, сменила в раздевалке блузку из индийского шелка и юбку джерси на брюки и халат и уже в роли медсестры поднялась на свой этаж.
Удивленным коллегам она объяснила, что взяла дополнительные часы для подработки — в глазном отделении, которое располагалось в соседнем корпусе, — а потом, улучив момент, когда они не видели, проскочила в палату 221. Оттуда только что вышла последняя подруга, и Карл мог поговорить со Стефани.
— Вы заметили? Каждую неделю посетительниц становится все меньше. Я им был нужен только здоровый, сильный, веселый, когда со мной было не стыдно показаться.
— Вы на них сердитесь?
— Нет. Наверно, этим они мне и нравились — своим ненасытным желанием соблазнять, побеждать, да просто жадностью к жизни.
— И сколько их теперь приходит?
— Две. На следующей неделе останется одна. Они умудрились договориться, хотя на дух друг дружку не переносили: организовались навещать меня по очереди, чтобы ходить сюда пореже. Забавно, да? В глубине души им не терпится меня оплакать. Они будут потрясно выглядеть на моих похоронах. И искренне страдать. Правда, правда.
— Не говорите так, вы поправитесь! Мы будем вместе стараться вас вытащить.
— Мои подруги в это не верят.
— Даже ругать их и то неохота. Наверно, невелика заслуга в вас влюбиться, вы такой красивый.
— Мужская красота — вещь бесполезная. Привлекательность мужчины не в том, чтобы самому быть красивым, а в том, чтобы убедить женщину, что она красива с ним рядом.
— Это вы только так говорите.
— Никчемная штука, поверьте. Безупречная внешность только мешает, иногда вообще все портит.
— Да уж ладно!
— Ну вот смотрите: вы меня считаете эдаким красавцем, и что дальше, что это у вас вызывает, доверие или страх?
— Желание!
— Спасибо. Теперь давайте по-честному: доверяете или нет?
— Не очень.
— Вот видите! Опасение номер один: считается, что красивый мужчина не может быть искренним. Номер два: красивый мужчина вызывает ревность. Вокруг меня всегда были только ревнивые женщины.
— И что, зря ревновали?
— На первых порах — точно зря. Потом — не зря. Они начинали меня подозревать раньше, чем я давал повод, и я чувствовал себя обязанным оправдать их ожидания.
Тут оба рассмеялись, будто старые приятели.
— Я объясню вам, Стефани, почему никогда не стоит ревновать. Если у вас с человеком близкие отношения, они не могут повториться с кем-то еще. Вот скажите, как вам кажется, мог бы я вести этот разговор с другой женщиной?
— Нет.
— Тогда согласитесь, Стефани, что в отношениях со мной у вас нет соперниц.
Она улыбнулась, наклонилась к его губам и прошептала:
— Есть.
Он вздрогнул:
— Кто?
— Смерть. Она может однажды отобрать у меня то неповторимое, что происходит между нами.
— То есть вы злитесь на смерть?
— Так вот же я и стала медсестрой. Почему, вы думаете, я так стараюсь за вами ухаживать? Я помогу вам поправиться.
И они замерли на некоторое время, молча, рядышком, охваченные одним и тем же чувством. Потом Стефани быстро поцеловала его и вышла.
В понедельник утром в раздевалке ее ждал уже не букет, а сам Рафаэль.
С отчаянностью, какая бывает у стеснительных людей, он неловким движением сунул ей в руки охапку роз:
— Здравствуйте, меня зовут Рафаэль.
— Я знаю.
— Это я… для вас… уже давно… и теперь… Вы, наверное, догадались.
— Да, я догадалась.
Они сели на кушетку, рядом с больничной раковиной.
Санитар пробормотал, словно в бреду:
— Ты такая красивая.
При этих словах Стефани осознала, что это уже не в мире слепых, это сказал зрячий юноша, который смотрел на нее во все глаза.
— Рафаэль, я не свободна.
Лицо парня исказилось от боли.
— Не может быть, — пробормотал он.
— Да, я не свободна.
— Выходишь замуж?
Ошарашенная таким конкретным вопросом, Стефани еле слышно ответила:
— Может быть. Не знаю. Я… я его люблю. Это как болезнь.
Стефани чуть не призналась, что речь идет об их пациенте, но в последний момент из осторожности перевела разговор на себя, чтобы санитар ни о чем не догадался. Она повторила:
— Ну да, я им как будто заболела. И не знаю, когда вылечусь и вылечусь ли вообще.
Он задумался, заглянул ей в глаза:
— Стефани, конечно, я понимаю, я не единственный, кто за тобой ухаживает, само собой, у меня полно соперников, вообще полно мужчин, которые хотят разделить с тобой жизнь. Но все-таки этими цветами я хотел спросить тебя, есть ли у меня шанс, ну хоть самый маленький?
Тут Стефани вспомнила о невеселых прогнозах врачей, о той тревоге, которая охватывала ее каждое утро, когда она входила в палату к еле живому Карлу… В горле запершило, и она разрыдалась.
Озадаченный Рафаэль ерзал на кушетке, бормотал: «Стефани, Стефани…» — не зная, что предпринять, чтобы остановить этот поток слез. Он неуклюже обхватил ее рукой за плечи, надеясь, что она захочет прислониться к нему. И пока она рыдала, он улыбался: он впервые почувствовал ее запах и словно захмелел. Тем временем Стефани, уткнувшись в его грудь, обнаружила, что у парня невероятно нежная кожа, к тому же от других санитаров несло куревом, а от Рафаэля исходил пьянящий ореховый аромат. Смутившись, она отстранилась. Чтобы привести мысли в порядок, она подумала об операциях, которые планирует профессор Бельфор, представила себе, как она будет помогать Карлу встать, сделать первые шаги… Она встряхнула головой и взглянула своему поклоннику в глаза: