Высказывались мнения, что процесс исторического развития России не мог завершиться иначе, как установлением русского господства над Босфором и Дарданеллами, «являющимися самой природой созданными воротами, через которые непрестанным потоком выливались на Запад природные богатства России, в которых Европа ощущает постоянную потребность, и вливаются обратно необходимые нам предметы её промышленности. Всякая приостановка в этом обмене производит опасное расстройство в экономической жизни России, похожее на застой кровообращения в человеческом организме и требующее постоянного наблюдения и регулирования».
Хотя, повторимся, единого мнения в этом вопросе не было. Многие, наиболее прагматические слои русского общества, разделяли мнение о принадлежности проливов, но высказывались против захвата Константинополя, поскольку, по их мнению, Константинополь не представлялся органически связанным с Босфором и Дарданеллами. И это может сильно затруднить разрешение вопроса о проливах соответственно русским интересам. Некоторые наоборот более мечтали о Константинополе, как о духовной столице православия. Во всяком случае, единого мнения не было, как и поголовного стремления русского общества к обладанию этими территориями.
Интерес к вопросу о дальнейшей судьбе Черноморских проливов активно подогревался и в стане противников России. Отовсюду сыпались обвинения в том, что Россия начала войну исключительно для разрешения своей «вековой мечты», захвата Константинополя. Особенно по этому поводу усердствовала немецкая пресса, стремясь переложить вину за развязывание войны на Петербург и Париж, обвинявшая Францию в стремлении возвратить Эльзас и Лотарингию, а Россию осуществить, якобы национальную мечту, овладеть Константинополем и Черноморскими проливами.
Однако в начале большой войны, когда русское общество было единым в своём патриотическом порыве, на высказывания враждебных газетчиков ни кто не реагировал. Русское общество было полно решимости самостоятельно вершить свою судьбу. Поэтому, несмотря на отсутствие единого мнения, равнодушных людей по отношению к «восточному вопросу» в России было крайне мало.
Понимая, что оставить решение данного вопроса без внимания нельзя, первыми за его решение в пользу России принялись трудиться дипломаты. Поскольку ни какие военные успехи русского оружия, без соглашения с союзниками, не могли обеспечить русское присутствие в Константинополе и проливах. Несмотря на откровенные заявления британского правительства ожидать от союзников полного понимания в этом вопросе не приходилось. Одно дело делать пространные обещания, совсем другое оформить соответствующие договора. Особенно сильные возражения ожидались со стороны Франции. С Англией, компромисс мог быть найден, после соответствующих разграничений сфер влияния в Персии и Средней Азии. С Францией, несмотря на двадцатилетние союзные отношения, согласованной политики по Ближнему Востоку, где французское правительство защищало интересы своих подданных, вложивших крупные капиталы в различные финансовые предприятия, как в Константинополе, так и в Малой Азии, достигнуто не было.
Помимо этих реальных экономических интересов Франция покровительствовала многочисленным римско-католическим духовным учреждениям в данном регионе, оберегая на Востоке обаяние французского имени и французской культуры. И если в экономических вопросах между Россией и Францией не возникало серьёзных недоразумений, и компромисс всегда мог быть найден, то в религиозных отношениях, дело обстояло менее благополучно. Между православными и римско-католическими духовными учреждениями на Востоке, особенно в Палестине, с давних пор существовало соперничество, приводившее иногда к открытым столкновениям, которые затем посольствам приходилось улаживать совместными усилиями. Особенно эта несогласованность обнаруживалась сильнее всего в столице Турецкой империи, где французские представители нередко проводили политику, противоречившую интересам России. Поэтому, для выяснения всех обстоятельств дела и установления отношения к судьбе проливов и Константинополя союзников, русские дипломаты, и прежде всего лично министр иностранных дел Сергей Дмитриевич Сазонов, воодушевлённые заявлениями английских дипломатов, начали вести частные беседы с английским и французским послами, обмениваясь мнениями по данному вопросу.
Первым такие переговоры на частном уровне стал проводить министр иностранных дел Сазонов, не посвящая в свои намерения других членов Совета министров. После Сергей Дмитриевич посвятил в свои планы лишь некоторых министров, так как небезосновательно опасался реакции некоторых членов правительства из-за их нерасположения к своим политическим взглядам.
В союзники себе Сазонов избрал морского министра адмирала Ивана Константиновича Григоровича (1853 – 1930). Он как никто более понимал значения для России Черноморских проливов. И военного министра генерала Владимира Александровича Сухомлинова (1848 – 1926), совершенно равнодушного к судьбе проливов и Константинополя и потому, по мнению Сазонова, не будущему чинить ни каких препятствий для разрешения данного вопроса.
Мнение императора Николая II министру иностранных дел было хорошо известно. Он полагал, что император испытывал неизменно живой интерес к вопросам внешней политики и правильное их понимание. Поэтому Сазонов в случае успеха предварительных дипломатических бесед рассчитывал на понимание и поддержку императора.
Нежелание министра иностранных дел втягивать Николая II в процесс переговоров, было вызвано стремлением добиться какого-либо результата на первоначальной стадии переговоров, исход которых был не известен. А оказывать какое-либо политическое давление на решение союзников С.Д. Сазонов не хотел.
Изначально начиная работу по согласованию вопроса о проливах с союзниками, Сазонов ясно сознавал, что для достижения намеченной цели было необходимо стать на путь уступок и возмещений за выгоды, которые должны было дать России обеспечение её важнейших экономических интересов и внешней безопасности. Сергею Дмитриевичу удалось, опираясь на предварительные заявления членов английского правительства, в кратчайшие сроки побеседовать с английским и французскими послами о судьбе проливов.
Выяснилось, что союзники хотя и не проявляют полной готовности, особенно парижский кабинет, закрепить за Россией права на обладание Черноморскими проливами, но признают законными права России на проливы. При этом о судьбе Константинополя в беседах упоминалось лишь вскользь, поскольку о его принадлежности в правительственных и общественных кругах России не было общего мнения. Многие полагали, что овладение Константинополем, с точки зрения интересов России, имеет больше отрицательных, чем положительных сторон. Превратить бывшую Византию в русский город, который поневоле занял бы третье место в иерархии русских городов, было очевидно невозможно, а сделать из него новую южную столицу России было нежелательно, а может быть, и опасно. Поэтому было популярно мнение придать его будущему административно-политическому устройству международный характер.
Только проделав большую предварительную работу и выяснив принципиальное отношение союзных правительств «к предмету переговоров», Сазонов в конце октября месяца 1914 года доложил об их результатах императору. Николай II принял доклад о судьбе проливов министра иностранных дел, согласился со всеми выводами Сазонова о намерении установления русской власти над проливами и устройства Константинополя на международных началах, и высказался за дальнейшее продолжение переговоров.
Получив одобрение русской верховной власти, С.Д. Сазонов мог официально приступить к переговорам с союзниками о судьбе Черноморских проливов. Не рассчитывая на полное понимание со стороны старой союзницы Франции, Сазонов принял наиболее правильное решение вести переговоры с союзниками отдельно и прежде склонить на свою сторону Англию, и тем поставить перед фактом французское правительство.
Министр лично занялся подготовкой переговоров с англичанами, а подготовку французов поручил русскому послу в Париже А. П. Извольскому, пользовавшемуся большим влиянием во французских политических кругах. В качестве дополнительного аргумента во франко-русских переговорах, Сазоновым был задействован самый главный козырь, авторитет русского императора.
Добивавшийся встречи с императором французский посол в Петрограде Морис Палеолог, в субботу 21 ноября 1914 года получил аудиенцию у Николая II. В ходе беседы император недвусмысленно высказался о будущем мире. По мнению Николая II, Германия должна будет согласиться на исправление границ в Восточной Пруссии. Познань и Силезия должны быть изъяты для образования Польши, Галиция и Северная Буковина, населённые славянами, должны отойти к России. В Малой Азии император намеревался заняться судьбой армянского народа. В 1915 году, в отместку за военные успехи русской армии на Кавказе, турецкими властями было проведено массовое уничтожение и переселение армян.
«Наконец, – заявил Николай II, – я должен буду обеспечить моей империи свободный выход через проливы. Турки должны быть изгнаны из Европы, Константинополь должен отныне стать нейтральным городом, под международным управлением».
Высказав своё видение мирового устройства, император Николай II поспешил, чтобы заинтересовать французского посла, обозначить права Франция на Сирию и Палестину, а так же Эльзас и Лотарингию.
Предварительные согласования между союзными представительствами проходили всю зиму 1914 – 1915 годов, к марту определённые соглашения были достигнуты, чему немало способствовал провал союзной Дарданелльской операции.
Переговоры шли трудно, особенно с французской стороной. Не решаясь открыто осуждать английскую инициативу, французская дипломатия попыталась доказать, что решение вопроса о Константинополе и проливах «сообразно желанию России» не означает обязательно аннексию этих территорий. Тем более в процессе переговоров с русской стороны стал всё активнее обсуждаться вопрос о Константинополе, о его дальнейшем статусе. Проект международного устройства города стал быстро отступать на задний план. На этом особенно настаивали военные, видя в международном присутствии прямую опасность для осуществления русского контроля над проливами.