— Кабир, Кабир — гуль детей в пустыню свела…
Вот посмотришь на такого вестника и задумаешься — «а не зря ты осуждал привычку шахов рубить головы гонцам, принесшим плохие вести». Ведь ничего толком еще не сказал, а все вокруг уже готовы нестись сломя голову.
Стойбище встречало своих мужчин нехорошо — воем собак и женским плачем. Случалось в свое время видеть много стойбищ разоренных усобицей или набегом, но здесь витал какой-то особенный ужас — неизвестность пугает сильней осознанного бедствия. Перед тем как собраться всем вместе, каждый завернул сначала в свой шатер, потому многим на совете изменяла привычная сдержанность.
Общая картина была странной — после рассветной молитвы дети были сильно непоседливы, многие говорили, что сегодня будут играть в новую придуманную гуль игру. Многие отпросились у матерей, за теми, кого не хотели отпускать, гуль зашла сама. В итоге треть детишек была ей погружена на верблюдов, которые отправлялись на выпас, туда же загрузили набор инструментов, кучу вообще непонятных вещей — вроде тщательно отобранных веток на растопку, ради которых ребятня перевернула все запасы, еду и воду. После чего этот «караван» отправился в пустыню с обещанием быть сегодня после дневной молитвы. Остановить их, разумеется, никому в голову не пришло. Беспокойство нарастало постепенно, пока не перехлестнуло через край, вылившись в панику. Когда и решили послать за мужчинами.
В итоге — ушло пять верблюдов, и больше пятнадцати детей разных возрастов из них две девушки «почти на выданье» и парнишка одиннадцати лет. От себя Кабир смог добавить только что гуль оставила свой доспех, но взяла все свое оружие кроме длинного меча.
Напряжение явно повисло в воздухе, молодые и не слишком рассудительные давно готовы были сорваться в погоню, им было непонятно промедление старших. Кабир и его брат пребывали в растерянности — такого вероломства они попросту не могли себе представить. Да и была ли в нем необходимость? — гуль доказала ясно что вместе с ее ужасным оружием ей ничего не стоит сразить всех, не прибегая столь изощрённому коварству. Но с другой стороны — она не человек и может думать по-другому, особенно если ее кто-то обидел.
В итоге все же прямой вопрос был задан, хоть и замаскирован под беспокойство:
— Может, стоит отправиться по следу и проверить, не напали ли на них враги или звери? — вид спрашивающего и его пальцы, побелевшие на рукояти, говорили о другом — он сам был сейчас опаснее любого врага или зверя.
— Нет необходимости в спешке, они ушли давно и если помощь нужна — мы узнаем об этом раньше, чем успеем добраться до места.
На это утверждение даже родной брат удивленно поднял бровь, пришлось пояснить очевидное.
— Просто нужно вспомнить, кто стережет наш покой в той стороне и когда они должны сменяться.
Многие кивнули, соглашаясь с мудростью слов, но беспокойство продолжало точить сердца. Было выпито несколько чашек гаваха, пока ветер не принес стук копыт коня возвращавшегося Сакхра то, что он вернулся только с племянником и его озабоченное лицо добавили немало седых волос в бороду.
Но рассказ его хоть и не прогнал тревогу с первых слов, но пригасил ее — самый лучший и опытный разведчик начал с того, что ничего подозрительного в округе нет. Потом рассказывал о ходе разведки все более смурнея и опускаясь до наименьших деталей, под все более требовательными взглядами слушателей не получающих ожидаемого. В конце концов, он все же не выдержал и, тяжело вздохнув, признался:
— Должен расписаться в своей беспомощности. Мы пересекли след нашей гуль и детей, и, разумеется, пошли по нему. И должен сказать впервые не могу понять, что они делали. По следам выходило, что остановившись на каком-то месте, верблюдов отпускали пастись, сняв часть поклажи. Дети играли под присмотром старших, а гуль по одному отводила ребятишек в сторону, но довольно далеко. Причем там сама оставалась на месте, а ребенок двигался очень странно, пока не втыкал в какое-то место палку. Потом гуль подходила, что-то видимо объясняла и дальше они или, выдернув палку, возвращались за следующим или все повторялось. Иногда они ходили вместе по той же странной тропе. После все, вместе с верблюдами, перебирались на новое место, и все повторялось заново.
Разведчик вздохнул, но продолжил.
— Не стало понятнее и когда мы их догнали, все было точно, так как по следам, и глаза не смогли добавить ничего нового кроме разочарования. Гуль смогла меня заметить и приветственно помахала лапой, после чего вернулась к своей странной игре. Нам оставалось только показаться открыто, но мы не приближались, я оставил троих на всякий случай посмотреть за окрестностями, сейчас там все тихо.
— Пустыня, для нее родной дом, так что то, что ее глаза видят всех — не причина для огорчения, а о своих мыслях мой младший брат расскажет, когда вернется, хотя не исключено, что это просто игра то ничего худого в том нет. Думаю нам надо дождаться возвращения, а не мешать детям играть.
Встречали караван детишек всем стойбищем — как воинов из набега, уставших, но гордых взятой добычей и проявленной доблестью. Правда младшим не хватило терпения и гуль их мигом посдергивала с верблюдов, после чего они быстроногим табунком пронеслись к родным шатрам, а вот старшие — проследовали степенно и первым делом занялись животными, как и положено после перехода.
Гуль же, являя собой полное противоречие, то есть с покаянно свешенными ушами над сияющей мордочкой направилась на совет. Где после приветствия плюхнулась на свое место и втянув одним глотком поданный отвар огорошила присутствующих:
— Приношу всем извинение за беспокойство, я опоздала, но просто не рассчитала свои силы — такого количества одаренных, ведь быть не могло. Воистину — ваш род стоит перед лицом аллаха.
— Одаренных чем?
— Способностью искать воду, точнее — тех, кому я могу это передать. Завтра мы продолжим копать, надо дать понять детям, что найти хорошую воду это только начало больших трудов, но им все же понадобится помощь тех, кто постарше, и нужен один опытный человек — руководить кладкой, поскольку я не уверена, что делаю все так, как положено.
— На такой случай никто не пожалеет сил.
— Да, но не хотелось бы заронить ростки тщеславия. — Твердо стояла на своем гюль.
— Еще немного, — сказал присутствующий тут гость из другого племени, — и парням из вашего рода, да благословит его аллах, не надо будет сто верблюдов.
— Боюсь уважаемые, цены могут измениться… А тещи вместо проверки зубов невесты финиковой косточкой будут пить воду из колодца избранницы ее сына. Большинство из одаренных — девочки и женщины, надеюсь, дар у них не пропадет после рождения ребенка…
— А моего уважаемого старшего брата хочу поздравить — сегодня мы пьем воду из колодца, найденного дочерью его сына.
Играем в паучка, точнее — с паучком. Разложив стол — приличных размеров кожаный круг малышня с визгом и писком гоняет по нему паучка. Кабир сидит в сторонке, но оторваться от этого зрелища не в состоянии. А молодые дарования вовсю дуют на бедную паучиху через тростинки, заставляя ее выписывать невероятные кренделя. И ведь ничего не боятся — яд этого милого животного убивает и верблюда, и лошадь, а вот овцы, правда, для этих паучков — скорее стихийное бедствие.
Кабир нервно терзает бороду, он уже давно не рад, что напросился в эту прогулку, но сегодня я одела платье (хотя подстежка и каска с оружием едут в мешке на горбу верблюда) и, значит, мне нужен мужчина-сопровождающий. Веселье набирает обороты, а зря — стоящая посреди стола чашка с горящим уголком внутри стоит там не просто так.
Тишина обрушивается громче крика — быстро встаю и смотрю на разом примолкших детишек, а это оказался Тахир… Глаза-блюдца и трясущиеся губки, но старается держаться с отчаянным достоинством и не смотреть на красное пятнышко на тыльной стороне предплечья.
— Уже не веселимся? Ну и правильно, очень часто безудержное веселье для кого-то оборачивается смертью, сейчас — для нашего паучка, — давлю на глазах у всех пытающееся удрать черное тельце.
— Но, погибнуть может и ваш друг или братик…, - достаю из чашки уголек, — иди ко мне, малыш.
Видно как тяжело дается ему это шаг, но ничего не остается, как прижать уголек к протянутой ручке. Слезы текут по щекам, но не слышно ничего кроме судорожного вздоха.
— Ты настоящий мужчина, малыш, я гожусь тобой.
Прижимаю мокрую мордашку к себе. Но надо продолжать.
— Огонь, самый эффективный способ разрушить яд, да вот не всегда он под рукой, а спустя уже сто двадцать ударов сердца — бесполезен, яд успеет проникнуть глубоко. К тому же для укусов змеи такой способ бесполезен, змея впрыскивает свой яд слишком глубоко. Поэтому надо иметь с собой ножик, чтобы рассечь кожу и выдавить часть яда назад. Можно пробовать высосать яд вместе с кровью из раны, но тут надо помнить — если на губах или во рту есть малейшие ранки, то так делать смертельно опасно. Ведь на руку или ногу можно наложить жгут, а потом его время от времени ослаблять — выпуская яд в кровь менее опасными частями, а вот укус в голову очень опасен. Потом надо давать как можно больше питья, добавляя травы, чтобы вода покидая тело, выносила яд с собой. Все это вы уже знаете, а повторяю я это потому, что сейчас мы будем учиться не боятся смерти и кто-то наверняка составит компанию вашему брату, но вот помогать ему будете уже вы.
Достаю из горшка нового паучка, их еще в достатке — мне, правда, пришлось из-за этого прогуляться в горы, но для бешеной собаки сто верст не крюк — день туда, день назад, легкий променад.
— Ну, кто самый смелый? — возникает толкотня, но меня отвлекает вопрос:
— А убивать паучка было обязательно?
Присаживаюсь чтобы взглянуть в глаза как взрослому — на равных.
— Животное, причинившее вред человеку, тем более — смертельный, необходимо убивать, даже если вины его в том не было. Дело в том что аллах создал человека как царя над ними, и обычно все животные имеют страх перед человеком, а те кто причиняет ему вред, тем более не защищаясь, а по злобе — нарушают волю Всевышнего.