Кулль не представлял себе, как он будет осуществлять этот «метод А». Однако его успокаивало сознание, что такой метод отдаляет опасность непосредственных действий, которая неминуемо нависла бы над ним, если б восторжествовала точка зрения неистового бека Шамхорского.
Все окончилось лучше, чем казалось поначалу. Но что последует дальше, когда придется прекратить действительно полезные дела в малом и в малых дозах и перейти к борьбе за интересы всех этих людей в большом и в широких масштабах? Сумеет ли он ускользнуть от борьбы или ему придется идти у них на поводу, а затем, вероятно, расплачиваться за финь-шампань дорогой ценой?
Один вопрос неумолимо возникал вслед за другим. Кулль пытался отвечать себе, старался представить, как сложится в дальнейшем его жизнь.
Тщетно!
Неверным движением Кулль снова потянулся к рюмке, выпил. Но коньяк, настоящий французский финь-шампань, на этот раз не прояснил его мыслей, и туман над будущим еще больше сгустился.
СХЕМА УСКОРЕНИЯ
Спустя месяц, поздним вечером, Кулль явился к Юнусу.
— Извините, что я к вам без приглашения, — начал он, подчеркнуто обращаясь к Юнусу на «вы». — Но некоторые важные обстоятельства…
Юнус оглядел Кулля. Какой ветер занес инженера — впервые и притом в такой поздний час? Не стряслось ли чего на промысле? А может быть, просто — лишняя рюмка? Нет, не похоже.
Юнус предложил нежданному гостю сесть, и тот, придвинувшись к столу, неторопливо раскрыл принесенную с собой папку, извлек пожелтевший замасленный листок бумаги с полустертым чертежом.
— Не узнаете? — спросил он с улыбкой, протягивая Юнусу листок.
Юнус всмотрелся и узнал свою схему ускорения тартания, представленную им когда-то на суд инженеру Куллю.
— Да ведь это моя схема! — вырвалось у него.
Кулль кивнул:
— Вы оставили ее тогда в моем кабинете после нашей беседы, обидевшись на меня.
— А что еще оставалось с ней делать после того, как вы разнесли ее в пух и прах? — угрюмо молвил Юнус, не сводя глаз с чертежа.
Да, это была та самая схема. Десять лет назад, юношей-тартальщиком, принес ее Юнус в промысловую контору на суд инженеру Куллю и ушел ни с чем, унося в своем сердце лишь горькую обиду. Теперь эта схема и самому автору показалась наивной.
— Недавно я разбирал свой архив и наткнулся на этот листок, — сказал Кулль.
Юнус повел плечами: это и есть те важные обстоятельства, которые привели сюда почтенного инженера в столь поздний час?
Словно в ответ, Кулль сообщил:
— Я заинтересовался вашей схемой и пришел к выводу, что в свое время поторопился и не сумел оценить ее по достоинству.
Юнус насторожился:
— Не сумели оценить по достоинству?
— Теперь я внимательно ее изучил и нашел в ней, хотя неграмотно выраженную, но в существе своем правильную и легко осуществимую идею, — спокойно продолжал Кулль. — И я попытался, положив в основу вашу мысль, разработать технически грамотный вариант.
Он развернул перед Юнусом лист ватманской бумаги, на котором была тщательно вычерчена схема, лишь отдаленно напоминавшая неуклюжий полустертый чертеж на пожелтевшем замасленном листке, и рассказал о проделанной им работе по усовершенствованию схемы. И все, что хотел, но не в силах был выразить десять лет назад юноша-тартальщик, обрело сейчас, на этом листе ватмана, стройный и убедительный вид.
— Мне хотелось исправить свою ошибку, — закончил Кулль.
Противоречивые чувства охватили Юнуса: гордость и радость, что основная мысль его схемы была верна, но вместе с тем гнев и досада, что самоуверенный инженер лишь столько лет спустя, только сейчас, признал свою неправоту.
— Поздно, поздно, инженер Кулль, стали вы приводить в порядок свой архив! — произнес он с горькой усмешкой. — В те годы, когда каждая капля нефти была ценна, как капля крови, эта схема валялась в вашем архиве, в пыли.
Кулль готов был к подобному упреку:
— У нас на промысле процентов семь-восемь добычи мы до сих пор получаем желонками, и, поскольку здесь еще не окончательно прекращено тартание, наш долг использовать в этом деле любой способ ускорения, — возразил он.
Юнус задумался. Схема предусматривала ускорение тартания на десять-пятнадцать процентов, а это, в лучшем случае, могло дать увеличение всей нефтедобычи промысла чуть больше чем на один процент. Довольно жалкая цифра! И все же с Куллем нельзя было не согласиться: ценна каждая тонна нефти.
— Я подсчитал: материальные затраты для осуществления схемы минимальны, — продолжал между тем Кулль. — И я уверен, что нужно как можно быстрей внедрять в эксплуатацию ваш способ ускорения.
— Наш — вы хотите сказать? — поправил его Юнус, кивнув на лист ватмана.
— Моя роль была весьма скромной — повторяю, я лишь технически грамотно оформил вашу идею.
— Нет, инженер Кулль, вами сделано много, очень много!
Чертеж снова привлек внимание Юнуса.
Хотелось верить, что новый метод будет признан эффективным, быстро внедрен в жизнь. Быть может, этим методом заинтересуются не только здесь, но и на других промыслах, во всех нефтяных районах, и увеличение добычи станет тогда существенным. Это было бы замечательно!
Куда-то вдаль отступило чувство гнева и досады.
— Позвольте задать вам один нескромный вопрос? — сказал Юнус, глядя прямо в глаза Куллю.
— Готов ответить вам.
— Вы всегда считали, что в обязанность промыслового инженера не входит помощь рабочим в их — как вы выражались — изобретательских потугах. Не так ли?
— Так.
— А как же сочетать это ваше мнение с тем, что вы проделали в данном случае с моей схемой?
— Людям свойственно ошибаться — ошибался в свое время и я.
Юнус помедлил и вдруг улыбнулся широкой, открытой улыбкой, какой улыбается человек, долго искавший чего-то и наконец, к радости своей, нашедший то, что искал.
— Ну, если так, будем, как говорится, считать, что лучше поздно, чем никогда! — сказал он и протянул Куллю руку. И что-то толкнуло его с теплотой в голосе добавить: — Спасибо, товарищ Кулль.
Впервые назвал Юнус Кулля товарищем и вдруг — сам почти непьющий — пожалел, что нет у него в шкафчике бутылки доброго вина, чтоб распить ее с инженером.
Кулль ответил:
— Со своей стороны я поздравляю вас с успехом!
Собравшись уходить, он добавил:
— Я слышал, вас можно поздравить с успехом и в другой области… Сатеник Арамовна — замечательная девушка… Вы, Юнус, родились под счастливой звездой!
Что-то фальшивое послышалось Юнусу в этих словах. Да и незачем посторонним людям лезть не в свои дела! Но то важное, ценное, что внес в этот вечер инженер Кулль в его жизнь, заставило Юнуса не придать значения сказанному и повторить:
— Спасибо, товарищ Кулль!..
Ночью Юнус просыпался, зажигал свет, снова и снова принимался рассматривать, проверять чертеж, не будучи в силах поверить в столь неожиданную удачу.
А ранним утром, до начала работы, он с чертежом в руках поспешил к Араму и, едва поздоровавшись, стал рассказывать о вчерашнем визите Кулля. Домочадцы, сгрудившись у стола, с любопытством разглядывали развернутый Юнусом чертеж.
Арам посоветовал:
— Нужно представить схему в бриз — уверен, что бюро рабочего изобретательства оценит ее по заслугам. Откровенно скажу: не думал я, что Кулль придет тебе на помощь.
Розанна, ничего не поняв в чертеже, поморщившись, сказала:
— Не люблю я вашего Кулля!
— Дело, Розанна, не в том — любим мы инженера Кулля или не любим, а в том — на пользу ли нашему промыслу то, что он сейчас сделал, — с укоризной возразил Арам.
А Кнарик, хотя поняв в чертеже не больше, чем мать, шепнула сестре:
— Счастливица ты, Сато: твой Юнус — изобретатель.
И только Сато не произнесла ни слова, потому что порой не найти нужных слов, когда сердце полно радости и гордости за любимого человека.
День шел за днем, а в бризе все не удосуживались дать ответ. Юнус злился:
«Они, чего доброго, ответят, когда на промыслах не останется ни одной желонки!»
Он с осуждением ловил себя на том, что чуть ли не досадует, наблюдая, как день за днем одну скважину за другой переводят с тартания на глубокие насосы.
Но вот однажды, к концу рабочего дня, Юнуса вызвали в бриз. Слава судьбе! Схема одобрена, бюро рекомендует администрации промыслов возможно скорей внедрить ее в жизнь.
Юнус поспешил к Газанфару — хотелось поделиться новостью.
Он знал, что Газанфар должен сегодня вернуться из длительной поездки в район, и, как всегда, когда они разлучались на долгий срок, с ревнивой опаской подумывал о том, не отразится ли эта разлука на их дружбе, не ослабит ли ее.
Однако стоило Газанфару выйти из-за обеденного стола и, высоко подняв руки в знак приветствия, двинуться навстречу гостю, как Юнус устыдился своих мыслей.
Газанфар встретил гостя ликующим возгласом:
— Рабочему-изобретателю — привет и слава! Поздравляю!.. Ругя, ставь ему самую большую тарелку с пловом — он сегодня заслужил!
Юнус развел руками: когда успел Газанфар узнать обо всем? Удивительный человек этот Газанфар — никогда и ничем его не поразишь!
Друзья уселись за стол. Ругя вышла хлопотать по хозяйству. Бала, почувствовав, что разговор между мужчинами не ограничится приветствиями, деликатно молчал.
— Да, поздно, поздно раскачался наш инженер с разборкой своего архива! — осуждающе покачал головой Газанфар, выслушав подробный рассказ Юнуса.
— В бризе подсчитали, что добычу тартанием по новой схеме можно увеличить на полтора процента, — заметил Юнус умиротворенно: он был сейчас слишком радостно настроен, чтоб разделить досаду Газанфара. — Спасибо Куллю и за это!
— Кое-кто из спецов подчас готов воспользоваться рабочей сметкой — выдать ее за свою. Не хочет ли и Кулль пристроиться к твоим успехам? — спросил Газанфар.
— Я этого за ним не замечал. Напротив, он сам подчеркнул, что идея целиком принадлежит мне и что его роль в этом деле самая скромная — он лишь технически грамотно оформил мою мысль.