Вставай же, Русь! Уж близок час!
Вставай Христовой службы ради!
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?
Будучи не только поэтом, но и дипломатом, Фёдор Иванович не ограничился одной поэзией, а выступил в иностранной прессе с рядом статей о роли России в будущей Европе.
Хорошо разбираясь в сложных международных отношениях и внешней политике России, Тютчев, был крайне недоволен внешнеполитическим курсом русского правительства, следовавшим в русле «Священного союза». Это вызывало скрытый протест дипломата Тютчева, даже не оттого, что это не соответствовало национальным интересам России, а более вредило авторитету страны на международной арене.
Поскольку Фёдор Иванович был более западником, чем славянофилом, он не мыслил Россию вне Европы, но оставаясь патриотом, пытался в себе синтезировать эти два противоположных понятия. Поэтому Ф.И. Тютчев принялся к написанию трактата, о взаимоотношениях России и Запада, который был, прежде всего, предназначен для западного читателя. В России трактат опубликован не был.
Трактат, который так и не был закончен, был обнаружен душеприказчиком и зятем Тютчева, известным славянофилом Иваном Сергеевичем Аксаковым (1823 – 1886), уже после смерти поэта. Аксаков обнаружил среди бумаг Тютчева рукопись на французском языке под названием «La Russie et l’Occident» («Россия и Запад»). Это были материалы к начатому, но незавершенному историко-философскому трактату покойного поэта.
В своей работе Фёдор Иванович попытался сделать симбиоз из реального понимания политических изменений происходящих или могущих произойти в Европе в будущем. Так он предсказал неминуемый распад Австрийской монархии Габсбургов, лоскутной империи. В то же время Тютчев попытался оживить свои идеалистические, во многом утопические, мечты о будущей объединенной Европе под властью России.
Написанию трактата предшествовали опубликованные Фёдором Ивановичем в иностранной прессе статьи, которые должны были стать отдельными главами в этой работе. Это статьи «Россия и Революция», «Папство и Римский вопрос».
В своих публикациях русский дипломат пытался наладить с европейским обществом диалог и донести до него свои мысли о высоком предназначении России, как стабилизирующей и объединяющей силы. Гаранта спокойствия, законности и надёжного барьера против, участившихся в Европе, революционных выступлений и войн. При этом автор, ратуя за объединённую Европу, выступает против идеи панславизма, имея в виду не национальную, а исключительно духовную связь народов, в особенности славянских. Для которых, Россия может стать «душою и двигательной силою». Поскольку «настоящее призвание России» Фёдор Иванович видел не в противостоянии славянства другим народам, а в примирении и духовном общении всех европейских народов.
Выступая, как провидец, будущих политических изменений в Европе, Тютчев предполагал образование великой православной империи, новой России, в состав которой войдут многие территории подвластные австрийским Габсбургам и, конечно же, Константинополь. Всё это будет сопровождаться воссоединением двух христианских церквей, восточной и западной. При этом Константинополь станет столицей православной империи. Римом же будет управлять православный папа, являющейся подданным императора «Великой Греко-Российской Восточной Державы».
Делая такие политические прогнозы, Ф.И. Тютчев не озвучивал механизмы, которые будут способствовать таким изменениям. Отрицая всякое насильственное изменение государственных границ, автор полагал, что все события произойдут само собой. Он даже утверждал, что турки «заняли православный Восток, чтобы заслонить его от западных народов». Таким образом, по мнению Тютчева турки являлись не завоевателями православной Византии, а её охранителями.
Каждому здравомыслящему человеку идея поэта и дипломата Фёдора Ивановича Тютчева покажется совершеннейшей утопией, а не политической программой. Поскольку в ней, очень много мечтательного и поэтического смысла, и очень мало прагматической и дипломатической составляющих. Возможно, Тютчев, работая над трактатом, понял это, и поэтому рукопись так и осталась незаконченной.
Подобные заявления человека состоявшего на дипломатической службе могли быть оценены европейским обществом, как официальная точка зрения русского правительства, что могло вызвать ответную негативную реакцию иностранных государств. Это могло дать повод для обвинения России в панславизме и стремлению к мировому господству.
Взгляды Ф.И. Тютчева ни каких последователей в русском обществе не нашли, потому что в подавляющей своей массе русские люди не получили возможности ознакомиться с идеями поэта. Статьи Тютчева печатались только в Европе. Зять поэта, И.С. Аксаков пытался подготовить рукопись Фёдора Ивановича к публикации, но его ранняя смерть не позволила это сделать.
Ф.М. Достоевский
Как мы видим, судьба Константинополя не была безразлична для многих русских мыслителей, так или иначе высказывавшихся о возможной дальнейшей судьбе этого славного города. Не остался в стороне великий русский писатель и мыслитель Фёдор Михайлович Достоевский (1821 – 1881).
В своих «Дневниках писателя», ежемесячном периодическом издании, Фёдор Михайлович как-то написал, что Константинополь «рано ли, поздно ли, должен быть наш». Эти слова вышли из-под авторского пера в «горячее и славное время», когда в стране был велик патриотический подъём, по случаю русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов. Когда вся Россия была готова «послужить Христу и православию против неверных, за наших братьев по вере и крови славян».
Вот что писал величайший писатель: «Да Золотой Рог и Константинополь – всё это будет наше… И, во-первых, это случится само собою, именно потому, что время пришло, а если не пришло ещё и теперь, то действительно время уже близко, все к тому признаки. Это выход естественный, это, так сказать, слово самой природы. Если не случилось этого раньше, то именно потому, что не созрело ещё время».
Достоевский провёл исторический анализ о возможной судьбе Константинополя. Не сомневаясь в том, что для русских настоящей дорогой, является путь к Константинополю, воплотившем в себе наследие великой, могущественной, древнейшей цивилизации. Автор заявляет, что Петру Великому не пришла мысль «…вместо основания Петербурга захватить Константинополь», и это только благо для России. Тогда русское общество было не готово принять на себя заботу о величайшем городе.
Писатель ставит вопрос: в случае подчинения Константинополя, во времена Петра I или Екатерины II, мечтавшей о независимости для греков, смогла бы Россия избежать влияния греков?
Ответ кажется Достоевскому однозначным: «…они овладели бы Россией политически, они стащили бы её немедленно на какую-нибудь новую азиатскую дорогу, на какую-нибудь опять замкнутость». Русская сила и её национальность были бы остановлены в своём ходе. Мощный «великорус» остался бы в отдалении на своём снежном севере, служа лишь «материалом для обновлённого Царьграда». Юг же России весь подпал бы захвату греков.
Возможно, анализирует писатель, что совершилось бы распадение самого православия на два мира: на «обновленный царьградский и старый русский». Теперь, то есть в конце XIX столетия, по мнению автора, Россия уже могла бы завладеть Константинополем, не перенося в него свою столицу, чего тогда, при Петре Великом, и даже долго после него, было бы нельзя миновать. Теперь Царьград мог бы быть нашим и не как столица России, а как «столица всеславянства». Всё это должно «исполниться, когда придёт к тому историческое время и восполнятся сроки, близость и отдалённость которых хотя невозможно предсказать, но всё же можно предчувствовать».
Так писал Достоевский, охваченный национальным подъёмом всего русского общества, но прошло всего девять месяцев и писатель, освободившись от эмоционального возбуждения, разродился новыми мыслями, навеянными разочарованием от итогов русско-турецкой войны.
Он по-прежнему верит, что «Царьград будет наш», ибо он не может миновать России, но свою уверенность Фёдор Михайлович подтверждает с «некоторой новой точки зрения». Ему видится, что гнёт турок на Востоке был полезен для православия, так как укрепил и способствовал единению христиан, «как двухвековая татарщина способствовала некогда укреплению церкви и у нас в России. Придавленное и измученное христианское население Востока увидало во Христе и в вере в него единое своё утешение, а в церкви – единственный остаток своей национальной личности и особенности».
Это было не ново для русской религиозной мысли. Ещё в XVI веке религиозные философы высказывали мнение о падении православной Византии, как о справедливом возмездии за вероотступничество. При этом господство турок, так же имело положительные аспекты, поскольку послужило консервацией истинного православия, оградив его от возможного подчинения католиками. Такое политическое развитие было вполне возможным.
Только после захвата Константинополя крестоносцами в 1204 году Византийская империя была раздроблена на множество мелких независимых и полу самостоятельных государств и семейных владений, перестав быть великой державой. Утеряв всякую способность противостоять возрастающему натиску мусульман. Подобные заискивания перед Западом продолжались и после возрождения империи. Император Михаил VIII, первый из династии Палеологов, отвоевав у латинян Константинополь, вёл переговоры с Ватиканом о соединении двух христианских церквей. Императорские послы присутствовали на Лионском соборе в 1274 году, признав супрематию Рима. Михаил VIII продолжал свой курс на союз с католиками, несмотря на противодействие православной церкви и народа, вельмож и военачальников, боролся со своей набожной сестрой Евлогией и почти со всеми родственниками. Переговоры были сорваны по вине Сицилийского короля Карла I Анжу, притязавшего на византийские земли и ввиду скорой смерти Михаила VIII. За своё отступничество Византийский император, вернувший грекам Константинополь, не удосужился даже быть погребённым в императорской усыпальнице церкви святых Апостолов. Его тайно похоронили в глухом уголке Македонии, где он умер во время похода в Эпир. Переговоры с ка