Мечты сбываются — страница 95 из 95

Глава 21

Фурзд лежал на диване в своем кабинете и задумывался. Он, вообще говоря, любил задумываться. На этот раз в уме метался образ Террапа — таким, каким он его нередко видел в быту. Склонности Террапа к рептилиям и другим существам такого рода Фурзд не одобрял и не понимал. Можно понять страсть к лошадкам, для правителя это даже престижно и создает в народе ощущение близости к правителю. Но любовь Террапа к лягушкам раздражала Фурзда. В огромном аквариуме в резиденции Террапа бытовало множество разных лягушек, и правитель Ауфири мог часами безмолвно созерцать их, сидя на стуле. После такого времяпрепровождения Террап любил подписывать смертные приговоры.

Фурзд почесал в затылке. Вроде бы такого заболотного правителя легко скинуть, но нет — систему контроля Террап умудрился сам так продумать, что не подступись. В смысле скинуть.

Возможно, что в последнее время ничего в государстве не интересовало Террапа. Кто-то из его окружения сказал так про своего шефа:

— Правитель умер, но продолжает править.

И за такую шутку, сказанную в интимной обстановке, тут же лишали головы. Головы же, в назидание всем чиновникам высокого разряда, выставляли в Министерстве образования с надписью: «Болтун».

Но головами трех человек в Ауфири Террап не мог распоряжаться при всем желании: Фурзд, Зурдан и тем более Крамун были носителями этих голов. Фурзд самодовольно улыбнулся, и его тут же потянуло выпить «бюво». «Бюво» «бювом», но план смещения Террапа, даже теоретически, застрял. К тому же доклады Крэка о его злоключениях у Зурдана и Крамуна были честными, но бессмысленными. (Крэк, подталкиваемый инстинктом вечной жизни, в целях самосохранности решил быть честным, в меру допустимого, по отношению ко всем трем своим нанимателям одновременно. Он, храбрец, стал безобразно трястись за свою шкуру.)

Фурзд выпил «бюво». Интересно, что покажет рывок Крэка к замерзшему миллиардеру в Страну деловых трупов. Фурзд, конечно, разузнал ситуацию, и дело казалось весьма серьезным. Фурзд посоветовал Крэку, если там будет омст, поделить его на три части, соответственно тем, кому он одновременно служит. Не дай черт кого-нибудь обидеть.

— Ты помолись Непонятному, Крэк. Мой тебе добрый совет, — сказал Фурзд напутственно — без Непонятного в таком деле не обойтись.

Выпив еще один бокал «бюво», Фурзд задумался о Непонятном. Он обращался молитвенно к Непонятному как к Верховному Существу над всеми вселенными, только когда серьезная ситуация впадала в полную неразрешимость на уровне человеческого ума. И что же? Как правило, помогало. Разрешимость действительно приходила, но до такой степени непонятная, что неизвестно было, что предпочесть.

Фурзд нередко беседовал в последнее время с Вагилидом о духовной метафизической традиции доисторического человечества, но чем больше он беседовал, тем больше убеждался, что в конечном итоге ко всему этому культ Непонятного лучше всего подходит.

Вдруг Фурзд спохватился: да, да, но эта история с русскими заставляет его нервничать. Он не может игнорировать их истерики, за ними стоит Вагилид с его знаниями и эта удивительная Танира, все это в будущем его государстве может пригодиться, включая русских.

Эта русская женщина нашлась, она бесповоротно решила уйти к несуществующим. Хорошо. Это ее дело, она особой роли не играла. Сергей Томилин — другое дело. Та сама ушла, этого явным образом кто-то перехватил, увез. Реакция русских и Вагилида понятна: она невообразима.

Фурзд уже отдал приказ о предварительном расследовании. Результата пока нет. Нет даже намека, пусть даже безумного, непредсказуемого, дикого, но намека. Ничего. Одна пустота.

«Если это расследование не приведет к итогу, — думал он, — значит, тут замешаны не случайные уголовники или какие-нибудь обычные секты, которые все наперечет. Значит, вероятнее всего, тут замешаны серьезные силы. Но кто и зачем? Какова цель? Кто тут? Может быть, начнем с правителя, — думал Фурзд о Террапе. — Но зачем Террапу доисторический человек? Не хочет же он поместить его к каким-нибудь своим рептилиям? Террап ослаб, он действует рутинно и только в интимном отношении своеобразен. И все же здесь много вариантов, вплоть до самых диких и аномальных. Террап где-то предсказуем. Затем Зурдан. Вполне возможно. Скорее всего прихоть Гнодиады. Это опасно. Он ей позволяет спускаться на дно ада.

«Наконец, Крамун. Здесь остается только взвизгнуть, — решил Фурзд. — Может быть что угодно, вплоть до помещения в Дом первого безумия, и при этом цель — непонятна. Остаются еще две тайные секты, о которых мало что известно. Слишком тайные. Вполне может быть. Нельзя отбрасывать и иностранцев: Неорию и Страну деловых трупов. Вряд ли, но возможно. Впрочем, что деловым трупам делать с доисторическим человеком? Может, только если заморозить для опыта.

Итак, подожду результат предварительного расследования, затем, думаю, надо собрать специальный отдел по работе над каждой версией. Под моим прямым воздействием, иначе нагадят. И особо подсоединить отдел контроля над сверхъестественным».

Фурзд встал, подошел к окну. За окном — вечер, огромный город, тьма и иногда странные звуки, в основном неизвестно какого происхождения. Фурзд зевнул: «Так и должно быть».

Глава 22

Армана неслышно шла по довольно мрачным, словно тюремным коридорам главного полузамка, или просто логова Крамуна. Логово было соединено подземным тоннелем с Домами первого и второго безумия.

Она шла легкой, словно птичьей, походкой, и, по мере того как коридор все мрачнел и мрачнел, она все больше и больше улыбалась.

В руке ее был кожаный портфельчик. Наконец она остановилась около внушительной деревянной двери. Нажала кнопку, что-то пробормотала весело и дико в микрофон и вошла.

В огромной комнате ее осветил мертвенно-голубой свет, в который было погружено все пространство. Мертвенность света была страшной, она возбуждала жизненные силы, словно трупность этого света была связана с тайными жизненными соками.

В глубине зала в высоком и, видимо, удобном кресле отдыхал Крамун.

— Ты здесь, дочурка, — прошептал он.

Армана подошла к нему и прижалась на мгновение к его плечу.

— Ты у меня давно не боишься ада, — хохотнул Крамун внутри себя.

Армана повеселела и отошла в сторону.

— Говори, — сказал Крамун.

— Крэк отправился в Страну деловых трупов. За омстом. Всем необходимым он снабжен.

— Пустяки. А как доисторический человек? Привезен?

— Мы готовы его представить вам.

Крамун пошевелился:

— Любопытно. Важный штрих. Как он себя вел?

— Сначала естественно, потом неестественно.

— В чем естественность? Брыкался, орал, когда его везли? Кричал, бился? Вел себя как живые существа? Это дурацкое поведение здесь, в нашем мире? Хохотал?

Армана захохотала:

— Нет.

— Плохо. А в чем неестественность?

— Вдруг затих и замолчал. Ни слова сопротивления или обиды. Так вел себя он уже тут, в замке, в камере. Я подошла и поцеловала его.

— Дочурка, узнаю тебя! И что?

— Он молчал и был не в реакции.

— Молодец. Он мне все больше и больше нравится.

— Государь, это, конечно, не было спокойствием черта или демона.

— Естественно, Армана.

— Мое впечатление: он вышел за границы себя самого.

— Дочурка, сядь-ка рядом. Вот сюда — на этот маленький стул, около кресла. Так.

Армана села рядом и, хрупко-нежная, потусторонне-веселая, показалась птицей, сидящей рядом с демоном.

— Скажи мне, дочурка, а что ты точно имеешь в виду под словами «он вышел за пределы себя самого»? Ты знаешь разве, какой он сам, этот доисторический человек?

— Мой государь, наша империя частью своей невидима. Я могу сказать проще: он не верит в происходящее.

— Но верит ли он в то, что сам существует?

— К сожалению, в это он верит.

— Надо бы с ним поласковей. Такой, он может растерять свою суть. А нам нужна его суть, его нутро…

И Крамун хохотнул.

— Вели ввести его.

— Мне остаться?

— Пока не надо.

— Его зовут Сергей. ХХ доисторический век. Насколько я понимаю из источников — время глупцов. Но много исключений.

Сергея вели по тем же длинным, мрачно-неестественным коридорам, по которым прошла Армана. Двое угрюмоподобных часовых шли рядом.

Вдруг откуда-то возник маленький, плюгавенький человек, почти карлик. Лысая голова, подобие черного пиджака.

— Сережа, — проговорил он по-русски. — Мы идем к нашему государю, ты понял?

Это ударило Сергея по нервам, как свалившийся труп с луны. После крика и боли в его душе осталось одно — все-таки все вокруг, начиная с перемещения во времени, все, что случилось с ним, — бред, метафизическая галлюцинация, в конце концов, вселенский идиотизм. На этом он немного успокоился. Но карлик расшатал стройное здание галлюцинации. Казалось, должно было быть наоборот: карлик конца времени, говорящий по-русски, возникший, как черт из подземелья, — чем не добротная галлюцинация. Реакция же Сергея была вне логики, если это слово вообще что-нибудь значило в этом мире. Он почувствовал — да, это Достоевский, то есть реальность все же фантастичнее даже самого глобального бреда.

Как тогда жить с такой реальностью? Карлик шел рядом и даже подбадривал Сергея:

— Ты, Сережа, не унывай. Знаешь, конец времен — дело житейское. Ты только прислушивайся к нашему государю.

Часовые шли безучастно, Сергею казалось, что русский язык карлика безупречен, и это добивало его. Но потом он уловил в его речи странность.

— Меня убьют? — тупо спросил он карлика.

Карлик залился женоподобным истерическим смехом.

— Серега, — вымолвил он, окончив, — если бы вас хотели убить, давно бы убили. Вам предстоит нечто более серьезное.

Наконец, массивная дверь, звонок, какие-то звуки. Они вошли.

Сергей, как только увидел Крамуна, его сияющее мраком лицо, нелепые зубы, блеск глаз, сразу поверил в галлюцинативность происходящего и даже в галлюцинативность мира в целом. Ему стало легче.

Расселись по местам: охрана, карлик и он, Сергей Томилин.

«Карлик, видимо, переводчик», — равнодушно подумал Сергей.

— Наш друг из далекого прошлого, — без обиняков начал Крамун, — вы нам нужны.

— Зачем? — безразлично спросил Томилин.

Крамун нежно прикрыл глаза.

— Я вас разочарую, Сережа, — сказал он. — Все, что с вами произошло, — реальность. И не думайте, пожалуйста, что мир — не что иное, как сумасшедший дом.

Сергей вздрогнул и почувствовал, что словно холодное жало вошло в его душу.

— А теперь нужно приступить к делу, — осторожно проговорил Крамун.

Карлик, когда переводил эти слова, взвизгнул (кстати, его звали Нон).

— Далекий дружок, — начал Крамун. — Прежде всего втисните в память, что мы вас не будем четвертовать, резать голову, сжигать, пытать, просто убивать… Это у нас припасено для людей другого типа. Более того, после эксперимента вас отправят домой, не в Россию, конечно, а в ваш лагерь. Обратно.

Сережа поник:

— Эксперимент, — прошептал он. — Знаем мы эти эксперименты.

Крамун опять пришел в веселое расположение духа, что смотрелось дико посреди всеобщей его мрачности.

— Про эти эксперименты, дорогой, вы ничего не знаете. Уверяю вас, — со смешком подтвердил Крамун. — В доисторическое время люди еще не созрели для таких явлений. К тому же дело-то пустяковое: от вас требуется всего лишь дружеское поведение. Только и всего.

Сергей напрягся. «В чем же подвох, убийственный подвох?..»

Крамун заметил:

— Никакого подвоха. Вы должны вести себя как можно более естественно и быть в самом хорошем расположении духа. Вообще, светлые мысли поощряются. Если угодно, молитесь Богу. Где же тут подвох?

Карлик опять вздрогнул.

Крамун вдруг посерьезнел.

— А теперь скажу вам прямо: за вами, в этом вашем состоянии, будут наблюдать. Как — это неважно. Но наблюдать будут весьма и весьма специфические существа. Вы должны выдержать это наблюдение, а может быть, даже дружеское соприкосновение, беседу например.

Сергею стало так жутко, что он решил: хуже не будет.

— И знайте, если откажетесь от эксперимента, то тогда… не буду уточнять… Скажу только: мы не такие глупцы, чтобы сразу отправить непослушного дядю на тот свет на радость ему… На это не надейтесь.

Сергей ошалело, но внутри уже мертвенно спокойно возразил:

— Как я могу отказаться от эксперимента, когда я полностью в вашей власти?

Крамун вздохнул:

— Значит, вы не поняли. Вся суть в том, что вы должны быть в естественном, но приподнятом, причем духовно приподнятом состоянии. Пробудите свое лучшее: молитва, экстаз, религиозное настроение, чтение поэм, отрывков из Достоевского, медитация, то, что доступно и привычно вам, ведь в доисторические времена такие явления бывали у людей…

Согласитесь, дружок, что такое состояние нельзя вызвать палками. Иначе бы вас и не спрашивали… Соберитесь с духом, вы должны быть наблюдаем именно в таком состоянии…

Тогда Сергей взорвался:

— Зачем, зачем вам это надо?!!! Где я??? Кто я?.. Вы ненавидите меня!!!

Крамун чуть-чуть насторожился.

— Успокойтесь, Сергей. Вы видите, эксперимент не над вами, а над теми, кто будет вас наблюдать. Отрабатывайте свое светлое состояние духа. Конечно, не один раз, а несколько — и будете свободны. Вы, дорогой, свое счастье не цените. На носу конец света, а вы капризничаете.

Сергей остолбенел: «А вдруг правда?» И он замер.

— Вас напоят, накормят, — продолжил Крамун — Дадут спать… Курировать вас будет Нон, карлик.

Нон замахал ручками, в знак согласия, конечно.

— Но, может быть, присоединится и приятная женщина. А сейчас ваша цель — прийти в себя…

Сергей посмотрел на Крамуна.

— Убрать! — приказал Крамун стражникам.

Они подхватили тело Сергея и потащили его вон.

Карлик Нон чинно следовал за ними.

Крамун остался один. На какие-то минуты он застыл, как потусторонняя мумия в своем тронном кресле. Прикрыл глаза и обдумывал, грезил.

«Конечно, эта возня с доисторическим юношей — только штрих, — думал он. — Но все же любопытно. Я выведу на него уже готовеньких, из Дома первого безумия, они не совсем еще новые существа. Но они готовы стать новой иерархией абсолютной Тени, стать властителями всех этих ничтожных демонов. Они должны быть готовы к тому, чтобы совершить тотальный поворот во Вселенной. Они, те, кто на дне, станут вверху, а те, кто вверху, — будут внизу Абсолютная Тьма должна владеть Вселенной, и демоны — только мелкие прислужники новой иерархии… Да, да, я, мы завершили свое дело в Доме второго безумия. Безумие — это прикрытие. Мы уже завершаем, шаг за шагом. Новые существа, ведомые мной, когда созреют, должны немедленно умереть, покинуть физический мир и войти в тонкий, ибо там их власть. Я сам в свое время войду в тонкий мир, и все существующее будет перевернуто. Тайна дна и тайна верха сместятся… Мы будем владеть всем, ибо нет ничего глубинней тьмы…»

Крамун вздохнул. «А сейчас небольшой штрих. Мои ребята должны увидеть и познать суть человека, который горел, когда небесный огонь еще жил в некоторых людях. Этот Сергей — хороший пример. И пусть мои адепты тьмы увидят лицо врага, почувствуют присутствие неба в человеке и возненавидят всей своей силой свет. Просто малюсенький урок им. Они почуют в этом доисторическом человеке того, кого надо ненавидеть. Им нужно ощутить это конкретно. Среди ауфирцев бесполезно искать пример, а Вагилид духовно защищен. С таким, как он, мы расправимся позже, а этого доисторического человека, если он не сойдет с ума, выбросим, как щенка, обратно. Пусть Фурзд радуется…»

Крамун встал. Вспыхнуло странное освещение, и он медленно пошел к потайной двери в углу.

Глава 23

Крэк несся в элитном поезде в сторону Страны деловых трупов. Ему было сообщено, что операция хорошо подготовлена силами не только Фурзда, но и Зурдана и Крамуна. Деловой труп по имени Гаррисон, контролирующий тело замороженного миллиардера, готов за большие деньги обменять омст на фальшивку, но надежную фальшивку, которую изготовили в одной из лабораторий Фурзда. Фальшивка эта уже лежала в кармане Крэка, и он лихо напевал народные ауфирские песни, похлопывая себя по карману.

В помощь Крэку выделен агент из посольства Ауфири в столице Страны деловых трупов, в городе Ангеус.

Поезд медленно подходил к вокзалу. Крэк по обычаю смотрел в окно. Высоченные здания, много машин, люди выглядели как приложение к машинам. Все они куда-то спешили. Все было крайне непохоже на Ауфирь и даже на Неорию. Все спешили, а огонь между тем подбирался к окраинам этого государства. «Впрочем, столько раз проносило», — подумал Крэк. Он выбрался на привокзальную улицу, чтобы на автобусе добраться до посольства. Разумеется, его документы были в порядке…

Крэк нервно огляделся. Все-таки чужая страна. На площадке около дома на длинной скамейке сидели дети деловых трупов, мальчики и девочки. Они что-то высчитывали.

А в общем, ничего особенного. Страна как страна. У остановки автобуса люди мелькали, как тени. Быстро и в то же время автономно. Крэк почему-то схватился за голову, но в автобус вскочил.

Он оплатил свой проезд, с этим было строго. Впереди банки, офисы, громадные жилые дома. Но его предупредили, что пища до такой степени омерзительная, что лучше никуда не заходить и к ней не притрагиваться. Кухня в Ауфири не страдала приличным качеством питания. «Какое там питание в наши времена», — говаривал Крэк. Но в Стране деловых трупов питание было настолько самобытное, что никто из обитателей других стран, включая животных, по-хорошему не мог к ней притрагиваться.

И сердечко Крэка радостно забилось, когда он юркнул в родное посольство. Там его встретили с объятиями. Его, правда, смутило явное и к тому же огромное изображение черта в вестибюле посольства, где главный вход.

Крэк выругался, так как не любил таких крайностей. Но потом пошло как по маслу. Крэку отвели уютную комнату, и он, быстро отдохнув, решил приняться за дело.

Встреча с резидентом, который должен был ему помочь, состоялась тут же, в посольстве, в спецкомнате.

Резидента звали Еран, и оказался он весьма сведущим. А знать деловых трупов во всех их нюансах и деталях не каждому дано. Еран проработал здесь с самой своей юности, и нюх на деловых трупов у него был проникновенный.

Оказалось, что дело уже настолько подготовлено, что Крэку, следуя особым указаниям, оставалось только встретиться с Гаррисоном, хранителем замороженного тела, и получить от него омст взамен фальшивого омста и внушительной суммы денег в купюрах Страны деловых трупов. СДТ — как они называли свою страну, Крэка всегда немного шокировало, что люди этой страны сами соглашаются так себя называть.

Под конец разговора он попросил Ерана объяснить этот феномен.

Еран, развалясь на диване, ответил:

— Нам, ауфирцам, такое трудно понять, но суть в том, что люди этой страны совершенно лишены эмоций. Эмоции раньше еще были, чуть-чуть, но сейчас полностью пропали. Им абсолютно безразлично, как их называют и как они называют себя. Как-то прилипло такое название, от нас, конечно, ну и пусть.

Крэк погладил живот от удивления.

— Кроме того, слово «деловой» им вполне понятно, а труп, — Еран махнул рукой, — им все равно… Скорее вот что: слово «труп» имеет для них некоторый позитивный оттенок. Суть в том, что они своих замороженных, боговлиятельных и богатых, из властных высших структур, тоже нередко называют трупами. Ну, а как их еще называть?! Не было ни одного замороженного, которого бы вернули. Дескать, еще не готовы вылечить болезни, в которых их заморозили, невозможно до сих пор. Придется ждать!

Еран захохотал, выпил «бюво», чокнувшись со своим соотечественником. Выпить Крэк не отказался. Весь план изъятия омста уже обговорен и изучен.

Еран подошел к окну, приоткрыл занавес и подозвал Крэка.

— Посмотрите! Видите эти ряды одинаковых громадных зданий в центре города? Это фактически кладбище замороженных. Они лежат там рядками в своих отсеках. Им прислуживают. Их много. Они все в своих прозрачных гробах, расположены в зависимости от их доходов, от суммы их денег. Даже гробы правителей этой страны расположили ниже, чем тех, кто богаче их. Власть чистогана у них абсолютна, даже если это касается трупов.

— А народ? — наивно, ибо уже был выпивши, спросил Крэк.

— Никакого народа. Есть же большинство, которое не имеет достаточно денег. Их не замораживают, они умирают от смертельных болезней как положено, и их хоронят, точнее, убирают — молниеносно, технично, так что не остается и следа. Нет денег — нет памяти.

— Давайте присядем, — попросил Крэк. — Мне противно смотреть на эти здания.

Они вернулись к уюту.

— Понимали или нет эти замороженные, на что они себя обрекают? — спросил Крэк, разливая «бюво».

— Конечно, нет. Во всем, что выходит за сферу денег, — они одноклеточные. Надеялись на выздоровление в прекрасном будущем.

На этот раз Крэк захохотал.

— А то, что сознание, душа находится в ловушке, — они не понимали. Да и землю-то их давно уже трясет и потрескивает…

Еран с удовольствием пояснил:

— На такие понятия они вообще не реагируют. У них и слов таких нет — «душа», «сознание» и тому подобное.

— Они материалисты?

— Да нет! — Еран возмутился непонятливостью Крэка. — Они никакие. «Материалисты» — это слишком абстрактно для них! А они признают только факты, причем только те, которые одноклеточные могут воспринимать…

— Не хотел бы я быть на их месте, — расчувствовался Крэк. Его удивила компетентность и ум Ерана.

А тот еще добавил:

— От нас, ауфирцев, ушли высшие миры, но нам остались демоны и бесы. От них же ушло все, кроме их одноклеточности, даже материализм слишком высок для них.

Крэк даже похолодел: такие речи о том, что касается ауфирцев, попахивают серьезной крамолой. «Впрочем, — с облегчением подумал Крэк, — спецагентам многое позволено». И тогда он ущипнул за ляжку спецагента.

— Скажите, Еран, но неужели среди деловых трупов нет ничего эдакого… хоть маленько… ну такого… забавного, что ли? Неужели у них один только здравый смысл?

Лицо Ерана вытянулось в недоуменном напряжении. Он вдруг пробормотал:

— Помимо финансов, в технике они неплохи… И это все…

— Я не о том спрашиваю.

Еран взвился:

— Вспомнил! Есть, есть! Есть у них одна привычка, она и пугала меня, и доводила до приступов хохота. Когда кто-нибудь из них умирал, родственники, посторонние тут же собирались около тела и пританцовывали… Они не умеют танцевать, деловые трупы именно пританцовывают, покачиваясь около покойника, и все. Никаких поцелуев, касания ног или суеверий — похорон вообще не бывает. Одни танцы, почти танцы, точнее. Ни смеха, ни слез, ни улыбок…

Сам Крэк, однако, не расхохотался, наоборот, даже слегка испугался, сам не зная почему.

— А в сексе, в семье? — быстро спросил он.

Еран махнул рукой.

— Все у них в этом, да и в остальном, прямолинейно — правильно и деревянно. От такого веет большей жутью, чем от любого… «эдакого», как вы выразились…Не люблю я их, — помолчав, добавил Еран. — Пританцовывают вокруг покойников, а сами — трупы. Неизвестно еще, кто вокруг чего пританцовывает.

— Показали бы вы мне все это в действии. Можно посещать замороженных?

Еран вздохнул:

— В определенные дни. Ходят толпами, и могу устроить, чтоб вас провели к кому-нибудь в порядке исключения. Только без эксцессов.

— Я всю жизнь был бы обязан вам Еран.

— Попробую…Да, если придется бывать на официальных встречах, в посольстве к примеру, не вздумайте называть это государство Страной деловых трупов. Легитимное название такое: Республика деловых трупов.

Крэк крякнул, а потом погрузился в раздумие. Еран молчал и Крэк тоже. Так прошло минут 10.

Наконец Крэк очнулся и сказал:

— Насколько легко их обдурить в любой спец-операции, настолько же трудно их понять вообще.

— Это потому, что они ниже уровня любого понимания.

— Не скажите, — среагировал Крэк и тут же прильнул к кружке «бюво». — Например, — нисколько не опьянев, начал Крэк, — что может произойти, когда начнется размораживание? Например, массовое?

Еран дружелюбно посмотрел на Крэка:

— Давайте выпьем вместе… Что вы один присосались… Так вот, это действительно вопрос. Наши всем своим нюхом изучают… Хорошо, если они все будут просыпаться идиотами. Даже с точки зрения деловых трупов… Но есть один змеиный, каверзный момент…

Оба они, Крэк и Еран, вдруг задумались, точно остановились. Еран потом вымолвил шепотом:

— Некоторые весьма влиятельные наши эксперты по деловым трупам считают, что замороженные крайне подойдут, когда их станут размораживать, для вселения в них демонов.

Еран истерично подскочил к окну и глянул по направлению к центральному скоплению небоскребов, где хранились замороженные.

— Представьте себе, что из гробов встанут не люди, пусть даже трупы, а непонятные чертообразные существа с остервенелым синим взглядом и с желанием действовать!

Крэк подпрыгнул так, что брюшко затряслось, и тоже подбежал к окну. Но все же у него вырвалось:

— Невероятно! Но ведь у нас в Ауфири многие люди жаждут союза с миром демонов… И потом, Еран, изображение черта в вестибюле посольства… вы бы постеснялись… Нет чтобы выставить портрет правителя.

Еран покраснел, как девица, когда Крэк упомянул об изображении черта. Можно было подумать, что он занимается бесоложством. Все же он взял себя в нежные руки и фыркнул.

— Это все причуды, Крэк, причуды… Имеем же мы право на «эдакое», как вы выразились… А вот что касается движения в обществе в сторону союза с демонами и чертомании вообще, то это серьезно, но глупо. Потому что мы знаем, какое безумие, смерть и ужас творились в доисторическом человечестве, когда демоны вошли в физический мир. Об этом, к сожалению, мало кто знает, засекречено. Но руководство страны нашей знает об этом, знает, насколько это опасно.

Еран даже чуть взвыл:

— И никогда не допустит этого в широком масштабе. Террап, кстати, всегда скептически относился к чертоманам, в смысле, что ничего хорошего от них ожидать нельзя.

Глаза Ерана загорелись зеленоватым блеском ненависти, в то время как к черту, как к индивидуму, отдельному существу, он явно питал слабость. Это заметил проницательный Крэк и тут же простил Ерана! Мало ли… Между тем Еран изредка бросал взгляды в сторону небоскребов с замороженными и совсем распалился:

— Я знаю, что вам передали для ознакомления от самого Фурзда план С19.

Крэк искренне удивился такой осведомленности:

— Да, он у меня, лежит дома. Я еще не успел прочесть.

— Ах, не успели!.. Тогда я вам расскажу на ухо.

Еран истерично наклонился к уху Крэка.

— Этот план предусматривает, что если возникнут хотя бы намеки на чертообразность размороженных или тем более вселение бесов в них, мы ответим бомбовым ударом по этим высотным гробам. Силы подготовлены, удар будет ослепительным. И дома, и гробы с деловыми трупами рухнут, рухнут в Преисподнюю, черт их возьми!

И Еран указал на гробовые небоскребы. Крэк, зная решимость Фурзда, слегка обалдел.

— Может, можно помягче, — бормотнул он.

— Какое помягче! — Ерана душила ненависть. — Мы не допустим, чтобы повторилась история с доисторическим человечеством! Вы не знаете, а я был допущен к секретным архивам. Это небывалый ужас! Они то веселились, то появлялись, как почти неуязвимые объекты, быстро меняющие свою форму и место возникновения. Вселенский кошмар! А эти идиоты доисторические, многие принимали их за несуществующих инопланетян… Тупо помешанные на материализме и какой-то так называемой науке. Им досталось!

Крэк не удержался и улыбнулся.

— Что тут смешного?! Наше руководство готово ко всему непредсказуемому и невозможному. Конечно, страх перед концом мира парализовал волю очень многих. Иначе мы бы давно расправились со всеми чертоискателями. Одно дело — баловство: инкубы, суккубы, другое дело — планетарный ужас!

Крэк спохватился в конце концов:

— Еран, вы же разумный человек. Если бы демоны хотели вторгнуться в наше беззащитное человечество, они бы давно это сделали. Но кого интересует человечество перед концом мира? На индивидуальном уровне — конечно, может быть, но масштабно — нет. Если только не найдутся черти, которые сошли с ума. Ведь конец этого мира и их затронет в какой-то мере. И других тварей тоже.

Видите ли, я говорю о конце света, как о будущем факте, но я искренне надеюсь, что этого не будет, — оговорился Крэк.

— Ничего, ничего. Между нами — можно, — подбодрил его Еран и заключил: — Пора кончать беседу. Завтра — действовать.

В это время в дверь кто-то заскребся. Еран открыл, вошла кошка и потерлась у его ног.

— И сюда пролезла! — воскликнул Еран. — Ну и твари! Они точно такие, как были 20–30 тысяч лет назад! Не меняются, также мяучат, трутся, а мы меняемся, и порой — до неузнаваемости. Порой горестно и в то же время дико, — мажорно заключил он.

— Вы же слышали, конечно, Еран, что по некоторым кошкам у нас определяют, близок ли какой-либо катаклизм. Наши кошки ведут себя сейчас мирно…

Крэк погладил посольскую кошечку.

— А здесь, в Республике?

— Посольская немного нервничает, а в самой Республике сейчас коты не то что нервничают, — психуют. Но деловые трупы не обращают внимания на них. До завтра…

Завтра наступило стремительно. Время тут вообще текло быстрее, чем в Ауфири. Крэк вымылся, поел и был готов. Все оказалось на редкость просто, поскольку Еран все заранее подготовил.

Крэку нужно было подъехать в 3 часа дня к тайнику, скрытому в дереве в окраинном лесопарке, и вложить туда деньги и фальшивую сексуальную бомбу и тут же уйти. Через некоторое время, в зависимости от ситуации, подойдет Гаррисон, возьмет ее и вложит омст. Крэк должен вернуться и взять омст. На месте руководить ситуацией будет опытный подчиненный Ерану агент, фигурою своей похожий на деловых трупов. Он будет давать сигналы, отложить ли операцию, надо ли подходить и кому, возможно, он сам возьмет омст.

Еран надеялся, что Гаррисон не подведет, этот деловой труп знает, что с ауфирцами не шутят и стреляют они метко, хотя шпионскому контракту бывают верны. В контракте Гаррисона была указана точная сумма вознаграждения.

…Лесопарк был уныл и мерзок. По аллеям чинно прогуливались деловые трупы, мужчины и женщины.

Крэк подумал, что с ним сделают деловые трупы, если засекут. Он не имел представления об их тюрьмах и о человеческом или бесчеловечном отношении там.

«Опытный агент» был четок и смел. Он, видимо, понимал каждое движение деловых трупов и что у них на уме. К тому же было довольно пустынно.

Крэк, матерясь про себя, по сигналу двинулся к намеченному дереву, чуть не споткнулся о пень, но в тайничок умело вложил что надо и отошел, куда наметил агент.

То была заброшенная тропинка и скамеечка. Крэк послушно присел. Время текло на этот раз по-медвежьи медленно. Крэк притворился мечтающим, хотя знал, что деловые трупы не поймут. Но ему надоели инструкции. «Немного лихости необходимо», — подумал он, грезя — сквозь туман сознания.

Однако на сигнал среагировал тут же.

Прикрытие оказалось надежным. Крэк вытащил сексуальное чудовище из дупла. Разработанными путями, виляя в переулках, под молчание деловых трупов Крэк добрался до посольства.

Там его встречал Еран и «опытный агент». У него Крэк спросил:

— Как Гаррисон?

— Нормально. Подошел к дубу парадным шагом и вложил.

— Надеюсь, не фальшивый?

— Исключено. Он понимает, что тогда приговорен к смерти. Да и изготовить фальшивку в Республике трудно. Это должен быть нормальный омст, без последующего самоуничтожения пациента. А фальшивый Гаррисон уже положил на место. Никто и проверять не будет, да и не смогут, наверное.

Еран вздохнул:

— Жаль замороженного, он-то верует тупо и свято, что получает сексуальное безумие за все его трудности. Разочаруем делового трупа.

— Такова жизнь, — с мудрым видом ответил агент.

Надо было переждать и особо организовать отъезд Крэка, почтовой связи с Ауфирью, так же как и дипломатической, не существовало, и таким образом выезд из Республики почему-то более тщательно проверялся, чем везде. Если бы поехал кто-нибудь из посольских — наверное, нарвались бы на провал.

— Поймают, заморозят еще, — пошутил Еран.

Крэк должен был отсидеться, и не в посольстве, а в гостинице, где ему положено. Ведь приехал он как коммерсант, по делу, и надо было довести игру до конца.

Крэк только еще раз попросил Ерана устроить ему «экскурсию» к видному замороженному.

На следующий день Крэк действительно попал в небоскребное здание, одно из тех, о которых Еран говорил, что их обратят в пыль при первом признаке чертообразности. Он шел в ряду других посетителей этого храма ожидания.

Этаж был непомерно высок — 71-й, и все этажи были заполнены замороженными. Некоторых заморозили даже в состоянии клинической смерти.

Деловые трупы шли сдержанно, но чувствовалось, что где-то, по-своему, они поклоняются замороженным. Они проходили коридорами, а по бокам, под охраной, в стеклянных боксах лежали замороженные, преисполненные надежд.

Крэк не задерживался, тем более что его одолело желание помочиться, но он забыл, как спросить насчет туалета. Да и выходить из рядов было неприлично, даже опасно.

Лица замороженных вполне походили на лица живых деловых трупов: выражение только чуть-чуть отличалось, причем у замороженных оно было как-то веселее.

«Сколько их!» — думал Крэк и не знал, то ли восхищаться, то ли зарыдать. Он шел и шел в рядах деловых трупов, и почти везде, куда ни кинь взор, лежали они же — замороженные. И конца этому, казалось, не было.

…Крэк, когда наконец выходил из здания, в вестибюле заметил огромное изображение человеческого мозга, которое висело тут наподобие иконы.

Он плюнул, вышел, вздохнул и осторожно помочился где-то в закутке под деревом, а потом подумал: «Зачем я плюнул перед мозгом, надо уважать этот инструмент, по крайней мере до тех пор, пока на нем не будет играть душа какого-нибудь маргинального черта».

Но вечером в посольстве его ждал подлинный ужас.

Еран с прямотой, которой отличались ауфирские спецслужбы, заявил, что пограничная линия между Республикой и Ауфирью тщательно охраняется, пограничные пункты тоже. Боятся утечки золота, всяких секретных данных и т. д.

Есть только две возможности переправить омст: одна — проглотить его в специальной упаковке, чтобы потом он вышел с калом, или же попытаться проникнуть в Ауфирь через огромные малоохраняемые зоны одичавших, граничащие как с республикой, так и с Ауфирью. Но Еран предупредил, что придется пробираться через леса, одичавшие в которых весьма агрессивны, не говоря уже о том, что среди них встречаются людоеды, сошедшие с ума на этой почве.

Крэк ожидал варианта проглатывания, но полагал, что надо категорично отказаться от него по вполне разумным причинам. Но вариант одичавших людоедов вверг его в ступор.

Глава 24

Сергею предоставили обширную комнату, обставленную одиноко: кровать, три стула и стол. Никаких излишеств и никакой патологии. Кормили его отменно. Но особых приготовлений к встрече с «существами» с ним не вели.

Все было просто. Приносил завтрак служитель, мрачно-доброжелательный, и с ним плелся карлик Нон. Он неизменно возникал, маленький и лопоухий, когда кто-либо входил в комнату Сергея.

— Хоть что, но я вам всегда переведу, — кротко говорил он Сергею. Сергей был сломлен не до конца, медленно в нем поднималась уверенность, что единственное спасение — молиться и принять все, что бы ни случилось, безропотно и спокойно. Иными словами, общение с Потаповыми не прошло даром. «Сохранить достоинство, не визжать свиньей, надежда — на веру», — думал он и внушал эти мысли самому себе. Но дикие, душераздирающие, уносящие в бездну приступы тоски прорывались в душу, в сознание. Особенно мучительно вспоминалась Дашенька, по существу, ребенок, ее тревога о нем. Здесь он уже не мог не стонать.

Служители были молчаливы, но вдруг стала приходить Армана и с нею невыносимый карлик Нон. Когда они пришли первый раз, Сергей не удержался и с тяжелым чувством спросил карлика, откуда он знает русский язык.

Нон указал пальцем вниз, и было трудно понять, что он имеет в виду. Но карлик с улыбкой пояснил, что он был членом тайного подземного сообщества. Якобы прятался от властей, а потом его простили.

— Но при чем здесь русский язык? — раздраженно повторил свой вопрос Сергей.

— Это получилось случайно, — почти пропел Нон.

Вообще он вел себя неподобающе: раза два почему-то упал на пол, сидел на стуле безвинно, а то вдруг начинал вертеться и бормотать. Это быстро проходило, и все заканчивалось той же самой зловеще-ласковой улыбкой.

Разговор о русском языке быстро оборвался тогда. Ведь рядом с ним на стуле сидела некая молодая женщина по имени Армана, и, взглянув ей в глаза, Сергей понял, что она здесь имеет власть. И тогда, собрав силы, забыв о причудливом карлике, он спросил, почти закричал:

— Где же мои русские? Они ищут меня, они в отчаяньи, сделайте же что-нибудь хорошее, доброе! Помогите хотя бы им!

— Молодой человек из далекого прошлого! — воскликнула Армана. — Как вам не стыдно! Мы только и делали одно хорошее и для вас, и для окружающих. Об одном только прошу вас — не понимайте «хорошее» так инфантильно! Вы же не ребенок из «периода золотого сна»…

Сергей ахнул, но вдохновился ее умом и образованностью. С его языка не слетел вопрос о «периоде золотого сна», он знал это от Валентина. Но сейчас в состоянии «сна из преисподней» ему было тяжело говорить об этом.

— Да, да, конечно, я инфантилен. Но будешь инфантильным, когда с тобой так обращаются, — обидчиво ответил он.

На лице Арманы сияла сама доброжелательность.

— Побойтесь Демиурга, юноша. Вас кормят, моют, стригут ногти, вежливо обращаются, что вам еще надо. Смиритесь со своим счастьем. Обычно бывает хуже. Но мы не хотим обычного…

— Скажите, а вы не ведьма? — доверчиво спросил Сергей.

— Сразу видно, что вы доисторический человек. Время ведьм прошло. Для девушек у нас иные, не менее приятные сюрпризы… Но это не по моей части.

— Что мне делать?

— Теперь быть самим собой, и вас выпустят. Бодритесь!

Нон, который прямо-таки сидел у ног Арманы, чуть не тявкнул в заключение.

Три дня Армана не появлялась. Но потом вдруг пришла, и все изменилось.

Завтракать и обедать теперь полагалось не в кровати, а в небольшой соседней комнатке. Армана согласилась обедать вместе с Сергеем, чтобы составить ему компанию. Нон же вообще почти ничего не ел.

Первый совместный обед затянулся на два с половиной часа.

Армана опять удивила Сергея. Она с бесконечно милой улыбкой завела разговор на богословские темы. Сергей не мог не радоваться, глядя на нее. Сердце его начало оттаивать. В то же время тревога не могла покинуть его. Мельком он бросал изучающие взгляды на Арману. Приятное, вполне европейское, нежное женское лицо и глаза, излучающие успокоение. Правда, иногда взгляд ее вдруг становился неестественно тяжелым, словно в ее глаза положили камни. Сергея это настораживало, но не больше.

Нон же сидел смирно как школьник. И не взвизгивал более.

— Ну, вы довольны? — под конец обильного обеда с «бюво» спросила Армана. — С божьей помощью вы сюда к нам попали, с божьей помощью и выйдете, — добавила она с еле заметной усмешкой. Сергея передернуло:

— Вы что, хотите сделать из меня богоборца?

Армана весело, без сарказма рассмеялась.

— Сережа, Сережа, побойтесь Демиурга… Какой из вас богоборец? Я и то не могу похвалиться этим званием. А кстати, богоборцы ваших времен были просто обыкновенные невежды…

Сергей отпил «бюво».

— Поразительно, мы тут наслышаны, что у вас религия и материализм запрещены, их попросту нет…

Армана встала:

— Это для черни. Простой или высокопоставленный, все равно: кому надо, тот знает все, — сухо ответила она.

…Обеды продолжались. Но чем больше Сергей обедал, тем ему становилось хуже и хуже, несмотря на богословские диспуты и милосердие Арманы. Но взгляд ее порой тяжелел все больше и больше. И вскоре произошел перелом. Им овладел ужас.

Он понял, что за ним наблюдают. Как наблюдают и откуда — он не отдавал себе отчета. Но он чувствовал чье-то присутствие. Тихое, затаенное, но до кошмара враждебное. Это была леденящая, напряженная и непрерываемая враждебность, скорее даже ненависть. Но ненависть не личная, а какая-то тяжелая, абстрактная ненависть к нему за то, что он такой, какой он есть.

Точно кто-то тяжелой стопой раздавил само его существование. И здесь и там, по ту сторону этой жизни.

Вероятно, записывались его беседы с Арманой. Но главное — присутствие, незримое почти присутствие — как будто за стеной кто-то стоит и видит тебя. И комната, где он спит, наполнена его дыханием, его присутствием. За ним наблюдают, где бы он ни находился. Как только он стал ощущать это, Армана исчезла. Появлялась только прислуга и карлик, но он молчал.

Сергей отчаянно молился. Тогда немного отходила смертельная тяжесть от души. Но присутствие продолжалось.

Он просил карлика вызвать Арману, тот в конце концов ответил, что она скоро придет.

Ночи в Ауфири и сами по себе тяжкие для жизни, и эта ночь была такая же. Ночь как ночь. Но внезапно Сергей почувствовал, что открывается дверь. Или он забыл запереть ее, или ее кто-то открыл своим путем. Скорее последнее. Но это было неважно. В комнату кто-то медленно, бесповоротно входил, и это был тот, который наблюдал. Сергей почуял это по биению в своей душе. Возможно, входили еще двое. Да, да, не один. Это были существа земные и другие одновременно, и вместе с ними вошло то леденящее дыхание, спустившееся до реального кошмара.

Сергей потерял сознание.

Когда он очнулся и открыл глаза, было светло, и в него был уперт тяжелый взгляд Арманы. Она стояла рядом с кроватью, и с ней обычный человек, ауфирец.

Внизу беспокоился карлик.

— Ну как, дорогой друг, инфантилизм еще не покинул вас? — спросила Армана. Но вдруг лицо ее растревожилось. Она внимательно стала осматривать Сергея, его тело.

Она быстро обернулась к стоявшему рядом человеку и резко спросила:

— Как могло это случиться?

Человек всплеснул руками, но ответил уверенно:

— Есть определенные опасения. Вы же знаете, что творится в городе, но наш пришелец, кажется, защищен.

В этот момент Сергей впал в забытье. В полусне Сергей вспомнил слова Арманы: «Кому надо, знают все…»

«Но с какой целью они знают все?» — металось в его уме.

Глава 25

В городе действительно произошел перелом. Началось массовое вторжение бесов в человеческие души. Нет, вся столица, все ее жители не подвергались такому вселению. Но значительная часть — около семи тысяч человек. Для начала ужасно.

Власти не знали, что делать. Во-первых, до холодного пота опасались повторения того, что случилось с доисторическим человечеством. Тогда помог Бог. Но сейчас — кто? Понятный или Непонятный? Или сами же черти пожалеют? От Непонятного же можно ожидать только непредсказуемого — но что делать с тысячами столичных жителей?

Террап настаивал на уничтожении, но Фурзд опасался восстания.

Хуже того, некоторые военные тоже обесились.

В-третьих, оживились чертоискатели. На главную площадь вылилась их огромная истерическая демонстрация. Визги преобладали над криками. Но лозунги оказались сурово-серьезными: «Оберегать обесившихся!», «Искать скорейшего контакта с чертями!», «Союз с бесами или смерть!», «Пусть вечно живет дьяволочеловечество!», «Только дьявол спасет нас от конца мира!»

Сторонники дьяволочеловечества находились и в верхах, сам Зурдан был не против в надежде, что рано или поздно первенство в таком симбиозе будет за человечеством.

Но вот беда: вселившиеся черти были не те. Они вели себя неадекватно, на самом деле создавалось яркое впечатление, что в силу тех или иных обстоятельств эти черти сошли с ума. Вместо того чтобы подавлять людей, овладевать ими, эти бесы попросту сумасшествовали: визжали, выли, бросались друг на друга, кричали что-то совсем несусветное, грозились улететь на луну.

И в результате возникало существо с двумя личностями, с двумя головами, так сказать, и обеими этими личностями овладевало безумие. Эта напасть не миновала и милую дружную семейку, с которой Танира познакомила Валентина и которой он восхищался как образцом здравого смысла.

Началось с того, что муженек этот, целуя жену, вдруг дико завыл и стал вертеться вокруг себя, словно пытаясь укусить свой невидимый хвост. Супруга упала на пол в обморок. Когда очнулась, увидела мужа и сыночка, кусающих друг друга и подпрыгивающих. Сыночек вопил к тому же: «Я съем этот мир, я съем его!!! Сожру!!!» К тому же вопил он каким-то чужим голосом, взрослым и полубабьим.

Мамаша, решив, что у нее психоз, бросилась звонить в полицию. Но ей никто не ответил.

Мамаша решила спрятаться от самой себя. Она заперлась в клозете и стала обдумывать там, как вернее спрятаться. Но через час все три члена семьи выскочили на улицу, воя о каком-то водяном и мщении.

«Так всегда заканчиваются идиллии», — брякнул какой-то старичок, вылезший из кустов. На улице уже творилось полунемыслимое. Демонстрация шла прямо, как будто знала дорогу к идеалу, не сворачивая, грозно неся свое святое «Свобода прежде всего!». Замыкали демонстрацию две женщины с лозунгом: «Свободу демонам и чертям!» Позади шел человек с громкоговорителем, который громогласно и с пафосом озвучивал эту мысль.

Обесившиеся, может быть, волею вселившихся в них чертей, не дергались, не мешали им, а только визжали вокруг то радостными, то угрожающими голосами.

Когда же демонстранты ушли куда-то дальше, в неизвестное, обесившиеся, словно воспрянув, стали не только плясать, но и кусать зады друг у друга, точно зад стал центром их телесного бытия. Так и прыгали они вокруг друг друга, то плача, то рыча. А сыночек милой семейки так и вцепился зубками в нос папаши и словно повис на нем.

Террап был невозмутим и грозил всем расстрелом. Совещался он только с Фурздом в своем тихом обширном кабинете, рядом с любимым бассейном, где плавали рептилии.

Зурдана он чуть-чуть отстранил: слишком радикален и не в ту сторону. С Крамуном Террап настойчиво пытался наладить контакт, взаимодействие, но там молчали. Правитель в конце концов расценил это как ответ. В результате он назначил окончательную решающую встречу с Фурздом, ибо надо было действовать. В конце концов, обеситься могла бы и армия. И что тогда?

Перед тем как принять Фурзда, Террап окунулся в бассейн, похлопал рептилию и прошел в кабинет в халате. С Фурздом можно по-свойски.

Правитель сидел в кресле, и мысли его вертелись вокруг Крамуна. Когда исчез этот русский, Сергей, Фурзд поднял всю полицию, все средства — и не было никаких следов, тени следов. Ясное дело, этот доисторический — в лапах Крамуна. Но ни он, ни Фурзд не имеют власти над Крамуном. Никто не осмелится вторгаться в сферу сокровенного. Суеверия, табу, ужас и конкретное мощное влияние во всех структурах власти ограждали Крамуна от чего-либо. Террап соглашался с неизбежным, но сейчас молчание Крамуна злило его.

«Почему он не хочет помочь, когда страна тонет? — думал Террап. — Увы, сейчас не до лошадок».

Совещание с Фурздом было коротким. Решили, во-первых, стянуть войска, переселить взбесившихся в специальный лагерь недалеко от столицы под предлогом заботы о них. Во-вторых, собрать людей тайных наук, поднять секретные сведения, чтобы попытаться изгнать бесов заклинаниями, магией и такого рода воздействием.

Под конец Террап расспросил Фурзда о характере вселения.

— Он необычен, — ответил Фурзд. — В итоге в одном теле две души, два голоса, два сознания. Обычно эти двое, человеческий и демонический, враждуют друг с другом, но сейчас этого нет. Мы изучали схваченных обесившихся.

— И что же обесившиеся? — задумчиво спросил Террап, вспоминая тем не менее своих лошадок и рептилий.

Террап у Фурзда был как на ладони, и потому Фурзд довольно холодно ответил:

— Эти двое в одном теле в большинстве случаев или сливаются, точно муж и жена, но оба в полном безумии, или черт верховодит до такой степени, что человек становится беспомощным, словно карлик или вошь, попросту как бы исчезает…

— Достаточно, — раздраженно заключил Террап.

Глава 26

Сергей был изъят из комнаты, где за ним наблюдали, и перенесен в другую, напоминающую тюремную камеру где-нибудь на краю света. Он понял, что произошло: в него вселился дьявол конца мира. От кого ждать помощи? Экзорцизм (изгнание бесов) здесь немыслим: нет священников, нет христиан… Да он и в свое время не всегда удавался.

Он стал молиться — дьявол отвечал хохотом. Сознание Сергея не раздвоилось, он оставался собой, но внутри него — чужое существо, чужое сознание, чужая судьба… Зато теперь уже за ним никто не наблюдал.

Первые часы прошли в ужасе, и молитвы были во мраке. Но потом он немного пришел в себя, вера в бессмертие души оставалась в нем непоколебимой.

Слова дьявола, вселившегося в человека, в Сергея, были тихи и беспощадны. Сергей понимал то, о чем кричал, говорил внутри него дьявол, но совершенно не осознавал, как такое понимание приходило, на каком языке все это произносилось. Но передача мысли возникала молниеносно и была, видимо, безошибочной.

Дьявол этот вопил о том, что он не хочет конца этого мира, потому что «Этот мир — наш, этот мир — наш! И мы не хотим его терять!», — этот вопль проходил по всем уголкам Сережиного тела. Потом сыпались проклятия, смысл которых Сергею был непонятен. Он решительно попытался отстраниться, не запечатлевать в своем сознании ни слов дьявола, ни самого его присутствия. Усилием воли не замечать, как будто на самом деле ничего странного и таинственного не происходит, ничего нет, и все… Это ему удавалось, но на мгновения, на минуты… Дьявол выл, торжествовал, рыдал, злобствовал и озарял своим багровым светом всю душу противостоящего ему человека… Впрочем, особого противостояния и не было… или просто так только казалось Сергею. «Зачем, зачем я ему нужен?!» — настойчиво думал он. Порой какая-то сила бросала Сергея с койки на пол, и у него текли слезы, но он упорно продолжал молиться. «Не было священников, не было христиан, но был Христос!»

Бес стал раздражаться, и Сергей услышал такие слова: «Ты теперь, жалкий червь, сгниешь вместе со всеми, а мы бессмертны, бессмертны и свободны…» И дьявол бросал тело Сергея, управлял им, визжа.

Никто, кроме сурового, с падшими глазами, не приходил к нему. Этот падший служитель приносил скудную еду и питье. И все. Армана как будто исчезла. Крики дьявола бились о стены, рушили воздух, уходили под землю, в ад — и все это врезалось в память Сергея, как бы ни старался он отстраниться. Что бес хотел, кого проклинал, к каким силам взывал?! Его агрессивность не направлялась особо на Сергея. Но сатанинский хохот, который возникал, как только Сергей начинал читать про себя молитву, в конце концов стал его терзать. Хохот бессмысленный, но беспощадный.

Сергей чувствовал, что вопли и крики, шепот, раздающийся по ночам, — все это не было проявлением безумия, в них таилась мощная, звездная воля и тайный смысл, непонятный человеку.

Странно, но присутствие наблюдателей Сергей стал чувствовать опять…

«Зачем всем им люди?»

Единственным относительным отдыхом был сон. Хотя и среди ночи дьявол вдруг проявлялся, Сергея жгло изнутри, но это случалось приступами, потом вопль этой огромной души, лишенной духа, прекращался. И тогда Сергей засыпал и видел сны. То был бесконечный поток звезд, черное пространство, храмы, возникающие в сознании, храмы иного мира и свобода, свобода от плоти. Но плоть тоже хотела жить и врывалась в сны своим криком ужаса. А дьявол молчал.

Самая пора была смириться и умереть. Но он не умирал. Извивы и крики черта становились все настойчивей и истеричней. И кроме того, Сережа все ближе и ближе чувствовал присутствие наблюдателей. Как будто вот-вот где-то за дверью или прямо из стены опять возникнут те существа, которые наблюдали.

Молитвы, близкое присутствие существ, выкрики дьявола — все слилось в неразрывный клубок бытия. Вой дьявола становился все более настойчивым…

Так продолжалось два дня. Сергей был на грани какого-то провала в бездну, из которой, казалось, не выбраться. И вдруг наутро все прекратилось. Он проснулся изможденный и поразился окружающей тишине, как будто все живое ушло из этой комнаты.

Он привстал и понял, что больше нет ни дьявола, ни наблюдателей. Ушли.

Облегчение вошло в почти отсутствующее тело. Ужас превратился в пустоту. Он опять лег и не знал, что делать. Оставалось лежать и ждать.

И опять с таким же безразличным видом пришел служащий и принес еды. Как будто ничего и не было.

Сергей поел и лег опять. Почему ушел дьявол? Неужели молитва? Вряд ли. Экзорцизм требует специальных молитв и подготовки. Может быть, существа-наблюдатели не пришлись по душе дьяволу? А почему они сами ушли? Не было ни духовной возможности, ни сил ответить на эти вопросы. Ушли и ушли. Он ждал, растворенный в этой комнате. Понемногу набирался неумирающей энергии. Никто не приходил, не сказал не слова. Он ждал. Через три дня скрипнула дверь и вошла женщина. Рядом с ней карлик. Но это была не Армана. Глаза женщины змеились непомерными желаниями, которые вели ее к кошмару, и сладость этого кошмара была написана на ее лице. Она, в легком платье, черном и колеблющемся, быстро подошла и села на кровать Сергея.

Женщина смотрела прямо в глаза остолбеневшему Сергею.

— Они ушли! Ушли! Ты, человек из исчезнувшего мира, иди ко мне, и ты спасешься… Я уведу тебя отсюда, — слова срывались с ее дрожащих от возбуждения губ, как пламя. — У меня есть власть спасти тебя… Но я хочу только по твоей воле и желанию.

Непонятные Сергею слова метались, а карлик, приютившийся у ног женщины, переводил, как всегда, точно и беспощадно.

Поток слов намного замедлился, а карлик вдруг замер, замолчал, точно замороженный.

Наконец Сергей произнес:

— Что? Что? Уйти отсюда? Меня убьют! Кто вы? Кто?

— Я сказала, что у меня есть власть. Ты понимаешь, что значит власть?!

— О да! Скажи лучше, кто ты?

— Я хочу познать тебя, познать твою кровь, твою сперму, твой стон — человека, который пришел оттуда!

Сергей замер.

— Вы там тогда тоже боялись смерти и ждали конца мира?! Ха-ха-ха!.. Вот он, вот он конец… Ты не знаешь, что творится на улицах! — Женщина говорила, как в бреду, в глазах горел огонь сверхъестественной похоти: — Но я люблю смерть, ты не знаешь, как я люблю смерть!!! — Губы ее стали дрожать все более глубоко.

— Смерть? Как можно любить смерть? — вырвалось у Сергея.

— Ты не понял, малыш. Я люблю не смерть, а страх перед смертью. Этот страх дает мне силы! Да, да, силы бессмертной физической жизни, но жизни в страхе перед смертью… Бессмертие и страх перед смертью… Также перед небытием, пусть после смерти что-то продолжается, но в самой смерти есть момент небытия, исчезновения в бездне. И страх перед этим…

— Зачем? Зачем? — вскричал Сергей. — Уйдите!

— Нет! А затем, что я тогда получаю невиданное наслаждение. Никакой омст мне не нужен… Ха-ха-ха! И не только наслаждение… Пойми, что моя душа содрогается от этого страха и приобретает черты, которые выше безумия… Я поведу тебя в самую черную точку мирового зла… Отдайся мне добровольно, и ты станешь гением зла и страха… Я люблю тебя, потому что ты иной…

Слова языка конца мира и русские слова звучали различно, но сливались вместе в немыслимый хор.

Добрый по природе Сережа совсем оцепенел от таких предложений: «За что это мне? О Господи! — взмолился он. — За что?! Одни ушли, пришли другие терзать и терзать».

— Когда конец? Это что — ад?

— Верь мне! Верь в мое тело и в мою душу! Мы спляшем на обломках мира и уйдем дальше, дальше к вершине и отрицания, и наслаждения…

— Да вы не кто иная, как черная Беатриче! — вдруг что-то озарилось в уме Сергея при воспоминании о «том» мире. — Беатриче у Данте вела к духовному свету, а вы ведете в черную суть зла… Вы черная Беатриче, Беатриче зла…

Карлик перевел точно, и в ответ женщина только покачала головой.

— Я не знаю, ни кто такой Данте, ни кто такая Беатриче… Оставим прах твоего мира… Я люблю тебя здесь и сейчас, тебя, иного человека…

Гнодиада, а это была она, никогда так не открывалась. Толкнул ее на это взрыв дьяволоодержимости на улицах и сообщения о том, что в соседней Стране деловых трупов начинается как будто природное столпотворение…

И тогда все, что береглось, хранилось внутри, в том числе и этот глаз идиота братца, каковым она его считала, вырвалось наружу… Она, извиваясь душою, побежала к Армане, которую она знала, не понимала (а кто ее понимал?) и втайне ненавидела. Побежала к этой улыбчивой дочурке самого Крамуна. Что Крамун имел в виду, называя Арману дочуркой, Гнодиада не знала, но предполагала самое неожиданное и непредсказуемое.

Визит к Армане был молниеносным. К этому времени все, кто во власти, отлично понимали, что доисторический человек мог находиться только в лапах Крамуна. Потому о нем можно было бы забыть. Но Гнодиада была не такая. Все истории, рассказы о похищении доисторического человека, о похищении вопреки воле Террапа и Фурзда, возбудили ее интуицию и воображение.

По ночам, под дьявольский хохот на улицах и стрельбу войск, ей снился этот иночеловек, другой человек, и она возжелала его познать в своей постели. Иными словами, совокупиться с погибшим человечеством. Ее колени задрожали от этой мысли…

У Арманы она чуть ли не на коленях умоляла о свидании с иночеловеком. Ей нечего было предложить Армане взамен, кроме совершенно искреннего и душераздирающего рассказа о своем состоянии. Армана выслушала ее рассказ с улыбкой. И попросила Гнодиаду выйти и подождать в коридоре минут 10. Потом ее пригласили обратно, и, как ни странно, Армана разрешила свидание. Свидание будет, разумеется, наблюдаться, и если иночеловек добровольно согласится уйти к ней, его, возможно, отдадут.

И черная Беатриче пошла к иночеловеку.

— …Оставь прах твоего мира. Я люблю тебя здесь и сейчас, тебя, иночеловек…

Вдруг глаза Сергея, до того времени расслабленные, наполнились яростью.

— Что вы знаете о моем мире? Какой прах? Он, его лучшие люди, его духовность жива в Вечности… Да, наш мир был разделен, но вечный дух присутствовал в нем, в лучших…

Но там был и есть ужас, — продолжал Сергей, — и то, что сейчас у вас, было там в зародыше. Там, у нас, в ХХ веке, уже зрела цивилизация духовного слабоумия на всей Земле, но внутри тлилось и совершенно иное.

Он не был един, наш мир… Он был раздираем, в крови, покрыт патологической жадностью, лицемерием и жестокостью, он издевался над религией, пародируя ее, но в нем было то, чего у вас нет и никогда не будет… Оставьте меня или убейте… Мне все равно… Я не хочу жить при конце света…

Гнодиада, почувствовав искренность и ярость его слов, пришла в бешенство…

— Ах, вам не нравится конец света! Подумать только, какой неженка!.. Да вы просто идиот… Меня тоже бросает в дрожь при приближении конца… Но зато какое наслаждение, какой прорыв, какая эротическая бездна и провал! И визг, визг!

— Послушайте, во времена мои и Валентина, моего друга, такие люди, как вы, тоже были… Не такого калибра, размаха, может быть… Вы могли бы там обрести себе достойного партнера, если бы такого человека занесло бы сюда… Но это не я и не мы, не я, не я, я другой… Оставьте меня.

Гнодиада на мгновение застыла, оцепенела. Скрипнула дверь, и вошла Армана.

— Не орите друг на друга, — сказала она. — Гнодиада, милая, я думаю, визит окончен. Иночеловек оказался не твой… — улыбчиво заключила она.

Гнодиада встала, тонко-змеиное тело ее вздрогнуло, и она вышла.

Армана задержалась на минуту, мелькнул карлик и перевел:

— Сергей, вас проводят ко мне через час, будьте готовы.

Через час Сергея проводили в кабинет самой «дочки» Крамуна. Она очень мило сидела за красующимся столом.

— Садитесь, — доброжелательно сказала она, и карлик, тут же появившийся из потайной дверцы, стал переводить: — Я хочу спросить, что вы чувствовали? Как здоровье сейчас?

— Что я чувствовал?!! Это был ад!!!

— Вы боитесь ада? — спросила Армана и посмотрела на Сергея с жалостью.

— Вы что, издеваетесь надо мной?

— Нет, — просто ответила Армана, улыбаясь, — Ад создан людьми, так чего же нам бояться собственного творения? Как-нибудь приспособимся, если будет надо. — И насмешливо закончила она: — В некоторых кругах у нас популярна часть ада, называемая «Страной счастливых каннибалов». На этом аудиенция закончена. Мы получили то, что хотели. Вы свободны.

Глава 27

Крэк уверенно пробирался через лес к границам Ауфири. Ему ли, опытному и вооруженному, бояться всяких идиотских созданий, зверей или одичавших? Его так и подмывало хотя бы лизнуть это дьявольское зелье, запрятанное у него где-то в глубине кармана, около члена. Но он сдерживался: «Во всяком случае, только не здесь, только не здесь», — бормотал он про себя, опасливо размышляя о последствиях.

Шел он по карте, зигзагами и решил чуть что — стрелять. Вооружения у него хватило бы на целую войну.

Но долгое время причин палить не было. А нарушения логики Крэк не любил. Присел наконец на пенек, чтоб перекусить. И тут же грохнул насмерть какого-то нелепого зверька, выбежавшего прямо на него. «Зверек маленький, но может быть заразный, — убедил себя в правильности Крэк. — Не дай черт еще укусил бы…»

Нелегко было кушать около трупа, и Крэк, быстро закончив, пошел дальше. Минут через 10 он увидел чудище, которое перегородило ему тропинку. Чудище было таким, что его нельзя было определить: животное или птица. И ростом почти с человека. Оно оказалось настолько самоуверенно, как будто конец света отложили до конца какого-то другого мира, еще более падшего.

Крэк пристрелил его именно за самоуверенность. «Такой самонадеянный сам заклюет кого хочешь», — заключил Крэк. Его цель — вознаграждение, повышение и, главное, микродоля омста — двигала его туловище вперед и вперед.

Он прошел уже две трети пути. Звери надоели ему: вечно голодные глаза, обессмысленные от желания жрать и жрать.

«Тоже мне природа», — покачал он головой и внезапно остановился: впереди на лесной лужайке, пьяной от зелени, усмотрел людей. По его внутреннему ощущению, они ели человеческое мясо. Ибо вид их был неестественно вовлеченный в еду. К тому же, поедая, они пели что-то истерическими голосами.

Крэк сжался, словно желая превратиться в тень. Но в этой тени билась живая сладострастная жизнь. Он подумал: стрелять или не стрелять?

Решил не стрелять: «А то самого себя застрелишь», — мелькнула мысль.

И стал обходить довольно мирных людоедов стороной, лесной чащей и только тогда почувствовал, как устал. Его потянуло бросить все, подойти к людоедам и сказать: «Я такой же, как вы, ребята, у меня есть крепкое «бюво», давайте посидим тихо за трапезой и выпьем. А съев человека, лизнем дьявольское зелье и заснем навсегда… Ах… Ау!»

Но Крэк взял себя в руки. Только шелест леса по-прежнему навевал ему безумные мысли. Он ушел от людоедов, а шепот деревьев продолжался. В этом трепете он стал явственно различать мысль, некое послание о том, что скоро будет худо. Крэк ускорил шаг. И заметил вдруг в глубине, за ветвями напряженное мелькание почти невидимых маленьких существ. Они были в тревоге, точно в каждого из них вонзилась тонкая неразличимая игла. Лицо, мелькнувшее за деревьями, совсем рядом, поразило Крэка своей окаменелостью, будто для этого существа отсутствовало время.

Крэк заорал и пальнул. Пуля прошла через существо, но оно не упало, не задергалось, а продолжало смотреть и молчать.

«Лесные духи, черт побери, — подумал Крэк. — С этим я справлюсь. Помолюсь-ка я Понятному».

И он отошел к дереву, но тут же отскочил, почуяв, что дерево это — живая тварь.

Переведя дух, он не знал, что делать: идти вперед или молиться все-таки Понятному.

Вместо всего этого решил помолиться.

«Что-то я стал в этом лесу не таким, каким был», — подумалось ему. В это время толчок гигантской силы опрокинул его на землю. Последнее, что Крэк заметил, были падающие деревья.

Крэк ничего не понимал. Да, он очнулся, но не на том месте, где упал. К тому же он был голый, и рядом сидели худые людишки, несомненно одичавшие. Кругом лес, но другой, и рядом пещера.

Одичавшие говорили на вымороченном ауфирском языке, но очень односложно.

Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Из лепета вокруг он понял, что произошло страшное землетрясение, катаклизм, и он продолжается где-то там, далеко. Оказывается, его подобрали и принесли к пещере.

Крэк был реалист и понял, что в каком-то смысле это конец. Но не в том, что ему непременно суждено уйти на какой-нибудь тот свет, например к тем одеревеневшим тварям, в одну из которых он бессмысленно пальнул.

Женщина, полуголая, с каким-то задерганным лицом, воспользовавшись тем, что Крэк лежал на спине, села ему прямо на брюхо и стала подпрыгивать там, имитируя радость.

Крэку стало больно внутри, и он закричал.

Тогда в окружении его заполошились. К телу Крэка подошел огромный, но тупой мощи, напоминающей быка, человек и отшвырнул визжавшую женщину. Он сел на корточки около Крэка и посмотрел ему в глаза. Взгляд его был мрачен, но не без гостеприимства. Этим тяжелым взглядом мужчина явно предложил Крэку одичать и стать одним из всех, окружавших его.

Крэк думал только об одном: людоеды или нет.

Впоследствии оказалось, что нет, но с людоедами дружат.

«Где оружие, документы, омст?!» — взвыл наконец Крэк.

Насчет оружия его сразу поняли. На ломано-диком ауфирском языке ему объяснили, что оружие и деньги припрятаны, одежду ему вернут, а все остальное вытрясли в болото.

Молодая одичавшая уже несла ему, со смехом, одежду.

Крэк, вскочивший, как разбуженный дьяволом, полез в заветный карман: там была только пыль. Тряханул проклятое барахло — ничего важного из него не вывалилось. Крэк застонал: даже если когда-нибудь он удерет из пещер одичавших и вернется в Ауфирь, то и там его ждет одичание.

А тут еще тот, с тяжелым взглядом, подошел и довольно связно утвердил:

— Новый (так называл он Крэка), тут мы и глухой лес, дорог не учуешь, не убежишь… Будь ты с нами, помогай, тогда мы тебя не съедим.

Крэка нервно передернуло:

— Ты же сказал, что вы не людоеды?

— Правду говоришь. Но при случае почему не съесть? Мы народ не брезгливый…

И они двинулись дальше, в лес, к пещерам. Крэк оказался в середине их толпы, где был и малый и старый. Подпрыгивая, они то и дело похлопывали и даже лизали его, дружески хохоча.

Под таким нажимом Крэк довольно быстро одичал.

Глава 28

Армана проводила Сергея до самого выхода в город, на улицу. Объяснила, как пройти до ближайшей площади, где у здания с вывешенным ауфирским флагом его встретят русские друзья.

И сказала на прощание:

— Всего странного.

Улица, по которой шел Сергей, была до черноты пуста. Ни людей, ни зверьков, ни мертвых, только биение городских часов где-то рядом.

«Всего странного», — вспомнил он слова Арманы.

Наконец Сергей увидел светящееся окно на первом этаже. Глянул туда: по комнате летает какое-то существо, за столом двое мужчин тупо смотрят друг на друга. Прошел еще немного, и вдали обозначилась площадь, замелькали фигуры людей. Сердце его забилось. Томилин остановился: что он скажет своим? Валентину — все, остальным — по их разумению.

Но под ауфирским флагом стояли только двое — Валентин и Танира.

— Что они с тобой сделали? — первое, что вырвалось у Валентина.

— Валя, ничего они со мной не сделали в конечном итоге. Видишь, я жив и здоров.

Потом последовали объятия.

— Это, конечно, Крамун, — сказала Танира. — Сергей, но они, наверное, взяли с вас обязательство молчать?

— Ничего подобного. Они настолько уверены в своей неуязвимости, что им все равно. А как Даша?

— Потаповых не пустили в город… Не буду говорить о том, что мы все пережили. Вагилид поднял все свои связи. Но все в порядке. Тебя ждут, — ответил Валентин.

— Садимся! — воскликнула Танира довольно нервно, словно хотела скорей уехать отсюда.

И они поехали — все трое. По дороге Сергей, ничего не скрывая, поведал обо всем.

Танира не выдержала и в середине такой исповеди остановила машину. Валентин и Танира выслушали все молча, до конца.

— Бог хранил вас, — были первые слова Таниры. — Отец говорил мне, что из всех деятелей мрака Крамун — единственный действительно страшный человек, потому что не профан, он — мастер в делах невидимого мира.

Валентин же был просто убит такой свободой и своеволием дьявола, входящего в человека, как в свое гнездо. О вселении черта решили пока не говорить Потаповым, тем более Даше, — могли не вместить. Но Сергей возразил, что со временем расскажет Даше все.

— Правильно, они простые люди, но им поможет их интуиция различить… — обрадовался Валентин.

И действительно, Потаповы сердцем почувствовали в Сергее мученика и познали сразу, по глазам, по голосу Сергея, что он все тот же, что не произошло самого страшного — уничтожения личности.

Когда эта истина, сквозь слезы и рыдания, улеглась в их душе, все расселись за гостеприимный стол отметить спасение…

Валентин и Танира, чтобы поддержать Сергея, остались у Потаповых на несколько дней. И только потом, уверовав в успокоение Сергея, уехали к себе домой, обещав почаще его навещать.

Между тем до Вагилида стали доходить сведения о катаклизмах в Стране деловых трупов. Непредсказуемые землетрясения, непонятные пожары, огонь, словно бродивший по стране, заставил деловых трупов чаще молиться. Как ни странно, но формальные обрывки традиционных, доисторических религий сохранились в этой стране. Деловых трупов порой называли народом молитвы. Обращались они к Всемогущему Богу, соблюдая некоторые ритуалы, просили о материальном благе, денежном успехе. Но сейчас надо было просить о спасении страны. Процесс уничтожения дошел до того, что в столице рухнул высочайший, огромный как башня, дом, наполненный замороженными деловыми трупами. Все это вызывало тревогу в соседней Ауфири, куда могли перекинуться катаклизмы. Народ волновался, некоторые искали защиты у чертей, другие у Непонятного, на политических верхах подумывали о каких-то действиях. Все это весьма сказалось на настроении Таниры, тем более, оказалось, что она беременна от Валентина. Призрак конца нарушил и спокойствие Валентина. Слава Богу, до русского лагеря эти сведения не доходили.

…Они прилегли рядышком на кровати, полные бесконечной любви друг к другу. Но тревога вошла в сердце.

«Боже мой, — думал Валентин, — конец света, ребенок, любимая женщина — и все это в одном клубке. Какой будет ребенок от женщины, отделенной от меня тысячелетиями, от женщины конца мира?..

…Что с ним будет, что будет с нами?»

Танира улыбалась и гладила его волосы.

— Что будет с нами?.. Ну, допустим, мы скоро умрем…

Валентин вздохнул:

— А что изменится? Сейчас главное — сохранить любовь. Мы и там будем вместе.

Танира покачала головой, на глазах ее, в их глубине, появились слезы.

— Да, но там мы вполне можем не узнать друг друга. Ведь душа умершего не то, что душа живого, она меняется, прошлое уходит, и душа может открываться в ином ключе… Даже при жизни человек меняется, это процесс…

Что же говорить о посмертной судьбе?.. Мы будем другие…

Валентин оцепенел, это не приходило ему в голову, но он почувствовал правоту этих слов…

— Может быть, не совсем другие.

— Не совсем. В каком обличии я буду — уж не обессудь…

Он прижался к ней, но еще более оцепенел от страха потерять ее…

— И потом, — продолжала она, целуя его почти исступленно, передавая все движения души, — мы можем пойти там разными путями… Во Вселенной разве сыщешь друг друга?

Валентин привстал:

— Хватит, хватит, милая моя, родная, — залепетал он, не находя слов от смятения. — Конец еще далек, ты родишь ребенка, странного ребенка, и мы будем жить долго и разберемся в конце концов, как любить «там»…

Но Танира плакала:

— Не знаю, не знаю. Ты еще немного наивен, Валентин. Страшная власть иллюзий тяготеет над людьми…

— Мы разные, и нас соединил Бог.

— Валентин, Валентин, как бы я желала родиться в твое время, в России…

— Ты была бы другой…

— Зато я была бы русской, и конец мира был бы далек… мы бы все равно, вопреки всему, встретились бы и любили…

Разговор перешел на уровень шепота, желания не расставаться никогда, смерть, рождение, любовь, стихи, сумасшествие сплетались, передавались из души в душу. И сновидения их переходили друг к другу, и пели в душе стихи:

И пусть над нашим смертным ложем

Взовьется с криком воронье,

Те, кто достойней, Боже, Боже,

Да узрят царствие твое…

Но когда утром за завтраком они вспоминали эти стихи, Валентин привел одну знаменитую притчу о том, что Учителя спросили, как достигнуть Царствия Небесного, и он ответил: «Почему вы все время ищете сотворенное?»

Танира расширила глаза и быстро ответила:

— Это в духе моего отца. Он же черпал от вас, от доисторических, он убеждал меня, что надо пренебрегать душой ради Духа, ради несотворенного, божественного и войти в эту реальность, как в свою. Я просто повторяю его слова… Прекрасно сказано, но осуществить это… О! Отец, может быть, и может… Он знает эту древнюю практику… Но я… я… Я просто этого не хочу, Валентин. Я люблю себя, свою душу, какая она есть… Я не хочу и, следовательно, не могу изменяться и преображаться… Я не исчерпала себя и мне страшно все потерять, даже ради чего-то иного…

…Валентин встал, почувствовав, что здесь что-то серьезное, жизненное, а что, он не мог определить. К чему же она ведет?

— Мне, конечно, объяснил отец, что спасение и освобождение — в Духе, но я — это душа, а не Дух, он принадлежит Богу. Потому я — за вечный симбиоз души и Духа, в конце концов. Хотя отец говорит, что в конечном итоге так не бывает… Вечен только Дух.

Валентин опустился на стул рядом с Танирой и обнял ее.

— Катаклизмы, конец мира подвинули нас к тому, что разговор о метафизике принял немного истерический характер… Ты ведешь себя, как настоящая русская, как героиня Достоевского… Но я вижу, что ты чего-то не договариваешь.

Танира поцеловала его.

— Так дай мне возможность договорить… Ты знаешь, трудно предвидеть, перекинутся ли эти катастрофы с деловых трупов на нас, на ауфирцев, и значат ли эти катастрофы знамение конца, но на самом деле в Ауфири очень много хороших людей…

Валентин оторопел и не знал, что сказать.

— Не думай, не думай, — Танира обратила свое лицо к Валентину. В ее глазах даже блеснули слезы. — Это мои соотечественники. Я тебе показала семью обывателей… Но я не успела тебя привести к действительно нормальным хорошим людям, которые в ужасе от всего, что происходит. Конечно, они, может быть, не совсем нормальные, поживи-ка в таком аду… Но все-таки…

Валентин согласно кивнул головой:

— Ну, раз ты так говоришь, значит, так и есть…

— И мне жалко их всех, несуществующих, одичавших чертоискателей, обезумевших и даже деловых трупов. Все-таки и там какое-то бытие, а всякую жизнь жалко… Я понимаю, что сдаю все позиции, но то, что сейчас происходит у деловых трупов… Ладно… Мне жалко даже душу праха.

Валентин не знал, что сказать, и схватился за голову, не отдавая себе отчета, как защитить Таниру от сострадания, к которому он тоже был склонен.

Но она сама вдруг резко успокоилась.

— Выпьем «бюво». Радио я не хочу и слушать, — сказала она.

Валентин достал золотого цвета графин из круглого шкафа, и они выпили по рюмочке. Это был крепкий сорт «бюво», далекий от крепости до-исторического пива.

— Больше нельзя, — заключил Валентин, он ни на минуту не забывал, что в ее чреве, чреве любимой женщины конца мира, зреет его ребенок, хотя до рождения его еще далеко.

— Хорошо, — ответила Танира, встала и села в кресло с изображением льва в углу комнаты. — Валентин, а теперь я тебе скажу. Вчера вечером мне звонил Фурзд… не отцу звонил, а лично мне… И просил меня срочно прийти к нему — это будет сегодня в три часа дня.

— Боже мой, час от часу не легче… За что? Тебе что-то угрожает? Отец знает?

— Отцу я сразу сказала, он уже звонил Фурзду, — произнесла она из глубины угла. — Нет, нам ничего не угрожает… Фурзд не враг наш… Но все равно это серьезно, там что-то случилось…

И Танира внезапно резко встала и легким движением руки включила радио:

— …Одного из недавно замороженных деловых трупов отключили, чтобы разморозить и вернуть ему способность к действию, чтобы он спасал сам себя, и он выполз из-под развалин с выпученными глазами и дико крича… Перед ним, вдали, огненное зарево, как будто горит пространство.

Танира перевела, и Валентина передернуло:

— Боже мой! И это репортаж? Что за бред?

— Действительно, — спокойно ответила Танира и выключила радио.

Глава 29

Фурзд ждал Таниру в своей самой уединенной резиденции.

Как только Танира вошла в комнату, она тут же замерла и остановила свой шаг. У нее возникло ощущение, что она вошла в огромный череп. С потолка, с внутренней поверхности головы, если угодно, на нее смотрело звездное небо, таинственно изображенное. Она никогда не видела такого ночного неба над Ауфирью.

На полу — шкуры, но чьи? Таких существ Танира не видела даже во сне.

В углу этой полукруглой комнаты сидел Фурзд в кресле за столом, на котором тоже было изображено звездное небо, но иное.

Рядом с ним, недалеко, в кресле, напоминающем трон, находился седой старик с неестественно большими глазами. Как ни странно, он был в халате, правда, роскошном синем, скорее даже — одеянии.

Оторопело Танира стояла на месте.

Но вдруг она заметила, что Фурзд смотрит на нее с восхищением, чистым, простым восхищением.

Танире никогда не приходило в голову, чтобы такой человек мог так смотреть на кого-либо.

Неуверенно она пошла навстречу.

Фурзд встал и указал Танире на кресло рядом со стариком. Лицо его сияло каким-то тайным внутренним ожиданием. Старик же оставался невозмутимым и холодным.

Когда Танира углубилась в кресло и еще раз быстро осмотрела комнату-череп, Фурзд начал говорить:

— Танира, дочь великого Вагилида и моего друга теперь, — многозначительно заметил Фурзд, — мы, естественно, прекрасно осведомлены, что ты в положении от доисторического человека, твоего мужа по имени Валентин. Это исключительное явление за все время существования нашей страны.

У Таниры упало сердце, она на мгновение решила, что речь идет о каком-то безумном жертвоприношении ради спасения страны…

Но эта мысль тут же исчезла — взгляд старика убил ее, ибо этот взгляд говорил об ином.

— Так слушай, Танира, — продолжал Фурзд, — я хочу представить тебе человека, который сидит рядом с тобой. Это тайный человек, такой же тайный, каким был твой отец. Но из другой пещеры. Он звездочет и владеет другими мистическими науками доисторического человечества. Владеет не хуже, чем лучшие из них в периоды расцвета таких наук.

Танира прошептала:

— Я восхищена.

— Его великий дар астролога проверен мной на опыте, иначе он не сидел бы здесь. Арис, так его зовут, — мой скрытый друг в течение многих лет.

Звездочет отстраненно улыбался.

— Ты также знаешь, Танира, что такие науки у нас запрещены и интерес к ним карается смертной казнью.

Арис вдруг загадочно вставил:

— Для некоторых из таких смерть может послужить лекарством, оживляющим мертвенность их существования.

Фурзд на секунду онемел, потом согласно кивнул головой:

— Вот именно. Такие слова, Арис, — прелестный гимн смерти… Иными словами, запрет по скрытому своему смыслу касался только черни, потому что опасно было будоражить народ такими знаниями, хватало с них и того, что уже поздно остановить сферу демонов, тем более что контакты были обоюдными…

Кроме этого, вообще не стали превращать такие науки в забаву для кретинов. Потому мы и казнили, естественно, профанов. А вот мэтра, — Фурзд посмотрел в сторону Ариса, — я прятал от законопослушных идиотов. А теперь перейдем к центральной проблеме, центральной не только для нас, но и для всего оставшегося человечества…

Танира вздрогнула и со страхом посмотрела на Фурзда.

— Я объясню. Твоему ребенку, дочь Вагилида, зачатому от пришельца из таинственной России, этой белой Индии, как объяснил мне твой отец, суждено стать Мессией. Так предсказывает великий Арис, который никогда не ошибался.

— Так предсказывают звезды и боги, — произнес Арис, — с этим Мессией и связана последняя надежда на спасение оставшегося человечества в лице Ауфири, потому что остальные — одичавшие, деловые трупы — все они обречены.

Арис сделал неопределенное движение рукой и затих.

Танирой овладел такой ужас и радость одновременно, что язык ее застыл и она не могла пролепетать ни одного слова.

— Мое слово сказано, — закончил Фурзд. — Арис, говорите.

Арис посмотрел на побледневшую Таниру.

— Спокойней, дочь моя, спокойней. Я объясню, в чем суть. Это будет особый Мессия, не такой, которые приходили к доисторическому человечеству. Ибо это непредсказанный Мессия конца, Мессия, который должен прийти к маленькому остатку человеческого рода.

— Неужели он может спасти то, что есть? — вырвалось у Таниры.

— Что значит «спасти»? — медленно ответил Арис. — Он может «спасти», но не в том смысле, как считалось ранее. Его приход ясен мне, но тайна его воздействия лежит для меня в тумане. Это не Христос, и не Антихрист, и не Будда… Не те, кто были до нас… Возможно, тайна его спасения заключена в самой необычайной парадоксальной ситуации оставшегося после конца человечества. Вероятно, он найдет в этой ситуации какой-то неожиданный поворот, благодаря которому может быть совершен прорыв, но, разумеется, не в ад, а в какой-то особый, исключительный регион бытия за пределами физического мира, где преображенная Ауфирь найдет свое место в этом загадочном творении… Иными словами, в запустении обнаружится тайное ядро и возможность перераскрытия своей сути, преобразования в нечто иное, но связанное с этой скрытой потаенностью… Я так предполагаю по некоторым знакам, — и Арис замолчал.

— Если это так, — вдруг вспыхнула Танира — что я должна делать?

— Ничего, — быстро ответил Фурзд. — Не надо особо следить за своим состоянием. Если это Мессия, то о нем позаботятся… Но все же, Танира, мы должны принять некоторые меры в смысле охраны твоего существования и твоей семьи. Это моя забота.

Танира почувствовала себя брошенной в пропасть, в бездонное загадочное небо, где нет никаких ориентиров. Легко ли родить Мессию?..

Арис коснулся ее руки:

— Не углубляйтесь. Ведите себя естественно. Всю невидимую духовную сторону сделают за вас высшие силы. Вам нечего беспокоиться.

— Пора, пора! — вдруг почти закричал Фурзд. — Пора разрубить узел! Демоны стоят у порога. Мир рушится. Времени нет.

Танира встала, точно наэлектризованная.

— Вас отвезут, — вскрикнул Фурзд. — И отцу, и мужу можете сказать. В остальном — молчание. Человек, который вас проводит, даст вам все необходимые сведения. Он, конечно, не знает суть, но будет обеспечивать вашу безопасность.

Арис несколько торжественно положил руку на плечо Таниры, словно посвящая ее… Когда Танира вышла, Арис сразу же изменился в лице и проговорил:

— Фурзд, друг мой, нам надо поторопиться. До того как он придет в наш мир, необходима власть, которая приняла бы Его. Иначе будет худо. И ему, и нам. Так говорят боги. Но прежде чем захватывать власть, надо точно выверить дату. Астрологически. Я еще раз займусь этим. Нельзя, чтобы увели ум во мрак. Но вы будьте готовы заранее.

— Арис, — Фурзд от волнения заходил по этой комнате-черепу, — я буду сверять каждый, даже самый тихий шаг в этом направлении с тобой…

— Мы будем работать вместе, Фурзд. Одной астрологии здесь недостаточно, чтобы нанести последний удар. Есть силы выше звезд и богов. Но я не только астролог, но и, между прочим, визионер. Это поможет предвидеть высшую волю…

— Скоро назначим час… час смерти или спасения, — заключил Фурзд.

Глава 30

Террап, выбранный народом правитель Ауфири, наслаждался в своем полуболотном бассейне, специально созданном для него. Нельзя сказать, что слово «наслаждался» подходило к тому состоянию, которое он испытывал. Ибо состояние это отличалось некой неопределенностью, словно устремленной вдаль вялой тягучестью и ощущением какого-то вселенского покоя.

В такой ситуации Террап мог часами плавать в своем бассейне, иногда даже всплакнув.

Бассейн образовали неглубокий, по горло, и Террап любил, высунув голову из воды, смотреть в глаза огромной лягушки, которая пристраивалась обычно на каком-нибудь зеленом листе или ином растении, мирно плавающем в бассейне. И другие рептилии, конечно, тоже мирные, в обилии населяли этот бассейн, снабженный, однако, всякими приятными растворами, делающими его медицински безупречным.

Террап только что получил донесение, скорее, просто крик о помощи со стороны премьер-министра Республики деловых трупов. Это раздражало его. Последнее время он весьма не любил, чтобы его беспокоили. Террап вообще значительно изменился умственно в течение этого года.

В отношении деловых трупов он не знал, что делать. Сам он их терпеть не мог, а теперь, извольте, надо помогать, а то засыплет обломками зданий. Совет правительства, конечно, будет «за», и ему неудобно будет отказать. Террап решил спихнуть это дело на Председателя Совета Правительства, но с указанием, что помощь должна быть минимальной.

Отделавшись от деловых трупов, которые стали так назойливы в момент катастрофы, Террап ринулся из кабинета в свой рядом расположенный бассейн. Прямо из кресла Правителя — в воду.

Освежился полуболотностью и задумался, высунув голову из воды: будет ли, в конце концов, конец света или нет? Поглядел в глаза любимой лягушки, но водянистость и прозрачность ее глаз не успокоили. Упоения затягивающей тиной болота тоже не наступало.

Эксперты утверждали, что до конца света крайне далеко и даже катаклизмы в Республике деловых трупов не дойдут до Ауфири. Но ряд пронзительных донесений внушал сомнения.

На столе у него в покинутом ради наслаждения кабинете лежала стопка смертных приговоров распространителям слухов среди народа о конце света. Эти стопки надо было подписать. Обычно эта процедура очень нравилась Террапу. Он любовался даже своим почерком на этих бумагах. После каждого подписанного приговора ему становилось легче на душе, словно прояснялась туманная дорога в будущее. Он, сторонник демократии, считал, что тем самым и народ, который выбрал его, подписывает эти приговоры.

Он любил потом, после подписания, умиротворенно попить чайку за этим же столом.

Но в последнее время его дочь советовала ему отменить этот закон. И супруга его тоже поддерживала дочь в этом направлении. Смертную казнь надо заменить секретными тюрьмами, где носителям слухов станут выправлять мозги.

Террап не любил эти секретные тюрьмы и один раз, когда посетил таковую, чуть не упал в обморок.

Поплавав среди рептилий, Террап вернулся к столу.

Непреодолимая лень овладела им, и он отложил стопки смертных приговоров.

Действительно, чем больше он думал о конце света — темненькая тень охватывала его все бесповоротней и бесповоротней. Поглядев на пачку отодвинутых в сторону приговоров, Террап подумал, а не подписать ли смертный приговор самому себе. Хотя бы за те мысли, которые возникали у него по поводу конца мира, особенно теперь, когда кричат деловые трупы. Зевнув, он опустил голову на стол, сложил руки и заснул.

Его разбудил телефонный звонок. Резкий уверенный голос. То был Рун, заместитель Фурзда по Службе Тотальной Охраны (СТО), объединяющей все секретные службы Ауфири. Полиция и спецслужбы были в непосредственном ведении Фурзда, и Рун считался там профессионалом высокого уровня.

Рун просил аудиенции — аналитический доклад о положении в стране, который с нетерпением ждали, готов.

Террап насторожился. Рун сказал, что будет через полчаса.

Террап огляделся: все ли в порядке в кабинете, почему-то хохотнул, взглянул на часы. Перед самым приходом Руна заглянул за потаенную дверцу в кабинете: там была уютная комната, где находилась маленькая лошадка. Лизнув ее в ухо и что-то шепнув, исчез и вернулся на свое место Правителя.

Рун говорил коротко и сурово. Объемный доклад, над которым трудилось множество сотрудников СТО, был положен на стол.

— Я и мой аналитик будем это сегодня изучать, — медленно произнес Террап. — Но скажите основу.

— Всей основы вот так не скажешь, — ответил Рун, — но события в Республике деловых трупов, в окружающем страну мире вообще, дикие слухи и явный недостаток информации патологично встревожили народ. В экстремальной ситуации и люди стали вести себя экстремально. Демонстрации, беспорядки следуют одни за другими. Главный и весьма возбуждающий лозунг: от нас что-то исключительно важное скрывают, нас хотят от этого отстранить и погубить.

Главные требования — раскрыть все секретное, тайное, обнародовать архивы и документы и объяснить народу, что в действительности происходит.

Террап мутным взором посмотрел на Руна, думая о лошадке.

— Появились листовки, в которых говорится, что ауфирские верхи имеют доступ путем тайных, неизвестных народу наук в нефизический потусторонний мир, к мощным демонским силам там.

Но верхи хотят исключительно сами владеть такими знаниями и контактами, народ же бросить на произвол судьбы… В ответственный момент самим улизнуть под крыло великих невидимых сил, а людей, их души отдать на растерзание подземному мраку, кишащему вампирическими образованиями.

— Печально, — задумчиво проговорил Террап.

— Скажите правду — вот их бесовский итог, как будто правду можно высказать, — заключил Рун. — Но нам надо понять, что людям тесно, когда вокруг все горит. Пусть даже огонь их не постигнет в данный период. Им хочется вырваться, повизжать, выкинуть что-то необычайное, превзойти себя, похохотать над Богом, сойти с ума, наконец. В этом внутренний корень их поведения. А все детали, организации, демонстрации, кто у них главный, всю конкретику вы найдете в докладе.

— Но почему, как мне докладывают, так много чертоискателей, ведь идет же обратный поток информации о том, как это опасно? — раздраженно высказался Террап.

— Потому что все смешалось в уме людей, ожидающих непредсказуемое или конец. Это внутри себя, от страха перед концом. Вы найдете это в докладе. Но любопытно: к нам пробралась девочка лет четырнадцати-пятнадцати, малый деловой трупик. Она рассказала, что все деловые трупы в Республике переживают эти события как конец света, но некоторые делают там деньги с надписью: «Свобода с нами!» Люди воют, визжат, рушат машины, некоторые кричат: «Уйдем в незнаемое!» Одного нашего агента избили, по нашим сведениям.

— Жаль, — безразлично добавил Террап. — А какие у деловых трупов последние сообщения? Все о конце мира? Для них это нормально.

— А теперь я перехожу к главному, господин Правитель. Разрешите?

— Разрешаю.

— Из всей конкретики доклада вы увидите, что за всей этой историей с демонстрациями, бредом, угрозами, уличной кровью, детскими мольбами стоит чья-то рука. Беспощадная, холодная и решительная. Рука, управляемая сатанинским мозгом. Мы сознательно не называем, кто это, по нашему мнению. Вы сами, ваша личная служба аналитики, как угодно можете сделать решающий вывод: кто? Мы в СТО ничего не навязываем. Правитель должен решить сам.

Лицо Террапа наконец посерьезнело. Он забыл надолго о бассейне, о рептилиях, о неопределенном наслаждении впереди, о пустоте, в которую можно скрыться. В нем проснулся хищник, охотник за людьми.

— Господин Рун, я непременно сделаю выводы. Будьте уверены. Вы свободны.

Глава 31

За месяц до этой встречи в кабинете Террапа произошла другая, не менее важная.

Но случилась она на одной из грязно-запущенных окраин Ганикса. В сумерках наступающего вечера по улочке этой окраины передвигался старенький общественный автобус, в котором ехали всего три пассажира. Все они, однообразно одетые, производили впечатление затюканных обывателей. Автобус нехотя остановился у столба, на котором было крупными буквами написано: стоп.

Из автобуса вывалился всего один пассажир, закутанный, как баба. Правда, на воздухе было прохладно. Оглянувшись, пассажир поплелся к весьма ординарному домику в глубине двора. На его пути кто-то завыл из кустов, но закутанный человек не обратил никакого внимания, даже не вздрогнул. Точно это был не вой, а щебетание.

Обойдя домик с левой стороны, закутанный человек постучался в дверь одной из квартирок, хотя около двери располагался звонок.

Вошел и тут же спросил у человека, который открыл ему дверь:

— Он здесь?

— Он ждет вас, — был ответ.

Закутанный сбросил с себя тряпье, но вовсе не оказался одетым в модный костюм. Хорошая одежда отдыхала.

— Где он?

Ему указали на дверь, и он вошел в убогую комнатушку.

Навстречу человеку с распростертыми объятьями шел Фурзд.

Человек оказался не кем иным, как третьим лицом в «империи» Зурдана. Гриббон, так звали этого человека, входил в мозговой политический центр при Зурдане, который вырабатывал стратегию и тактику продвижения «империи» Зурдана. Под влияние Зурдана попали и несколько элитных войсковых частей весьма отборной силы.

— Фурзд приветствует своего великого тайного агента, — так обозначил Фурзд третье лицо в окружении Зурдана.

Гриббон уже было расплылся в верноподданнической улыбке.

Через минуту они сидели друг против друга в потрепанных креслах за расшатанным столиком. Фурзд, как всегда, начал с философской подкладки. Придав своему лицу крайне добродушное выражение, он произнес:

— Прекрасный друг, естественно, что, кроме вас, у меня есть целая агентурная сеть в многочисленном окружении Зурдана и даже его сумасшедшей сестренки Гнодиады, претендующей на роль дьявола в женском обличье. Разумеется, вы не знаете этих людей, но один из них, которому я в высшей степени доверяю, дал вам блестящую характеристику, особенно подчеркнув вашу мотивацию. Он считает, что вы стали работать на нас, исходя из тотального убеждения, что Зурдан рано или поздно проиграет, и проиграет триумфально, до корней. Вы считаете, он прав?

— Я не имею чести знать вашего доверенного агента, господин Фурзд, но должен с сожалением подтвердить не только правоту, но и точность его оценки. В далекие доисторические времена меня бы назвали последним гадом, предателем своего друга, но в наше время это нормально. Лучше быть гадом, чем трупом. Вы ведь, как враг Зурдана, человек беспощадный?

Фурзд всплеснул руками:

— Только по отношению к врагам. В душе, должен признаться своему тайному агенту, я добрейший человек. Поверьте, у меня были проблемы с этим. По мере моего продвижения по государственной лестнице мне приходилось скрывать свою доброту. Могли обнаружить и отдать под суд. Такие вещи не прощают. А теперь к делу…

Гриббон вынул из кармана зашифрованный доклад:

— Устно хочу сказать, господин Фурзд, что ваш план осуществляется. В своих докладах Зурдану я представил ему документы, которые вы передали мне. Благодаря им он начинает верить, что, во-первых, Террап становится все более враждебным по отношению к нему и его политической линии. Особенно ввело его в ярость назначение господина Нура — ведь Зурдан считает его своим злейшим врагом. Во-вторых, из этих документов становится ясным, что влияние и власть Террапа слабеют, что некоторые известные члены Совета Правительства настроены резко против него.

— Отлично, Гриббон.

— Я не знаю, господин Фурзд, до какой степени эти бумаги сфальсифицированы вами, а до какой степени они отвечают истинному положению вещей, но они работают.

Фурзд хохотнул.

— Они, конечно, сфальсифицированы, но в меру и умело, так что фальсификация незаметна. Нам важно побудить Зурдана к действиям и столкнуть его с Правителем.

— Ваш план очевиден. Но Зурдан колеблется. Он проверил некоторые моменты, действительно ли влияние и власть Террапа падают, в том числе в армии. Но даже такой зверино-решительный человек, как Зурдан, в сомнении. Террап — выбранный народом Правитель, как и полагается по конституции. Легко ли выступить против такого?

— Давайте поможем нашему милому, зверино-решительному Зурдану. Вот некоторые бумаги, фотографии, они облегчат роковое решение.

— Интересно. Представляю себе, что за фотографии. Но вы — руководитель спецслужб, а они всемогущи.

— О, Гриббон! Всемогущ только Господь Бог, как и верили люди в доисторические времена. И он показал им свое всемогущество, когда их мир погас. Никакие их науки и спецслужбы им не помогли. Так что не будем преувеличивать.

— Но все-таки…

— Но все-таки да. Согласен, я передал вам все это. Разумеется, эти фотографии не поддельны, иначе их несложно было бы разоблачить. Трудно было их сделать и представить, но это уже была моя и спецслужб забота.

Гриббон взял фотографии и ахнул. Дернулся так, что чуть не упал.

— Гриббон, внимательно посмотрите на лицо Правителя, когда он наблюдает лягушек или смотрит в небо. Это лицо больного человека, точнее, лицо существа, уходящего в какую-то непонятную деградацию и слабость…Любой врач, психиатр подтвердит… А вот на этих фотографиях — Террап не в раздумье, а в действии.

— Кошмар!

— Но центр кошмара не здесь, а вот в этих фотографиях…

— Черт возьми, что это такое? Что это?

— В них фиксация любопытной истории, которая недавно произошла. Посол Республики деловых трупов, господин Виртор, очень солидный пожилой деловой труп, попросил аудиенции у нашего правителя. Речь должна была идти об экономических связях и договорах по этому поводу. Наш Правитель, естественно, принял высокочтимого высокого гостя, уполномоченного посла. И в середине мирных переговоров неожиданно изнасиловал его.

Гриббон чуть не упал с кресла.

— Как?! Почему?

— Что за идиотский вопрос: «Почему?!» Захотелось, и все. Два его ядреных личных доверенных охранника пригвоздили посла, раздели, и после Террап изнасиловал его… На фотографиях весь этот процесс наглядно виден. И личность делового трупа нетрудно установить. Она всем известна, по фотографиям в газетах хотя бы.

У Гриббона потекла слюна изо рта.

— Но ведь соитие с деловыми трупами категорически запрещается законом, вплоть до смертной казни.

— Конечно. Скандал будет не по поводу разврата, а по поводу неадекватности разврата, слабоумия и социального помешательства. Здесь налицо: а) соитие с деловым трупом, что подходит под статью о смертной казни, невзирая на лица; б) неуважение к статусу посла независимого суверенного государства.

— Он что, сошел с ума? — взвизгнул Гриббон слегка.

— Именно в этом направлении вам надо работать. Не то чтобы уж сошел с ума, но сильно поврежден умом. Пусть Зурдан убедится в этом. Именно такие документы он может легализовать, убедить Совет Правительства потребовать отставки Правителя… Великим государством не должен управлять слабоумный… Ну, Зурдану самому виднее, как использовать все это.

Гриббон заходил по комнатушке.

— Странно, неужели Террапу мало его лошадок? В конце концов, он мог уговорить посла — за очень солидную плату, конечно, — совершить соитие келейно, вдали от глаз. Деловые трупы ведь помешаны на деньгах. Когда речь идет о подкупе, вопрос только в сумме. Так они говорят…

Фурзд опять хохотнул. Он любил смехом разгонять безумие.

— Прекрасный Гриббон, вы не знаете Террапа. Он очень эмоционален и непосредственен. Его трудно удержать за штаны. С кем только он не совершал минет в своем государственном кабинете! Даже с лошадками. Какие-то там переговоры с деловым трупом о келейности утомят его. Он плюнет и уйдет к лошадкам.

— А чем кончились экономические переговоры?

— Кончились блистательно. В этот же день обо всем договорились. Когда посла привели в чувство, он, разумеется, потребовал денежную компенсацию, причем золотом. Террап вообще не жадный человек. Он достал из секретного сейфа в своем кабинете то, что надо, и заплатил по-честному деловому трупу. Тот в конце концов остался доволен, и они продолжили за чаем переговоры. Собственно, разоблачение послу ничем особенным не грозило в глазах самих деловых трупов. Ну, изнасиловали так изнасиловали. Удар по уважению, конечно, но не больше. Могли, правда, понизить. Но разоблачение для Террапа — сами понимаете… Дело не в его странностях.

— Все понятно, — успокоился тайный агент.

— Приложите усилия, чтобы эффективно это использовать, мой ласковый. Вы человек ученый в этом плане… Мы столкнем их лбами… Ваше повышение не за горами… Хотите покушать?

— Нет уж, спасибо. Если это все, то мне надо исчезать отсюда.

Глава 32

Вагилид и Иллион сидели за чашкой чая поздним вечером в доме Вагилида. Валентин и Танира уехали к Сергею и Потаповым, на «остров русских».

Беседа, видимо, подходила к концу.

— Пора соскакивать отсюда в другой мир, и поскорей. Иначе прибьют, или съедят, или сгоришь, — заключил Иллион. — Все в судорогах: и земля, и люди…

Вагилид пожал плечами:

— Техника ухода известна. В доисторическом человечестве, особенно у буддийских монахов. Но…

— Твое «но» понятно, — еще раз заключил Иллион.

— А по мне — лучше сбежать отсюда… Пойдем спать…

И они разошлись по спальням.

Вагилид лег и попытался войти в глубокую медитацию, медитацию о том, что вечно. Но он устал и быстро заснул. Течение сна было нормальным. И вдруг в середине ночи он проснулся, но проснулся, не просыпаясь. Бледный и неподвижный, он лежал на кровати, а дух его озарился видением других миров. Он не отдавал себе отчета, что это: небесное путешествие его духа, или пронзительное видение других срезов реальности, или просто то, что нельзя выразить на человеческом языке.

Но вместе с тем он совершенно ясно осознавал, что эти миры — не какие-то сновидения, а реальность.

Пусть он видел их обрывочно, частично, на какие-то минуты, но он — проник.

Первое открытие был мир земной, но иной земной, и иное человечество жило в нем. Возможно, это был следующий цикл, после конца этого мира, на ином уровне земной жизни, защищенной от любых катастроф.

Его прежде всего поразило, что в этом мире полностью осуществлялось то, что мучило, терзало, самоуничтожало то падшее человечество, доисторическое, последнее, которое он знал и в котором жил. Не было ни войны, ни болезней, ни злобы, ни желания тупого господства, лицемерия. Так, как будто зло мира всего исчезло, как мыльный пузырь. На небе не было ни луны, ни солнца. Не было религий, ибо Бог — источник бытия — какой-то своей гранью непосредственно присутствовал здесь.

В посредниках не было нужды. Длительность жизни была непомерной. Что-то произошло и со временем, оно было другое, если только это «другое» можно было назвать временем. Телесное устройство человека тоже было иным…

Существовало ли в этом мире страдание? Нет, жизнь там не была безоблачно детской, но все препятствия, сложности, даже скорбь напоминали скорее «муки творчества», которые испытывали обычно писатели, художники… Во всяком случае, такую аналогию можно было бы провести, так чувствовал Вагилид. Таким образом, это была иная земля и иное небо.

Но было и нечто, что ускользнуло от понимания его духа. Он только отметил, что и этот мир ждет конец.

Дух Вагилида, словно оторвавшись на время от своей телесной оболочки, углублялся все дальше и дальше сквозь тьму времени и пространства.

Сначала проходили дальнейшие циклы человеческой космогонии. Но это были уже существа, мало похожие на людей, людей в обычном понимании этого слова.

Но метафизическая суть человека оставалась прежней, хотя загадка их существования была непроницаема для постороннего взгляда…

Оно было так же, как все, творило временное, но в их бытии заключалась какая-то загадочность, нечто, выходящее за пределы мирового порядка…

Внезапно дух Вагилида взмыл вверх по вертикали, и он увидел множество ослепительных миров. Его опять поразило, что в них нет никакого зла. Это наполнило его сознание бесконечной радостью. Но он тут же отметил, что и эти миры смертны. Тогда внезапно дух его опять пошел вверх, и на мгновение он увидел то, что хотел: это были бывшие люди, кто отказался от себя ради своего же высшего собственного божественного духа и слился с ним, с абсолютной реальностью, и стал воистину во владениях вечности и бесконечного бытия.

Все это было проявлено на мгновения, и дух Вагилида стал возвращаться на истерзанную бездонную землю. Но дух его отметил, что нечто важное не было показано ему. Он только краем сознания видел тени каких-то огромных темных миров…

Вагилид вернулся в физический мир. Как многие, которые хотя бы чуть-чуть побывали там, он не захотел возвращаться в этот странный земной мир ненависти, бездонной тупости, глупости и отчаяния.

Но, как только вернулся, отметил опасность такого желания, ибо земной путь должен быть исчерпан до конца. И все же не измеримая человеческими мерками радость овладела им. Одно дело, верить, другое — видеть и знать. Есть Бог, есть бессмертие, есть вечность и бесконечное бытие.

Он долго лежал неподвижно, и ум его был освещен Божьей мудростью. «А даже душой можно пожертвовать ради духа», — думал он.

Наконец Вагилид встал. Нежный голос дочери звал его к завтраку. За столом уже сидели Танира, Иллион, Валентин и Сергей.

Не откладывая, Вагилид сразу рассказал о своем путешествии, его качестве и чертах.

Все это было воспринято с радостью. Тем более что о возможности таких путешествий было известно. Неожиданной была только реакция Валентина. «Может быть, ему стало обидно за этот мир», — подумала Танира.

Валентин даже встал и высказался:

— Все понятно, хотя только часть необъятной вселенской реальности показана. Но я хочу выступить в защиту нашего мира. Ясно, что и нас посещал божественный свет, и он жил во многих из нас, и в творчестве тоже… Но я не об этом. Да, в нашем мире много зла и страдания. Но я против золотых снов в счастливых мирах. Не пора ли тогда нарушить эту гармонию? Мне кажется, что зло заключает в себе какую-то тайную, метафизическую суть. Оно просвечивает и то, что скрыто, и через страдания, через разрыв образуется щель, которая приоткрывает тоннель в ту реальность, в ту бездну, о которой мы не имеем представления. Иными словами, без раскрытия подлинной тайны мы ничего не поймем полностью.

В ответ было молчание. Довольно напряженное.

Лишь Танира тихонько спросила:

— Откуда ты все это слышал?

— От русских мальчиков. В Москве.

Все чуть-чуть затихли на мгновение. Молчание прервал Вагилид:

— О, русские мальчики! Что-то припоминаю. А кстати, Валентин, вы часто меня спрашивали о судьбе народов, ссылаясь на известную в философии мысль, что каждый народ представляет собой особую мысль бога о человечестве…

— Да, да, — ответствовал Валентин.

— Так вот, в моих прозрениях я нашел подобное подтверждение. В моем случае это касалось России и Индии, стран, так глубоко проявивших себя в сфере духа. Великая духовная суть этих стран и ее конкретное воплощение присутствуют в другом мире. Ничто самое ценное не исчезает.

— Смерть, где твое жало, ад, где твоя победа? — заключил Сергей, произнося эти великие слова.

И другая весьма серьезная беседа состоялась чуть позже, к вечеру.

Вагилид попросил дочь зайти в комнату, он думал о будущем ребенка. Танира уже успела ему рассказать о своем посещении Фурзда и Ариса. К тому же и сам Фурзд счел нужным сообщить ему об этом.

Вагилид встретил ее довольно спокойно, но выглядел совершенно утомленным.

Он начал сразу, прямо:

— Первое, что хочу сказать тебе: Арис — это очень серьезная фигура. Вполне возможно, что речь идет о Мессии или о чем-то очень значительном. Но не исключен и промах, хотя маловероятно.

— Отец, я уже начинаю привыкать к мысли, что несу в своем чреве необыкновенное существо… Конечно, хотелось бы быть создателем, а не носителем, — усмехнулась она, — но и на том спасибо…

— Иронизируй, но не над всем, — поправил отец.

— Извини. Я просто устала от бесконечных неожиданностей.

— Второе, самое важное. Это о характере такого мессианства. Видишь ли, в чем дело: наше существование какого-то остаточного человечества, сохранившегося после Конца, не предусматривалось в традициях нормального человечества. Это вполне объяснимо, ибо всегда открывалась часть истины, а многое, по тем или иным причинам, в силу, например, неподготовленности человеческого рода, не открывалось.

— Я уже чувствую, чувствую, отец, что ты имеешь в виду, — мне больно! Больно!

— Успокойся, — холодно ответил Вагилид. — Ты должна сохранять некоторую отстраненность. Иначе будет плохо. Так вот, насколько мне известно, по сохранившимся обрывкам сведений о Конце, все в целом произошло именно так, как предсказывала традиция. Но о нашей исключительной ситуации — нигде ни полслова. Мы как будто одни на лезвии ножа. А по обе стороны ад и пропасть. Но все не так просто в нашей непредсказуемой и непредвиденной бездне. Возможен какой-то головокружительный выход… И в конце концов представим: воплощается Мессия… Зачем он? Чтобы утвердить этот головокружительный выход? Или затем, чтобы прочитать смертный приговор? Или для лжеспасения?..

— Я думала, ты хочешь сказать именно о последнем!.. И мне стало страшно… Вдруг я ношу в себе дьявола?..

— Какая же ты все-таки впечатлительная и блуждающая… среди звезд… Такое исключено. Даже по вычислениям Ариса это ясно… Я имел в виду другое: лжеспасение, основанное на метафизической ошибке, но не обмане… Верь мне… Просто ты должна быть готова ко всему непредсказуемому… Пойми, что ты родишь черного Мессию… Черного в том смысле, что о нем ничего не сказано… Нигде… Одно молчание… Может быть, где-то намек, но сложный, страшный намек. Он не дьявол, не антихрист. Этого добра и так сколько угодно в нашей жизни, на каждом шагу… Может быть, он откроет то, о чем никто и не должен никогда знать… Может быть, он скажет, что и выход надо искать, ибо есть Тайна, которая все отменяет и все решает… Я не знаю… Это лишь мои огненные мысли… Они сжигают меня, но все же я хочу в это углубляться. Доченька, ты стала ключом в нашей судьбе…

Танира заплакала.

— Ты и твой русский. Умоляю тебя, не думай только о роде человеческом… Даже в твоей ситуации… Помни, что личное спасение, традиционное проверенное для нас, небольшой кучки людей, возможно: мы знаем, каждый из нас, что делать в этом случае. И ты знаешь, ты крещена, и, кроме того, я передал тебе все необходимые знания. Никогда не забывай о собственной душе, даже тогда, когда весь род людской будет гореть в огне. Это вопрос жизни и смерти. Одна человеческая душа значительней, чем весь мир… Помни об этом… Помни среди всей нашей ауфирской истории из слез и боли. Среди всех загубленных замученных младенцев, среди шелеста несуществующих, среди идиотского бормотания деловых трупов… Наступают страшные времена… Помогай другим, помни о ребенке, но не забывай ни на минуту о своей душе и ее бессмертии… Иначе погибнешь.

Глава 33

В столице Ауфири, в великолепном городе, распространились странные слухи. Говорили, что бабы стали рожать монстров. Не все, конечно, а избирательно. То там, то сям вдруг ни с того ни с сего — появится на свет монстр.

Слухи преувеличивали только количество монстров, но их появление стало фактом.

Некоторые старички, дальновидные какие-то, уверяли, что скоро рождаться будут одни монстры. Дескать, в этом и будет состоять конец света, что вместо людей планета наполнится чудовищами. Террап подписал три смертных приговора через четвертование таким особенно ретивым старичкам. Но чудища действительно появились. Причем чувствовали эти младенцы себя вольготно, отличались здоровьем и наглостью и быстрым, но извращенным развитием.

Один крупный предприниматель по имени Гнир, владелец роддома к тому же, переводил таких чудовищ к себе. Нельзя сказать, что это были двухголовые, семиносые, пятиглазые или что-то подобное. Такие уроды и выжить бы не смогли. Возникали обычно с одним каким-то качеством — великаны, большеголовые, четвероногие, просто с общей странной диспропорцией. Поражало не это, а их крепкое здоровье и бешеное, несвойственное детям желание жить и развиваться.

Матери, конечно, с визгом отказывались от них, а государство не знало, что с ними делать: убивать или изучать.

Гнир, предприниматель, скопил довольно много чудищ в своем роддоме, можно было устроить их показ, как в зверинце. Публика бы понеслась сломя голову, но предприниматель был озабочен тем, чтобы заработать и получить прибыль на монстрах. Его одернули. Фурзд устал от бесконечных звонков. То в одном месте, то в другом возникали волнения. Некоторые требовали убивать всех баб, которые рожают чудовищ.

А тут еще в один прекрасный день позвонил и приполз Крэк. Он был весь разодранный, словно избитый, в крови, одежда напоминала клочья.

— Прямо из лесу к вам, к своему покровителю, не переоделся даже, чтоб видели, — подвывал он и упал перед Фурздом на колени. — Довели! Довели! Одичавшие! Шел лесом — омст забрали…

Фурзда все это развеселило. «Хоть на минуту отключусь», — подумал он.

— Как попал сюда? — спросил он для виду сурово.

— Леса горят в Стране деловых трупов…

— Да, встаньте.

Крэк встал.

— Одичавшие, которые меня пленили и чуть не съели, разбежались, кто куда… Меня не скушали только потому, что за меня молодая девушка заступилась, она в меня влюбилась… Когда все разбежались, я сам побежал… среди пожара… добежал до границы… Прямо из лесу к вам… Прощения просить… Омст пропал.

Фурзд покачал головой.

— Да вас не узнать совсем… По поведению, конечно… И это сам Крэк, мастер шпионажа!!! Печально, очень печально…

— Простите за все. Довели… Всем брюхом своим клянусь, что не присвоил омст… Верьте!

— Да тут и верить нечего. Тот омст, дорогой Крэк, давно уже находится у Крамуна. И меняли мы фальшивый омст, который агенты Крамуна оставили вместо настоящего, на наш, тоже фальшивый.

Крэк обомлел от радости.

— Вот так-то. И спецслужба иногда промахивается… Но то, что этот омст у Крамуна, мы все-таки узнали, но слишком поздно…

— Брюхом и полноценной жизнью клянусь, что теперь я в ваших глазах оправдан.

Фурзд не любил долго развлекаться. Он посерьезнел. Посмотрел внимательно на Крэка и ужаснулся.

— Крэк, мое решение таково: я отправляю вас на пенсию, довольно приличную, впрочем. Тихонько сидите, дорогой, себе на пенсии и ждите конца света. Чем не жизнь?

Крэк тупо поклонился и прижал руку к сердцу.

— Благодарю. Я счастлив. Буду ждать, как вы велели, — только и вымолвил он.

— Можете идти. Вымойтесь дома скорей. И укрепите душу. Я распоряжусь о пенсии.

Крэк поплелся к двери. «Кошмар», — шепнул Фурзд самому себе. У дверей Крэк неожиданно обернулся и спросил:

— А что делает Крамун с омстом?

— Могу сказать, чтоб вы успокоились и покончили с этой историей, Крэк. Крамуну нужен был омст совсем не для использования в сексе. Такая обыденность его не интересует. Дьявольское зелье нужно ему для использования в определенных магических операциях, цель которых — вызывать самых глубинных хранителей ада. Сперма дьявола нужна как одно из средств поддержки таких операций…

Крэк вдруг проявил осмысленное оживление:

— Слава Непонятному! Где, в каком месте это происходит?

— Ну, вот это уже я не знаю. Не исключено, что в Доме так называемого второго безумия, хотя никакого безумия там нет. Там есть что-то пострашнее всех безумий, вместе взятых…

— Я так и знал, — пролепетал Крэк.

— Как видите, у нас есть уши даже в стане Крамуна. Но вы как ухо там не годитесь. Идите себе и благодарите Непонятного.

Крэк ушел.

«Конец всему», — решили в народе. Оказалось, что бесы ушли из Ауфири. Тихо и достойно. Те люди, которых изолировали в связи со вселением в них демонов, вдруг освободились. Демоны взяли и покинули их. Это было расценено как роковой знак. В центре города один житель особенно громко горланил, а потом собрал на площади большую толпу.

— Если бесы от нас уходят, значит, конец, — вопил он. — Они-то знают и потому ушли. Что взять с обреченных, зачем им такой союз с нами! Он нужен нам! Нам! Мы потеряли лучших друзей, нашу опору!

Многие женщины плакали. Террап арестовал горлопана и отдал его Гнодиаде. Его арест вызвал такое возмущение в народе, что начались столкновения с полицией на улицах города. За чертей заступались многие. Полицейских обзывали чертоненавистниками и швыряли в них камни. Даже дети плевали в их сторону. Ситуация тихонько выходила из-под контроля. Но до революции было еще далеко. Фурзд терпеливо ждал. Волнения вспыхивали по разным поводам. То не допускали к младенцам-чудищам, то из Республики деловых трупов доходили дикие подробности о катастрофах, то слегка потрясывало от подземных толчков. Последнее случалось и раньше, но теперь воспринималось прямо-таки болезненно. Одному офицеру оторвали голову за то, что он призывал молиться Непонятному.

«Мы чертям лучше будем молиться, чем какому-то Непонятному! Нам и так ничего не понятно, что творится в нашей душе и в мире! Хватит!» — кричали в толпе прежде, чем ему оторвали голову. «Вот пусть теперь помолится Непонятному!» — сказало какое-то дитя.

Это уже означало перелом в сознании хотя бы некоторых. Раньше имя-то Непонятного боялись произносить.

Надо было действовать, ибо запахло пусть не осознанной революцией, но стихийным восстанием.

Зурдан отозвался первый. Пока его сестренка Гнодиада возилась с обезумевшим от ужаса перед ней тем самым юношей, который горлопанил, сожалея об уходе бесов, Зурдан решил использовать законный повод о вводе войск, чтобы подавить волнения, а потом обернуть оружие против Террапа, которого надо было обвинить в неспособности руководить государством и в нарастающем сексуальном и психическом слабоумии на основе тех сведений, которые подсунули ему спецслужбы Фурзда. Войска, подчиненные ему, немедленно вошли в город. Зурдан решил не злоупотреблять жестокостью при подавлении, главное — незаметно подтянуть элитные части поближе к дворцу Правителя, мотивируя это заботой о его безопасности.

«Увидишь на виселице, дергаясь членом, как насиловать почтенного посла», — злобно радовался Зурдан.

На улицах уже шумели крики и выстрелы.

Гнодиада наслаждалась страхом юноши.

«Ты слышишь эти выстрелы за окном? — шептала она ему, связанному по рукам и ногам. — Это смерть наша приближается к нам… Люби, люби меня, связанный, всей уходящей в ад душой… Все богини ада — мои подруги… Ты правильно избрал мое заступничество… Но ты дорого заплатишь за это… Полюби, полюби свою смерть». Юноша что-то бессвязно шептал в ответ. А на улице уже шли бои…

Террап, предупрежденный Фурздом, ждал своего часа. Из последних слабеющих сил он собрал верных ему, стараясь показать, что он — былой Террап, настоящий Правитель.

Приказ был тотальным, и в город вошла армия. Вооруженные силы, таким образом, раскололись. В городе начались жестокие бои. Народ в ужасе разбежался, не до защиты бесов стало теперь. Фурзд нервничал. Один Крамун сохранял полное спокойствие. Он проводил время со своей любимой «дочкой» — Арманой. Попивая вино, он в роскошном, но уютном своем кабинете говорил:

— Нам-то ничего не грозит. Запомни это.

Как ни странно, Армана действительно была его дочерью, но это по каким-то таинственным соображениям скрывалось. Вит уже ничего для него не значил. Армана смеялась, и никогда она не была так довольна собой. Хотя довольна собой она была всегда.

— Я знаю это, отец, — отвечала она, тоже попивая вино, — пусть себе стреляют, сколько хотят. Твой мистический авторитет настолько велик, что никто не смеет приблизиться к нему. Ведь тайна власти — именно в таком сверхчеловеческом ореоле…

— Естественно. Не говоря о том, что мы прекрасно защищены и вооружены… отнюдь не стандартным оружием. На всякий случай, если люди сойдут с ума.

Армана еще раз рассмотрела свои нежные ручки и линии на ладони.

— Нам никогда не нужно будет применять оружие, — сказала она, рассмеявшись от радости и любви к себе.

— Конечно, — заметил Крамун, — как это омерзительно и вульгарно — применять оружие. Дикари, одно слово.

Слышны были взрывы, слабо, но слышны.

— Ха-ха-ха! — произнесла Армана, соскочив с кресла. — Слышишь?! Хочу шампанского. За тебя, отец!

Они выпили и поцеловали друг друга.

— Но ты сказал, что разглядел намерения Фурзда. Значит, он хочет захватить власть, пока те убивают друг друга. Он — опасный и решительный человек. Вдруг, захватив власть, он пойдет против нас? Что будем делать, может быть, вмешаемся?

Крамун обнял дочь:

— Ни в коем случае нельзя вмешиваться в крысиную возню.

Армана поцеловала отца, прижавшись к нему как существо без границ.

— Но ведь Фурзд — не какая-то там крыса. У него свои огромные идеи по преобразованию страны…

— Вот именно. И мы переиграем его на сверхъестественном поле. Только на таком уровне можно играть и побеждать.

— Я благодарю тебя за то, что ты дал мне жизнь… Но еще больше за то, что ты подаришь мне другую, иную жизнь. Я, как и ты, хочу бесконечно жить, отец. Мы не виноваты, что попали сюда.

— Брось говорить об этом. Мы попали куда нужно. Потому мы и создадим себе иную, сверхъестественную жизнь. Сохраняй полное спокойствие, эти выстрелы — не в нас…

Глава 34

Неестественный мрак опустился над столицей Ауфири, клубы его витали у зданий. Бои утихли к вечеру. Но на просторах мрака горело несколько огромных домов. Красное пламя поднималось высоко вверх, и в его очертаниях провиделись фигуры огненных демонов, которые как будто нависали над городом, приветствуя смерть.

Танира и Валентин стояли в своем доме у окна. Они видели этот локальный смерч, уносящий души в ад. Они молчали.

Танира вдруг обняла Валентина и спросила:

— Ты веришь, что во мне Мессия?

— Верю. Но у меня уже нет сил верить. Я верю, но сил нет. Потому что я ничего не понимаю, что происходит с родом человеческим…

— Давай подумаем о себе. Видишь этот парад демонов? Если победит Зурдан, он уничтожит всех нас: всех русских и нашу семью, моего отца.

— Но этого никогда не случится, если в тебе Мессия.

— Кто знает?.. Может быть, я одна спасусь от них. Но мне не надо такого спасения…

Валентин посмотрел на нее:

— Ты что, хочешь меня мучить, Танира?

— Нисколько. Но Зурдан патологически ненавидит русских. Это надо знать. Он ненавидит их, или нас, — Танира улыбнулась, — так сильно, с таким внутренним бешенством, так глубоко, что сам не понимает источник своей ненависти… Но Фурзд, влияя на правителя, наложил вето на эту нечеловеческую ненависть, исходящую от источника, который ему, Зурдану, не познать.

На ночном небе сверкнула молния, безумный гром обрушился на город.

— И какой же источник, что это? — слегка удивился Валентин.

— Я сама не знаю, — чуть жалобно ответила она. — Отец поведал мне об этом, но когда я спросила об источнике, он промолчал и почему-то не захотел меня в это посвящать.

— Может быть, все-таки по-человечески нам стоит подумать о бегстве?.. — тихо спросил Валентин.

— Куда бежать? Везде огонь, страх, истощение… Ауфирь одна, кажется, остается еще пригодной для жизни… Доверимся Божьей воле, ибо человеческая уже исчерпала себя…

Они опять замолчали. В ночи, на улице, рядом загорелся свет фонарей.

— Смотри, смотри, Валентин. Ты видишь, кто идет там?!

— О Господи… Темные фигуры людей.

— Это несуществующие, — тихо ответила Танира, — они всегда так идут. Идут и идут. Бои, взрывы им не помеха…

— Отойди от окна, Танира. Хватит.

Они отошли и присели на диван.

— Опять смерть, опять постоянные угрозы и повороты судьбы… Я не хочу умирать, потому что боюсь потерять тебя, Танира, в бесконечной невидимой Вселенной, в этих непонятных мирах, куда уходят умершие… Если бы мы там были вместе… Я же не хочу никакого рая или ада без тебя… Моя душа ранена тобой, и эта рана — неизлечима…

Танира обняла его, прижалась:

— И ты для меня тоже… Да, мы стоим на грани… Ты, родной, пришелец из далекой России, я — человек конца мира… Но мне кажется, наша мистическая, решающая встреча будет не там, а здесь, перед самым Концом, где-то за день до окончательного финала…

Валентин посмотрел в окно:

— Опять грохот… Взрыв… Где?.. Но ты сказала, перед самым Концом… Может быть… Это как у нашего великого пророка:

Мы встретимся с тобою в мире

За далью каменных дорог.

На страшном, на последнем пире

Для нас готовит встречу Бог.

— Достаточно, Валентин, — ответила Танира.

…А на следующее утро произошло некое качественное изменение. Что-то стало потихоньку происходить с Землей, с пространством, словно втайне стали проявляться черты иного мира.

Сначала Танира и Валентин ничего не заметили. Вагилид, как обычно, вышел из своей комнаты, чтобы позавтракать со всеми вместе. Он сказал, что звонил Фурзду и, кажется, идет перелом в пользу Террапа.

Танира и Валентин вздохнули с радостным облегчением.

— Но остается Крамун, — высказалась Танира, допивая чай.

— Он не будет вмешиваться, — ответил отец. — Но в действительности это, пожалуй, единственный по-настоящему странный человек. Он владеет большими знаниями, и воля его направлена к тому, чего еще не было… Но это потом…

Между тем эти изменения в матушке природе одними из первых заметили обыватели пригорода, граничащего с открытым полем и лесом…

Обыватели, несмотря на взрывы, бои, пошли в лес по грибы, и вдруг что-то заколебалось в их уме, и они увидели, что лесок, к которому они шли, стал как живой, как будто деревья там заговорили и зашелестели, как некие непостижимые существа. Словно что-то проснулось в них или за ними.

Обыватели остолбенели и перепугались даже.

— Да они нас съедят! — взвизгнула толстая баба.

Но от всего этого вида веяло странным успокоением.

И совсем уже окаменели бедные жители, когда увидели за деревьями (лесок был редкий), расположенными у самого поля, легкие очертания человеческих фигур, которые вдруг стали пританцовывать, можно даже сказать, танцевать около деревьев.

В утренней мгле эти фигуры напоминали не то покойников, не то лесных духов, может быть, скорее всего, покойников, но пришедших не отсюда.

Танцуя, они мелодично пели, и тихие звуки их песни, как ни странно, долетали до ушей обывателей. Но на каком языке пели дорогие гости, было непонятно, хотя смутный смысл этого пения каким-то образом доходил до сознания жителей. От ощущения этого смысла они бросились бежать…

На другом краю города природа на какое-то мгновение стала принимать иной облик, и от этого облика люди стали терять сознание.

А в других местах, в городе или на окраине, появилось ощущение некоего странного, но зловещего подземного гула, который был страшен своей непонятностью. Потом он так же внезапно исчезал… и потом снова возникал, где-то в другом месте, но рядом.

В город поползли слухи о странном оживании природы, оживании зловещем и пугающем. Люди побаивались подходить к деревьям, чувствуя их притяжение.

Одичавшие толпами рвались в город, несмотря на взрывы и выстрелы… Они бормотали, что в лесу стало жутко и невозможно, к тому же одолели лешие. Они угрожающе хохотали, мелькали из какого-нибудь открывающегося пространства в наше, земное, и походили на сошедших с ума идиотов. Плевали в небо, гримасничали, словно родная им плоть опротивела им и они хотели бы сбросить ее, отдать гиппопотамам. Ненависть к лешим гнала одичавших на улицы, охваченные бредом.

Солдатам было трудно сражаться среди катастроф и землетрясений. Некоторые стреляли не во врага, а в себя. Видимо, принимая себя за недружелюбное, если не враждебное существо.

Среди солдат обеих сторон в некоторых местах началось брожение, странное брожение, отнюдь не братание, скорее наоборот, точнее, солдаты переставали порой различать, кто свой, кто враг, и одиночные выстрелы раздавались и в своих, и в чужих. Командиры нервничали, опасаясь массовых кошмаров.

Надо было что-то делать. То в одном, то в другом районе солдаты то одной, то другой стороны вместо того, чтобы сражаться, пускались в пляс. Около горевших зданий жители озлоблялись и швыряли камнями в пляшущих бойцов. Но все-таки бои пока продолжались. Фурзд приказал руководству спецслужб любым путем немедленно убить Зурдана, что покончит с гражданской бойней. Выбрали странного агента, видом своим напоминающего деловой труп. Его выделили из тех разведгрупп, членом которых велено было походить на деловые трупы. На случай войны с ними. Этот разведчик, Заг, больше всего походил на деловой труп. Секрет состоял в тонком сочетании деловитости и трупности. Лицо Зага действительно походило на образ человека, только что вышедшего из могилы. Разве что трупных пятен не было. Но зато телодвижения были стремительные, наглые и крайне уверенные в своей правоте. Да и в глазах среди общей мертвенности лица светился интерес к деньгам. Свет этот был тошнотворно-особенный, и Заг лучше всех шпионов умел имитировать его.

Фурзд снабдил Зага хорошо сфабрикованными документами, что он, Заг, мол, из верхов спецслужб деловых трупов, кстати, довольно мощных. И что он хочет установить личный контакт с Зурданом на предмет оказания ему помощи против ненавидимого Республикой трупов Правителя Ауфири, изнасиловавшего к тому же уважаемого в Республике чрезвычайного и полномочного посла.

Заг должен был добавить, что нам, деловым трупам, этот случай прекрасно известен через наши каналы. После инструктажа Заг немедля приступил к действиям. Пробираясь по улицам охваченного землетрясением города, Заг вовсю чертыхался, поминая и Непонятного, и Понятного, и всех чертей на свете. Ему удалось, благодаря своему трупному виду и документам, пробраться к одной из предполагаемых «берлог» Зурдана. То был хорошо оборудованный бункер. Но до свидания с Зурданом было далеко. Зага стали проверять вдоль и поперек. Он почувствовал, что смерть скребется по его коже. Нет, при нем не было, разумеется, ни оружия, ни яда, никакой маскировки — при таком обзоре она вряд ли бы помогла. Яд должен был передать ему в самом подземелье солдат медицинской службы, но которого по его положению и близко не могли допустить к телу Зурдана. Медик был уже давно завербован всепроницающей спецслужбой Фурзда. Эта передача была самым опасным моментом этой операции.

Наконец Заг осознал, что он уже внутри, он вошел туда под отдаленное громыхание снаряда.

Зурдан страстно любил темноту, и это его погубило. Любая страсть кончается плохо, предупреждали его. Нет, он ни во что не верил, кроме себя. В коридорах бункера было патологически темно, и Зурдан обожал пробираться по ним в своем мраке. Гнодиада тоже обожала мрак и потому любила бродить, как потусторонняя рысь, по этим коридорам, облизывая свои нежные руки.

Медику ничего не стоило в таком мраке незаметно передать миниатюрное потаенное вещество в капсуле, перед тем как Заг уже должен был входить в кабинет Зурдана. В кабинете, кроме Зурдана, был личный телохранитель, а в углу, как кошка, с глазами, обезумевшими от страсти к собственному существованию, сидела Гнодиада.

Это был второй смертельно опасный момент. Загу нужно было незаметно пристроить свою «миниатюру» в кабинете Зурдана, чтобы оставить ее там. Вещество, точнее, парадоксальная форма яда, начинало действовать через час и таким образом, что в кабинете не осталось бы ничего живого: отрава была глобальная, у Зага задрожала рука, когда он пристраивал яд к нижней части кресла, на котором сидел. Но эта дрожь была предусмотрительно прорепетированной, так что, когда Заг вошел в кабинет, он разыграл эту легкую дрожь, как будто она была от простого волнения, что естественно при встрече с таким лицом. Поэтому на дрожь, несущую смерть, никто не обратил внимания.

Переговоры прошли быстро и сухо. Здесь тоже все было прорепетировано на самом высоком уровне.

По окончании Зурдан дал приказ: «Можете идти», и Заг вышел. Но как только он вышел в коридор, Гнодиада вдруг сорвалась с места. Заг чем-то заинтересовал ее. Если бы не Зурдан, безукоризненный агент Фурзда мог бы погибнуть. Но Зурдан, конечно, не сомневался в намерениях сестры затащить делового трупа в свои уютные пещеры, пусть и с неопределенной, может быть, даже философской целью. Он немедленно распорядился, чтобы «ни-ни», никаких парадоксов, наш верный друг из Республики трупов должен уйти сохранный.

Гнодиаде потому и не удалось удовлетворить свою жажду безумия. Но она все-таки вышла вместе с Загом из бункера на площадку перед ним. Гнодиаде, мечтательнице, никогда в жизни не приходилось встречаться с деловыми трупами. И она заглянула в глаза Зага. Надо сказать, что великий агент был мастер имитаций. Иногда даже переигрывал. Гнодиада, нервозная, завизжала. Ей показалось, что холод бесконечной мертвечины охватывает ее и идет сначала по любимым ножкам и, наконец, подбирается, умертвляя самое интимное место. Заг улыбнулся и был таков…

Гнодиада осталась, пригвожденная к месту. Опять где-то рядом разорвался снаряд. И она осознала всем телом, что надо делать: быстро, не мешкая, подошла к своей машине и приказала водителю нестись безопасными путями к ее приготовленной на всякий случай маленькой резиденции в тихом, отключенном месте города. «Бежать, бежать, бежать!» — выло в ее уме. А потом подумала: «Почему она сорвалась, ведь в бункере безопасно?» Но нет, сердце ее билось настойчиво и истерично: бежать, бежать и бежать. Бежать от взглядов, от трупов, от взрывов бомб, от непонятного подземного воя, бежать, спрятаться и начать совершенно новую жизнь. Именно тотальная перемена в жизни спасет ее, — билось в ее уме, — ибо с новой жизнью изменится старая судьба. И ей удалось вырваться в свою безопасную резиденцию. Выпив стакан коньяка, она посмотрела в окно, ужаснулась миру и легла спать.

Зурдан был мертв ровно через два часа, когда Гнодиада уже спала утробным сном.

Фурзд целился метко: смерть Зурдана переломила ход боев. Штаб Зурдана на следующий день трусливо не сообщал официально о смерти вождя, но стал разбегаться. Кое-кто — на сторону Террапа. Самые верные солдаты, не зная о гибели своего любимца, продолжали сражаться, но из штаба приходили все более и более нелепые приказания. Выстрелы на улицах чередовались со стонами и проклятьями, но иногда где-то из подворотни, из раскрытых окон раздавался дикий мясистый нутряной хохот. Наконец по центральным проспектам города поползли, направляясь к бункеру Зурдана, бронированные машины, похожие на танки. Но одна из них, маленькая, но хорошо защищенная, свернула в обход, на улицу Счастливых Каннибалов. За ней поползли, давя землю, приземистые тяжелые танки. В машине на заднем сиденье сидел он, Арис, астролог и визионер, друг Фурзда.

Арис решил пройтись по картине своего недавнего прозрения: горящие здания, бои, улица Счастливых Каннибалов и… один низенький дом. Арис улыбался: все было точно так, как он увидел в своем прозрении 8 дней назад. Эти трупы, женщина с отрезанной головой, плач в окне… Зурдан проиграл, он убит… Арис улыбался: хорошо прогуляться по своему видению. Все предопределено, все предопределено… Но где же низенький дом?.. На нем прозрение обрывалось, но именно там, Арис чувствовал, заключался некий странный конечный ответ, некий ключ. Один ответ Арис знал: то будущий Мессия. Но, кажется, есть еще что-то. Где же низенький домик и кто в нем? Вот-вот за этим углом он должен быть. И вдруг за этим углом вместо низенького дома Арис увидел… да, да, он не мог ошибиться, как он не понял заранее, куда он едет, куда движется прозрение и его отражение на земле?.. Несомненно, на месте низенького домика в видении стоял огромный сверкающий Дом второго безумия, окруженный стеной и охраной.

Арис в конце концов остолбенел и приказал машине двигаться медленно-медленно. Он понимал, что значит теперь этот срыв в прозрении. Почему в окнах свет? Казалось, все здание Дома второго безумия точно ожило и его обитатели на мгновение превратились в человеков и открыли окна, открыли себя!.. Зачем? Чтобы посмеяться над миром или разделить его участь? Арис не знал и не ожидал.

У ворот стояла Армана. Он видел ее, и она, казалось, видела его, хотя окна машины были защищены. Армана смотрела на Ариса и смеялась. Ее волосы развевались, словно подхваченные мрачным ветром… Астролог приказал ехать быстрее, подальше от этого места… «Да, в каждом прозрении, в каждом срезе реальности есть свои черные дыры… Мы их не разгадаем никогда», — думал Арис…

А танки двигались к бункеру. И грохот становился громче истошных криков о помощи…

Стало ясно: Террап, Правитель, победил. Но Фурзд знал, что это за победа. Правительственный Центр — важнейший орган власти в стране после Правителя и его команды, собрался на срочное совещание. Его вел Бронт, председатель этого Центра.

К этому времени, на следующий день после выдвижения танков, бои затихли, зурданцы капитулировали. Почему-то притихли, но не особенно, давая все-таки о себе знать, и землетрясения. Странный подземный гул, однако, продолжался в некоторых местах, и члены Правительственного Центра были в трансе. Как Правитель мог допустить такую бойню? Почему не мог предупредить ее? Город почти на четверть разрушен, народ в истерике. Молодые женщины молятся чертям. В это время Фурзд оцепил здание Центра внутренними войсками спецслужб и полицией — силами, подчиненными ему, и вошел на это экстренное совещание не с пустыми руками. Его телохранители тоже не дремали — на всякий случай.

Центру было представлено немного бумаг и фотографий, но вопиюще убедительных. Особенно поразил членов Центра случай с чрезвычайным послом. Естественно, возмутил не разврат, а неадекватность. Лицо Террапа почти на всех фотографиях выглядело объятым какой-то дегенеративной или, скорее, просто странной мыслью. Такое лицо подходило бы малочеловеческому существу. Выражение лица Правителя, одним словом, было не просто слабоумным, но в то же время несколько трансцендентным. Документы тоже поражали воображение. Среди них, например, был смертный приговор юноше… за разврат. Председатель, Бронт, даже остолбенел, когда вслух перед собравшимися прочел приказ.

— Это абсолютно невозможно понять, — развел Председатель руками, — ведь наш Правитель все-таки не сумасшедший… Да и сумасшедший такое себе не позволит…

Другой документик был романтическим письмом Террапа, объяснением в духовной любви, обращенным к… лягушке. После такого в зале возник уже откровенный хохоток. Бронт прекратил это, сказав, что надо проявить уважение к должности Террапа. Члены Центра были настолько сбиты с толку, что вообще не знали, что и подумать.

В этот момент выступил Фурзд. Прежде всего он заявил, что надо прекратить эту «достоевщину», имея в виду поведение Террапа и так далее. Надо сказать, что имя Достоевского и еще трех писателей как исключение дошло из древних времен до самой образованной части ауфирского общества, несмотря на то что литература, особенно гениальная, была запрещена.

Далее речь Фурзда приобрела резкий и настойчиво логичный характер. В конце он потребовал, чтобы Центр декларировал отставку Правителя и передачу всей полноты власти ему — Фурзду.

— Я понимаю, господа, что эта декларация не будет юридически обязательной для Правителя, но вы знаете меня, с этой бумагой я смогу убедить его уйти… И я считаю, что вы осознаете также, что никто, кроме меня, как главы нашей спецслужбы и полиции, не сможет навести порядок в нашей израненной стране.

В Правительственном Центре были не только сторонники Фурзда, но и его прямые агенты, включая Председателя Центра господина Бронта. Но все же они составляли меньшинство. Однако ужас перед неадекватностью Правителя и катаклизмом был таков, что декларация была принята единогласно. Помогло и оцепление вокруг здания Центра…

Возвратившись с этой бумагой в свою резиденцию, Фурзд сделал несколько важных звонков. Он понимал, что одной декларации мало и Террап может не подчиниться, тем более что он неожиданно проявил свою былую энергию, подавив бунт. Но, взвесив все, Фурзд решил действовать стремительно и неожиданно.

Он считал, что план неожиданного захвата неопровержим… Но сердце скребли богини ада: свергнуть главу государства — это не сходить в лошадиный публичный дом, что делают некоторые высокопоставленные чиновники.

Мрак, тучи за окном — мрак в глубине сердца. И вдруг внезапный телефонный звонок. От самого Террапа. Фурзд, конечно, знал, что Правитель уже предупрежден о декларации в Правительственном Центре, но звонка он не ждал.

Голос Террапа был до безумия спокоен. Он сказал:

— Фурзд, я подъеду сейчас к вам, один, без всякой охраны, и тогда поговорим.

Фурзд, может быть, впервые в жизни растерялся. Как без охраны? Значит, в руках Террапа фантастические козыри.

Фурзд, дав согласие, заходил по кабинету. Все ясно, игра проиграна.

Ему не пришлось долго ждать. Террап вошел легкой, почти воздушной походкой и действительно один. Только в руках — портфельчик.

Фурзд взял себя в руки.

— Садитесь, господин Правитель, чем обязан?

— Зачем такие церемонии? Неужели вы не понимаете, хотя бы частично? Не верю. Сразу приступим к делу.

— Слушаю.

— Прежде всего, дорогой друг, скажу вам откровенно: ваш план моего свержения — высокопрофессионален, даже блестящ, но он невыполним. Невыполним он был потому, что вы совершили единственную, но фатальную ошибку: вы недооценили мою собственную личную спецслужбу. С самых первых ваших шагов, скажу даже искренне, с первых ваших мыслей я знал все.

Фурзд окаменел, как античная статуя. Перед ним был совсем другой человек, не «дегенерат с трансцендентным выражением лица», а прежний Террап, беспощадно-ясный.

— Надо сказать, что меня особенно умилил ваш план спровоцировать Зурдана выступить против меня.

Террап протянул свою длинную рептилиеобразную руку и дружески похлопал Фурзда по его протянутой на столе руке.

— Этот план не только умилил меня, но я его полностью одобрил. — Терран откинулся на спинку стула. — Зурдана действительно надо было раздавить, Фурзд. Он мог бы погубить страну.

Окаменелость Фурзда чуть-чуть размягчилась. Но этот дружественный тон — может быть, просто уловка? Не все ли равно — дело мое непредсказуемо проиграно. Проклятый Арис! На этот раз астролог убийственно ошибся.

— Особенно я был восхищен и тронут исполнением убийства Зурдана. Загу я подарю за это особняк — судя по фотографиям, он больше походил на деловой труп, чем тот достопочтенный посол, с кем я имел несчастье насильственно с моей стороны вступить в самые интимные отношения.

Фурзд ошалело смотрел на правителя великой страны.

— Признаюсь, мне было бы жалко, если б погибла Гнодиада. Я ей в чем-то тревожно симпатизирую. Но какая-то неведомая сила ее спасла.

«А сейчас опять у него неясность и что-то такое эдакое у него», — неслышно шепнул сам себе Фурзд. Но лицо Террапа опять изменилось, взгляд стал предельно прагматичен.

— А теперь перейдем ко второй части вашего плана, а именно к схеме моего свержения. Дорогой Фурзд, здесь вы меня огорчили… В общем, он проходил, но целых три прокола убивают его совершенство… Я не ожидал этого от вас…

Террап вынул из портфеля небольшой пакет бумаг.

— Фурзд, внимательно изучите это. Там указаны ваши ошибки, небольшие, чисто технические, которые нарушают красоту вашего плана, но все-таки вручаю вам пакет.

Фурзд машинально взял бумаги:

— А теперь о главном. Я передаю свою власть вам, Фурзд. Чего вы так спешили с этой декларацией в Правительственном Центре? Только трепали себе нервы. Я уже заранее приготовил все нужные бумаги о передаче вам власти, они здесь, Фурзд, здесь, в этой пачке, — Террап похлопал по пакету, — но вы меня опередили на один шаг с этой глупой декларацией. Тем более она бесполезна. Вы же понимаете, надеюсь, что, если бы я хотел остаться, я бы при моей власти и при знании ваших планов… Что бы я сделал?.. Думаю, теперь вам картина ясна…

— Вы передаете мне власть? — ошеломленно спросил Фурзд.

— Да, мой друг. Я устал. Я очень устал, Фурзд, — лицо Террапа побледнело, — суть в том, что мы, человечество, проиграли. Мы проиграли свою историю, Фурзд, и я не могу и не хочу больше в этом участвовать.

Фурзд молчал. «Это и ко мне относится», — подумал он на мгновение.

— Я хочу только затихающего покоя, — продолжал Террап, — я оставлю себе пригородное имение с лошадками и рептилиями. Семью переведу на другую виллу. Я хочу остаться один. С меня хватит. Свои отношения с человеческим родом я намерен закончить.

Фурзд молчал.

— Что вы молчите? Вы согласны принять власть?

— Если на то ваша воля, — вымолвил Фурзд после всего совершенно искренне.

— Фурзд, согласно вашему плану, вы не намеревались убивать меня. Я это оценил высоко. Обычно, когда свергают властителей, их убивают.

— Я бы это никогда не сделал, — ответил Фурзд и был правдив в этом.

— Но главное, что мне некому передать власть, кроме вас. Бронт, по большому счету, туп, к тому же он ваш тайный агент, значит, не самостоятелен. Остальные не в счет по сравнению с вами.

Фурзд вздохнул. В глубине зрела радость, но в то же время какое-то необъяснимое, тяжелое чувство легло на душу. Но он мог уже спокойно мыслить.

— Вы действительно считаете, что мы, человечество, окончательно проиграли свою жизнь? — проговорил Фурзд.

— Если бы я так не считал, я бы, может быть, не ушел. Не было бы такой усталости…

— Но я так не считаю, Террап, — почти вскричал Фурзд. — Только часть человечества проиграла. Мы берем человечество в целом. Другая часть согласно христианскому откровению спаслась и перешла в высший мир.

Террап положил руки на стол:

— Фурзд, я также непрерывно следил за вашим контактом с Вагилидом и русскими.

Они до конца открыли вам духовный путь всего человечества… Но, во-первых, они тоже проиграли. По архивам, доступным только нам, вы знаете, какой кошмар они пережили.

— Но та часть, которая на протяжении их истории духовно спасалась, та и спаслась, — возразил Фурзд.

— Но это не для нас, Фурзд, и вы это отлично знаете. Может быть, только для таких одиночек, как Вагилид, может быть, для двух-трех христиан, прячущихся в пещерах Неории…

Фурзда вдруг захватила некая страсть к бытию:

— Да, мы другие, Террап, но в том, что мы остались после тотальной катастрофы, лежит глубокий смысл. Мы должны найти свое спасение.

— Вы верите в это, Фурзд. И это еще один плюс к моему решению передать власть вам… Только не увлекайтесь Вагилидом и учтите, что те знания, которые вы получили, караются смертной казнью… Конечно, к нам это не относится, но…

— Я не увлекаюсь Вагилидом. Я верю в Мессию, который скоро придет к нам.

— Я все это знаю. Потому я вас и выбрал. И вот что еще, Фурзд. Бремя власти — тяжелое бремя. Ведь за все придется платить по счетам после так называемой смерти.

Фурзд молчал, слегка наклонив голову.

— Я лично, — произнес Террап, — готов оплатить без всякой торговли предъявленный мне в будущем счет. И не боюсь этого, потому что я люблю небытие. Чего же мне тогда бояться?.. Жаль, что мне пришлось подписывать столько смертных казней по приговору судей, иногда я и сам вольничал… И все из-за этой истерии по поводу конца света… Если бы я отказывался подписывать приговоры нашим истеричным псевдопророкам, народ, по крайней мере его активная часть, да и к тому же люди во властных структурах, — все они впали бы в ярость, и крови пролилось бы еще больше…

Все говорят о конце света, но никто не хочет в это верить… И многие из тех, кто не хотят и слышать о конце мира, верят в бессмертие чертей. Это кошмар даже по нашим меркам.

— Нас спасет Мессия, — ответствовал Фурзд.

— Или Крамун, — ядовито произнес Террап.

— Правитель, я не хочу об этом говорить, тайна есть тайна, мы и так на грани безумия.

— Хорошо, Фурзд. — Террап встал. — Давайте я пожму вашу руку хотя бы за то, что вы не собирались меня убивать. Завтра церемония передачи власти.

На следующий день домик Вагилида огласился радостным воплем. Это закричала Танира, включившая поздним утром радио.

От ее крика проснулся Валентин, вышел Вагилид и откуда-то Иллион.

— Слушайте! Слушайте! — возбужденно воскликнула Танира. — Террап передал власть Фурзду… Мы победили!

Решили к вечеру съездить и сообщить о победе в «русский остров».

Утро прошло в счастье. После завтрака Вагилид и Иллион решили немедля съездить к русским. Тем более в городе уже было все спокойно, улицы контролировали патрули, радио сообщало, что природные катаклизмы на территории Ауфири прекратились. Прекратились они и в Республике деловых трупов, но еще вечером из передач по радио стало ясно, что Страна деловых трупов полностью разрушена, государство перестало функционировать, столица уничтожена стихиями, похоронив и живых деловых трупов, и замороженных, тех, которые мечтали о полубессмертии. Отдельные очаги жизни, однако, сохранились, но они были поглощены озверевшими одичавшими, которые смешались с оставшимися в очагах деловыми трупами.

Гибель всего живого, даже трупного, всегда печальна, и Танира расплакалась вечером, когда подробно передавали о том, что осталось от деловых трупов.

…Танира тоже хотела поехать туда, на «русский остров», к Сергею, к Потаповым. Но вдруг у нее возникло желание остаться с Валентином наедине, прямо до душевной боли.

Вагилид и Иллион уехали. Танира и Валентин остались одни.

— Он зреет во мне, — сказала Танира, положив руку на свой живот. — Я чувствую, что это будет Мессия, но какой?.. Он уже что-то шепчет мне во сне…

— О Боже, но все может быть… Все, все в этом мире, все может быть… Так он устроен… Чудо естественно…

— Да, Валентин… Мессия, воплощенный в русского человека и женщину с двойственной душой: русской и ауфирской… Какая половина победит?

Валентин улыбнулся:

— Я выйду ненадолго в сад, подышать.

— Скорей приходи.

— Через десять минут. Мне немного душно.

Валентин вышел в небольшой сад вокруг домика Вагилида и не вернулся — ни через десять минут, никогда.

Он вдруг почувствовал, что теряет чувство реальности, какой-то вихрь прошел по его сознанию…

Когда он опомнился, он сразу понял, что произошло. Он стоит на дороге, вдали видны черты города. Рядом лес, березы и что-то до безумия родное… Да, да, он снова в России. В родной, таинственной, непознаваемой России. Вот какая-то надпись. Указатель, что ли. Боже мой, это русские буквы, тут же где-то рядом, в стороне, в перелеске, он услышал далекую далекую речь… Это говорила женщина, говорила Родина… Божественный русский язык… Его глубины, его интонации… Он снова в России! Та же неведомая сила, что перенесла его в неизмеримо далекое будущее, возвратила его… Он, объятый холодом совершившегося чуда, пошел навстречу голосам… И тут же подумал: да, это Россия, но в какую Россию я попал, в какой век? В ту Россию, из которой он ушел, в прошлую Россию или, может быть, в будущую? Не все ли равно, какой век, какая власть, какое государство — важно, что за всем этим внешним живет она, Россия, вечная, необъяснимая и родная.

…Но вскоре по разговорам проходивших мимо людей он понял, что вернулся в ту Россию и в то самое время, из которого он был выброшен в будущее.

Медленно и не очень уверенно он приходил в себя. Пошел дальше. Вот и автобус. Он сел в него. Куда он идет? В Москву.

Он еще был вне времени, но в России, в Москве. Нашел свой дом, вот и его квартира, где он жил один. На Валентине была русская, прежняя куртка, с заветным ключом в кармане, с которым он не расставался в Ауфири. Вся остальная одежда была ауфирская, но никто не обратил на это внимания. Ведь каждый одевался по-своему. Он стоял против своего дома, видел окна своей квартиры. Кричали люди, свои люди… Но он все еще был вне времени. Усилием воли заставил себя войти в дом, подняться на лифте и медленно, затаив дыхание, открыть ключом дверь… Квартира все та же, пустая, одинокая, но, видимо, затаенно ожидавшая его возвращения.

Валентин лег на кровать, включил телевизор и через несколько минут узнал дату. Это был день, когда его перенесли в будущее…

Он выключил телевизор, опять лег на кровать и почувствовал, как тишина входит в него. Потом он понял, что частью своего сознания он там, в Ауфири. Почти физическая боль пронзила его. Он приобрел Россию, но потерял другую любовь, свою Таниру. Радость приобретения и ужас потери — все это вместе стало разрывать его. Счастье смешалось с горем, с невыносимой болью. Танира, Танира… Танира. Русская душа, попавшая в век конца мира… Слезы душили его… Где она? Где она?.. В каком ужасе, горе она сейчас, когда она потеряла его!!! Несомненно, она поняла, что произошло. Но как дать ей знать? И что ей знать?.. Знание может убить… Навсегда, навсегда… А после смерти?.. Что после смерти, кто может знать, какие мы, она и я, там будем, и возможна ли встреча?.. Тайна обжигает ужасом… Нет, нет, но он в России, в родной России. Но и там, в Ауфири, он был всей душой в России, он жил ею, и Танира тоже.

Почему же она не ушла вместе с ним сюда, в Россию? Нет, нет, он бы сошел с ума от такого двойного счастья, а говорят, что и простое счастье недолго длится на земле…

— Что делать? Что делать? — шептал он.

Валентин забыл даже о своем будущем сыне, он думал только о Танире и о России. Помнились дни. Он ни с кем особенно не общался, не звонил друзьям, не брал телефонную трубку… Россия, израненная, измученная, но живая, бесконечно близкая — он просто гулял по улице, по парку, что рядом. И слушал русскую речь, сходя с ума от ее звучания и от радости. И опять впадая в ужас от разлуки с Танирой, от боли за нее. Доносились слова знакомой, щемящей сердце песни. И все-таки разлучили… Может быть, скорее умереть, ведь она тоже будет «там»? Но как же тогда Россия? Она тоже будет «там», ибо ее вечность и в его душе… И что же, умереть? Но рука не поднималась. Да и как? Перед ним живая Россия, его вечная Родина, пусть замученная идиотизмом трагической цивилизации! Но когда она не была измучена? И когда она не воскресала? Лицо Достоевского стояло перед его глазами…

Так прошло несколько дней. Ночью, в полусне, полудреме, он внутренним сознанием своим, всей силой души и духа стал обращаться к своей Танирочке, звать ее… Никакого ответа… Одна нестерпимая тишина… Но однажды утром, без всякого усилия с его стороны, в странном состоянии полусна, полувиденья, он почувствовал ее еле слышный шепот внутри своего сознания, где-то в глубинах своей души. Туда устремился ее шепот. Валентин не различал слова… Тогда он ответил ее любимыми и, как они верили, пророческими стихами, которые начинались так:

… на страшном, на последнем пире

Для нас готовит встречу Бог…

И тогда шепот Таниры, тихо звучавший где-то вне времени, в той глубине его души, которая подвластна вечности, перешел в ясные слова:

— Это не сбудется, Валентин… В этом мы потеряли друг друга навсегда… До свиданья, друг мой, до свиданья… Только не умирай, живи там, без меня… но живи!

Валентин очнулся в слезах, задушивших, казалось, его душу… И, только придя в себя, через несколько минут, он почувствовал силу слов своей навеки любимой: «Не умирай».

И он остался жить. Ибо была Россия и был последний наказ любимой: «Не умирай».

…И потом, через некоторое время, когда он уже медленно немного приходил в себя, он услышал последний раз в его земной жизни слова Таниры, произнесенные, когда он опять впал в то страшное состояние полусна, полувиденья.

Слова были:

«Мессия пришел в ад». И все же он почувствовал, что истинным ответом было Безмолвие.