Поздравляю тебя с покупкой Сёра – попытайся, взяв что-нибудь из присланного, устроить обмен также и с Сёра.
Ты прекрасно понимаешь, что, если Терстех присоединится к тебе в этом предприятии, вы вдвоем легко убедите «Буссо и Валадон» выделить солидный кредит на необходимые покупки. Но поспешите, ведь иначе другие торговцы картинами обойдут вас.
Я познакомился с датским художником, который говорит о Хейердале и прочих северянах – Кройере и т. д. То, что делает он сам, – скучно, но очень добросовестно, а он ведь еще молод. Видел выставку импрессионистов на рю Лаффит. Вероятно, он приедет в Париж, на Салон, и хочет объехать Голландию, чтобы посмотреть музеи.
По-моему, очень хорошо, что ты отправил книги к Независимым. Нужно дать этому этюду название «Парижские романы».
Буду очень рад услышать, что ты убедил-таки Терстеха. Что ж, терпение!
Мне пришлось накупить всего на 50 фр., когда пришло твое письмо. На этой неделе примусь за 4–5 вещей.
Каждый день думаю об этом содружестве художников, и в моей голове все отчетливее вырисовывается план, но нужно привлечь Терстеха, от этого многое зависит.
Пожалуй, мы сумеем убедить художников, но не сможем продвинуться дальше без помощи Терстеха. Без нее мы окажемся сами по себе и будем с утра до ночи выслушивать жалобы всех и каждого, к тому же каждый станет постоянно требовать объяснений, придется повторять прописные истины и т. д. Не удивлюсь, если Терстех решит, что без художников Большого бульвара не обойтись, и посоветует тебе убедить их основать содружество, передав туда картины, которые сделаются общей собственностью и перестанут принадлежать им лично. Малый бульвар, по-моему, будет морально обязан присоединиться, если предложение поступит с той стороны. Эти господа Большого бульвара сохранят свой нынешний престиж, обезопасив себя от нападок, отчасти справедливых, со стороны младших импрессионистов, которые скажут: «Вы кладете все к себе в карман». Тогда они смогут легко возразить: «Напротив, мы первые говорим: „НАШИ картины принадлежат ХУДОЖНИКАМ“».
Если бы только Дега, Моне, Ренуар, Писсарро сказали бы это – оставив порядочный простор для собственных идей относительно практического воплощения; пусть и не так хорошо, но только они ничего не говорят, позволяя всему идти своим чередом.
Дорогой Бернар,
как и обещал, пишу тебе и хочу начать с того, что этот край кажется мне прекрасным, как Япония: так прозрачен воздух и так радостны переливы красок. Вода в пейзажах ложится пятнами великолепного изумрудного и насыщенного синего цвета, как мы видим это на японских гравюрах. От бледно-оранжевых закатов поля кажутся синими – роскошное желтое солнце. Но я еще не видел этого края в его обычном летнем блеске. Женские наряды красивы, на бульваре, в особенности по воскресеньям, встречаются вовсе безыскусные и хорошо подобранные сочетания цветов. А летом, конечно, все станет еще веселее.
Рисунок из письма 587
Жаль, что жизнь здесь не настолько дешева, как я надеялся, и что я пока не нашел способа выкручиваться так, как это можно делать в Понт-Авене. Поначалу я платил 5 фр., теперь же дошел до 4 фр. в день. Нужно знать местное наречие и привыкнуть к буйабесу и чесночному соусу – тогда, конечно, найдется недорогой пансион средней руки. А если нас будет несколько, то мы добьемся, мне кажется, более выгодных условий. Пожалуй, для многих художников, влюбленных в солнце и цвет, переезд на юг окажется полезным. И пусть японцы не двигаются вперед у себя в стране – их искусство, несомненно, перенеслось во Францию. В начале письма я поместил небольшой набросок этюда, занимающего меня, я хочу сделать из него что-нибудь: матросы со своими подружками возвращаются в город, где виднеются странные очертания подъемного моста на фоне громадного желтого солнца.
Есть и другой этюд: тот же подъемный мост и прачки. Буду рад, если напишешь, что ты делаешь и куда отправляешься. Сердечно жму руку тебе и друзьям.
Дорогой Тео,
твое письмо порадовало меня, благодарю за него и за купюру в 50 фр.
Горячо поздравляю тебя с письмом от Терстеха – я нахожу его полностью удовлетворительным.
В том, что он обошел меня молчанием, наверняка нет ничего оскорбительного, к тому же он рассчитывал, что ты дашь мне прочесть его ответ. И потом, писать только тебе – намного практичнее; что до меня, если он сочтет мои вещи не вовсе никудышными, то черкнет мне строчку-другую, как только взглянет на мои работы, вот увидишь. Еще раз: я так доволен его простым и благожелательным ответом, что не могу выразить этого словами.
Заметь, что он пишет о намерении купить первоклассного Монтичелли для своей коллекции. Ты бы сказал ему о том, что в нашем собрании есть букет цветов, который искуснее и красивее, чем букет Диаса.
О том, что Монтичелли порой брал цветочный букет, чтобы поместить на одном полотне всю гамму своих самых богатых и самых сбалансированных тонов. Только у Делакруа мы встречаем такую же оркестровку цветов.
О том, что – я говорю о картинах, выставленных у Деларбейрета, – теперь нам известен другой букет превосходного качества, по умеренной цене, и что мы, безусловно, ставим его выше картин Монтичелли с фигурами, которые сегодня встречаются повсюду и относятся ко времени упадка таланта Монтичелли.
Надеюсь, ты пошлешь ему прекрасную марину Гогена. Но до чего же мне приятно, что Терстех дал такой ответ!
Будешь писать ему, скажи несколько слов о Расселле. А я в своем письме Расселлу поговорю о его картинах и попрошу обменяться со мной, так как мы хотим упомянуть его имя и показать его картины, когда зайдет речь о современной ренессансной живописи.
Я написал группу цветущих абрикосовых деревьев в свежем зеленом саду.
Закат с фигурами и мостом, о котором я говорил Бернару, не удался. Из-за плохой погоды я не смог работать на месте, решил закончить этюд у себя и вконец испортил его.
Правда, я немедленно стал набрасывать тот же вид на другом полотне, но погода была уже совсем другой – серая палитра и никаких фигур.
Думаю, будет неплохо, если ты пошлешь Терстеху один из моих этюдов: что скажешь насчет моста Клиши под желтым небом, с двумя зданиями, которые отражаются в воде?
Рисунок в тексте письма 589
Может подойти этот, или с бабочками, или с полем маков. Но я надеюсь сделать тут кое-что получше. Если ты согласишься со мной, то можешь сказать Терстеху, что, по-моему, у меня больше шансов продать в Голландии этюды южной природы, и когда Терстех в мае приедет в Париж, я уже пришлю несколько местных мотивов.
Еще раз спасибо тебе за все, что ты делаешь для Салона Независимых, я, в общем-то, доволен, что они оказались рядом с другими импрессионистами[10]. И все же – хотя сейчас никакой разницы нет – в будущем надо указывать меня в каталоге так, как я подписываю картины, то есть «Винсент», а не «Ван Гог», по той веской причине, что это последнее имя здесь никто не сможет выговорить.
Вкладываю письма Терстеха и Расселла, – пожалуй, будет любопытно, если сохранится переписка художников.
Неплохо, если ты прибавишь к посылке головку бретонской женщины, написанную нашим другом Бернаром. Нужно показать ему [Терстеху], что все импрессионисты хороши, а их работы очень разнообразны.
Думаю, наш друг Рейд жалеет о ссоре, но мы, увы, не можем снова предоставить ему той же привилегии – брать картины на комиссию. Недостаточно просто любить картины, и еще мне кажется, что у него не лежит душа к художникам. Если он и поменяет свое отношение, это случится не завтра. Терстех был близким другом Мауве и многих других, и в нем есть нечто такое, что убеждает любителей искусства. Вот увидишь, уверенность в себе приходит со знанием людей.
На днях напишу тебе еще, сейчас же просто хочу поздравить тебя с восстановлением голландских связей.
Жму руку.
Власти Парижа почти ничего не платят, будет обидно видеть работы Сёра в провинциальном музее или в подвале – нужно, чтобы они оставались у живого владельца. Если бы Терстех захотел… Если делать три постоянные выставки, понадобится по одной большой картине Сёра для Парижа, Лондона и Марселя.
Дорогой Тео,
я работаю как бешеный – деревья сейчас в цвету, и я хочу запечатлеть провансальский фруктовый сад в потрясающем убранстве; писать тебе в спокойном расположении духа очень нелегко, вчера я написал два письма и потом уничтожил их. Мне все время кажется, что мы обязаны сделать что-нибудь в Голландии, что за это нужно взяться с санкюлотским пылом и французской веселостью, достойной нашего дела.
Вот план приступа, который будет стоить нам нескольких лучших работ, созданных вдвоем, за которые явно можно выложить бного дысячефранковых манкнот[11], в любом случае стоивших нам денег и хорошего куска жизни.
Это станет громким и четким ответом на глухие оскорбительные намеки, звучащие так, будто мы уже мертвы, и отплатой за твою прошлогоднюю поездку, когда тебя приняли не слишком тепло и так далее. Довольно.
Давай предположим, что сперва мы подарили бы Йет Мауве «Воспоминания о Мауве».
Предположим, что я посвящу этюд Брейтнеру (у меня есть один, точно такой же, как этюд, которым я обменялся с Л. Писсарро, и этюд Рейда: апельсины, белый передний план, синий фон).
Предположим, что я дам какой-нибудь этюд нашей сестре.