Это было неслыханно. Султанши в служанках у девчонки?! Чье происхождение гораздо ниже. Но такова была воля султана. Хюмашах чуть не разорвали на клочки. Евнухи и калфы едва утихомирили наложниц, которых подбивали на бунт султанши. Да и сами девушки были недовольны: прошел слух, будто Ибрагим скоро вообще распустит свой гарем.
Плачущую Хюмашах Исмаил нашел в покоях султана. Сам Ибрагим был страшно зол.
– Отныне ты должен охранять мою жену и защищать ее ото всех, кто посмеет проявить недовольство и непочтение, – сказал он Исмаилу. – Моя воля священна. Я так хочу. Докладывай мне обо всем, что происходит в гареме, немедленно. Кизляр-аге я не доверяю, он на стороне Валиде. Тебе же будет все рассказывать Анна. Я только что назначил ее главной калфой. И заодно казначеем гарема.
– Она едва умеет считать, – хмыкнул Исмаил.
– Твоя сестра ей поможет. Возьмите управление финансами в свои руки. Отчитываться будешь мне лично.
– Мне будет нелегко.
– А зачем я тебя тогда вернул? Ступай. Наведи порядок во дворце. И я сделаю тебя бейлербеем, ну скажем, Румелии.
«Это верхняя ступенька на брачное ложе Фатьмы, став правителем Румелии, я смогу жениться на сестре султана», – вспыхнул он от радости и низко склонился:
– Благодарю, повелитель. Я все сделаю.
Где уговорами, где подкупом, а где с помощью Анны ему удалось утихомирить обитателей огромного дворца. Хотя Исмаил понимал, что это затишье перед бурей. Никогда женщины царской крови не смирятся со своим положением служанок.
Под Стамбул словно заложили пороховую бочку. Кёсем-султан принимала в Старом дворце всех, недовольных поведением и указами султана Ибрагима. А таких нашлось немало.
В довершение всего через месяц после свадьбы Хюмашах узнала, что ждет ребенка. Новость тут же распространилась из гарема, где в честь этого события всех рабов щедро одарили золотом, по всему Стамбулу.
Вертихвостка ждет ребенка! Телли беременна!
Дитя двух слабоумных наверняка заявит права на трон! И что тогда ждет Великую Порту?! Какова судьба огромной Османской империи?
Приближалась весна…
Агония
– Стамбул… Наконец-то! Я уж думал, что эта зима никогда не закончится! Мы понесли огромные убытки, – уныло сказал Саид-ага, капитан галеона, на котором по осени прибыли в столицу грузинская княжна Нана и ее служанка Анна.
Помощник капитана с грустью вспомнил пустой трюм. Матросам нечем платить жалованье, торговля замерла. Они вынуждены были зимовать на Родосе. Проклятые венецианцы заблокировали пролив Дарданеллы, и только сейчас галеону удалость прорваться в столицу, чтобы договориться с каким-нибудь торговцем о перевозке ценного груза. Или найти богатых пассажиров.
– Аллах обязательно поможет нам, Саид-эфенди.
– Интересно, что стало с той строптивой девчонкой? Жива ли? Помнишь ее? Она называла себя невестой султана. Из-за нее мы сбежали тогда из Стамбула, взяв товары не глядя. Гнилье оказалось. И мы застряли на всю зиму на Родосе. Будь она проклята!
– Небось давно уже продали на невольничьем рынке какому-нибудь старику. Или ее купил хозяин веселого заведения. Если строптивица не унялась, ее забили до смерти. Нашли о ком вспомнить, эфенди… Надо бы пойти на базар, там мы узнаем все новости, да и богатого купца скорее отыщем, у которого товар на складе залежался.
Они сразу заметили, что в городе неспокойно. Обсуждали падишаха и его молодую жену.
– Повелитель совершил никях? – удивился Саид-ага. – Каких только чудес на свете не бывает! Жаль, мы с тобой не увидели эту свадьбу, – с сожалением сказал он своему помощнику.
– Вертихвостка Телли совсем вскружила голову нашему и без того слабоумному султану, – презрительно сказал хозяин кофейни, ставя перед ними дымящиеся чашки и холодную воду.
– Тихо ты! Как смеешь обсуждать самого падишаха! – одернул его Саид-ага.
– Давно же вы не были в столице. Все только и делают, что посылают проклятья нашему султану и его беспутной Телли. Он выгнал из дворца свою мать, чтобы угодить вертихвостке. А своих сестер сделал ее служанками. А гаремом теперь вон она заправляет, – презрительно кивнул турок на богато одетую молодую женщину, которая, важничая, вышла из ювелирной лавки явно с покупками.
– Кто это? – переглянулись моряки.
– Главная калфа гарема Топкапы и его казначейша. Госпожа опять послала ее к ювелиру, все никак не насытится. Хорошо, если бедняге заплатили. Даром все забирают, на что эта проклятая Телли положит глаз.
– Постой… – Саид-ага вгляделся в лицо хатум, которое та и не скрывала. Так вели себя только женщины из самого низшего сословия, да неверные. – Да это же…
– Точно! – помощник поднялся и крикнул: – Эй, как там тебя! Калфа!
Женщина недовольно обернулась. Но, похоже, узнала их, потому что направилась прямиком в кофейню. Хозяин заведения поспешно смахнул со стола крошки и залебезил:
– Прошу, хатум. Что для вас?
– Кофе принеси да сладости.
Мужчины, неторопливо потягивающие кофе за другими столами осуждающе покачали головами: видано ли, чтобы женщина так вольно себя вела! А этой все нипочем! Но Анна невозмутимо взяла чашку кофе и тут же за него заплатила. Хозяин расцвел: главная калфа султанского гарема была несказанно щедра.
– Запамятовал, как тебя зовут, девушка, – напряженно посмотрел на нее Саид-ага. – Ты ведь была самой потасканной и никчемной рабыней из тех, кого я вез из Батуми в подарок нашему султану от паши Абашидзе. Не узнать тебя сейчас. Прямо госпожа! А что стало с той, другой? Которая строила из себя принцессу? Нана, кажется. Где она?
– Она теперь законная жена нашего султана, и имя у нее другое – Хюмашах, – поджала губы Анна. – А ваши дела, как я вижу, совсем не идут? – она с усмешкой посмотрела на потрепанную одежду обоих мужчин и их исхудавшие лица.
– Ссудила бы ты деньгами по старой памяти, – униженно попросил Саид-ага. – Выходит, мы тебя доставили прямиком к твоему счастью. А твое имя теперь как, хатум? Как называть тебя велишь?
– Анна я. Мне другое имя ни к чему, не наложница я и не рабыня больше. Делаю, что хочу, хожу, куда хочу. А что корабль твой, эфенди, цел еще?
– Ты только скажи – доставим, куда пожелаешь, – подмигнул Саид-ага. – Были бы деньги у хатум.
– На-ка тебе, – Анна зыркнула по сторонам и полезла в тугой кошель. В подставленные руки удивленного Саида-аги посыпалось золото. – Я буду платить и тебе, и твоим матросам.
– А что ты хочешь взамен? – все больше удивлялся капитан галеона.
– Делай, что скажу. Придет от меня человек – слушай его. Пока отвезешь на Родос товар: ткани, утварь кое-какую, одежду богатую, ковры. Ничему не удивляйся, вопросов не задавай. Все продашь, четверть денег возьмешь себе. Жить будешь во дворце Паргалы, пока в море не выйдешь. Знаешь, где это?
– Как не знать? Да кто же меня туда пустит?
– Дворец этот теперь моей госпожи. Все равно что мой. Я там главная, и все меня слушают. Делают, что скажу. Будешь мне служить. Есть человек один, Исмаил-эфенди. Его тоже будешь слушать, как меня. Золота будет, сколько скажешь. Мне тебя Бог послал. Давно ищу человека, у которого есть свой корабль. Твое судно – мой товар. Понятно я сказала? – Анна без особого удовольствия допила кофе. И что только турки в нем находят? Повсюду эти кофейни, мужчины сидят в них часами, обсуждая новости из дворца и с войны на Крите.
– Откуда столько добра, хатум? – удивился Саид-ага.
– Сказала же – не спрашивай! – прикрикнула Анна. – Знай дело свое делай. Грузи на борт да вези подальше от Стамбула. Главное, чтобы не в убыток. Кому служишь, не говори. Торговец, мол. А что женщина я, так тебе что за дело? Нынче сам султан у женщины под башмаком.
– Вот времена наступили, – переглянулись мужчины.
Но выбирать им не приходилось. Столица захудала, денег не было даже у янычар, война с венецианцами оказалась скорее разорительной, чем богатой на добычу. А в султанском дворце, похоже, хаос. Падишах не ведает, что у него воруют. А коли он дурак, отчего не поживиться?
…Беременная Хюмашах отчаянно капризничала. Ее настроение менялось чуть ли не каждую минуту. То она просила каких-то особенных блюд, много сладкого и чтобы ее постоянно развлекали. То желала наряжаться и новых драгоценностей, говоря, что старые ей надоели. То шла без приглашения к султану и требовала ее впустить. Беспрестанно звала к себе Анну и тут же ее выгоняла, называя никчемной.
Особенное наслаждение доставляло Хюмашах мучить трех султанш, которых Ибрагим отдал ей в услужение. Хюмашах придумывала для несчастных все новые и новые унижения. Айше помогала ей одеваться, Фатьма расчесывала волосы. А Ханзаде велено было подавать жене султана розовую воду для омовения рук после трапезы.
Ибрагим лишь смеялся, когда сестры приходили к нему жаловаться. Сегодня утром пришла Ханзаде и в дверях упала на колени:
– В моих жилах течет благородная кровь отца твоего, великого султана Ахмеда! – со слезами сказала она. – А я омываю руки какой-то девчонке! Как рабыня, не как сестра султана и дочь султана! За что ты наказал меня и сестер, Ибрагим?
– Вы проявили неуважение, уехав со свадьбы. Вы не прислали богатых подарков и не поздравили мою законную жену. Вы не шли впереди нее в Топкапы из дворца Паргалы. Теперь прислуживайте ей, как подлые рабыни! Я сломлю вашу гордость! Если захочу, то завтра ты вымоешь полы в покоях Хюмашах! И будешь стирать ее белье! Потому что я султан! А она – моя жена!
– Ты безумен, – с удивлением сказала Ханзаде. – Ведь знатные турки тебе этого не простят. Кто будет управлять твоим государством, Ибрагим? Конюхи и прачки, которых ты сделаешь визирями и калфами? Хотя все гораздо хуже. Говорят, что эта Анна, которая ходит по дворцу, задрав нос, была девкой в батумском борделе. Ты сделал из своего дворца бордель. Но я честная женщина и султанша. Мне и сестрам здесь жить зазорно.
– Ну так убирайтесь! – рявкнул Ибрагим. – Но учти: как только вы покинете Топкапы, я сочту, что это бунт. Все ваше имущество будет конфисковано в казну, а вы трое объявлены изменщицами. Изменить моей жене – это все равно что изменить мне! А ты только что отказалась ей служить. Эта служба – твой долг. Потому что я твой повелитель.