— Может ли быть, что и за нами следили? — не понимаю, почему в ресторанах вино подают в бокалах. Мне требовалось сейчас не меньше бутылки.
— Я думаю, что да. Просто вы их не заметили.
— Ну и как же быть?
— Не знаю… Может быть, нам держаться вместе? Во всяком случае, пока мы не поймем, к чему все это ведет.
— Да бросьте. — Я сделала над собой усилие и отмахнулась. — Что может случиться с нами в закрытом номере? Мы никого туда не впустим до утра.
— Амалия, я не навязывался бы к вам в соседи, не будь я так взволнован.
— И все-таки я думаю, что подобные меры — это уж чересчур. — Я представила себе ухмылочку Ильи, когда он узнает, что следующую ночь мы проведем в компании «моего коллеги по работе».
— Как знаете…
На секунду мне стало жаль Николая Павловича. Господи боже! Столько лет проработать на Петровке и не научиться скрывать своих чувств. Вот как теперь — пожал плечами, напустил на себя равнодушный вид, но ведь, к гадалке не ходи, расстроился, словно корову в покер проиграл. Сгорбился весь, губу нижнюю выпятил. Мне даже захотелось погладить его по лысеющей голове, но я вовремя сдержалась, поскольку сообразила, что сердечность моя некоторыми присутствующими за столом будет воспринята, прямо скажем, неадекватно. Илья и так уже косится на меня. И ноздри начал раздувать. Ну его к лешему, следователя этого. Пусть дуется себе на здоровье.
Чтобы избежать дальнейших объяснений со Свиридовым, который сопел рядом так надсадно, словно я только что отказалась идти с ним под венец, я решила ретироваться в туалет. Так что я преспокойно поднялась, намереваясь удалиться. Ох уж эта Италия! Даже наших мужиков заставляет быть галантными кавалерами. Что вы думаете произошло, когда я оторвалась от стула? Все трое подскочили! Да с такой суетливой поспешностью, что несчастный господин Коксель опрокинул на себя соусник.
— Ах, какая досада! — заявил он и одарил меня знаменитой сицилийской улыбочкой. Такой, что я сразу почувствовала себя неудачливой героиней американского боевика, из которой главарь мафии собирается вытрясти душу. Ноги у меня стали ватными.
А Коксель подхватил меня под руку и, промурлыкав: «Теперь нам, кажется, по пути», потащил в холл.
— Так вы работаете вместе с Амалией? — услыхала я за спиной бодрый баритон Ильи и обмерла, понимая, что сейчас у них произойдет первый в истории диалог, который будет проходить без моего руководства, и только бог знает, что они могут друг другу наговорить.
Пока я боролась с желанием бросить Кокселя и вернуться к столу, чтобы помешать и тому, и другому проколоться, я не заметила, как мы вышли в холл. Тут произошло совсем уж невероятное. Кок-сель пылко сжал мой локоть и зашептал, не переставая слащаво улыбаться:
— Амалия, мне нужно с вами серьезно поговорить.
— Да? — изумилась я.
— Именно! Речь идет о жизни и смерти!
Я видела предпринимателей и более чокнутых на своей предпринимательской деятельности. С одним я монтировала ролик его дурацких супов целый месяц. Он извел всех, даже нашего Дракона достал. Но и тот чокнутый суполюб не так бледнел, доказывая, что героиня ролика, съев дурацкий суп, «должна кричать «ку-ка-ре-ку» не как недорезанная курица, а как сексуальная несушка». Посмотрев на Кокселя, я испугалась. Губы его тряслись, от сицилийского мафиози остался только черный костюм-тройка.
— Я вся внимание, — прошептала я, решив не расстраивать его еще больше.
Я изначально была против этой поездки, подозревая нечто в таком роде. Только совершенно свихнувшийся человек станет настойчиво зазывать к себе в Италию менеджера из российского рекламного агентства. И вот, пожалуйста, господин сумасшедший производитель обуви — ешьте его с хлебом и соусом «Карри», если пожелаете.
— Omne ignotum pro magnifico est, — вдруг прошелестел он мне на ухо.
Я застыла на месте, так и не опустив занесенную ногу.
— Не нужно эмоций, — добавил Коксель.
Хорошенькое дело! Я закашлялась.
— Знакома ли вам эта фраза?
— Ну… Не то чтобы очень… — Я все никак не могла справиться с душившим меня кашлем. У меня такое случается иногда, от нервов. Я знаю, что если не успокоюсь или не выпью воды, то кашель перейдет в надрывное чихание. Последний раз это произошло со мной на госэкзамене в университете. В результате я с ног до головы обчихала профессора филологии, и мне поставили четверку в диплом. До сих пор не могу забыть того позора, знаете ли.
— Вам нехорошо? — забеспокоился бледный обувщик.
— Спасибо, что заметили.
— Нужно успокоиться.
— Это мне просто необходимо.
— Давайте пройдем в restroom.
Он потащил меня к двери в дамскую уборную.
— Помните, вам нужно бояться человека со шрамом на щеке. Ангелы разделились, и война уже началась! Вас хотят втянуть в ужасную историю. Не позволяйте им сделать этого. Если что-то случится… Спросите Исаака в кафе на площади Святого Марка. Первая скрипка. Он знает о вас. Он вам поможет. А больше не доверяйте никому.
Произнося этот бред, он впихнул меня в просторное помещение с зеркалами. Я по инерции налетела на пышногрудую даму в вечернем платье. Та ловко поймала меня и перекинула к спасительной раковине.
Только тут, прыснув водой в лицо, я начала приходить в себя.
«Похоже, итальянцев постигла страшная эпидемия, разрушающая кору головного мозга» — это было первое, что пришло мне на ум. Взять хотя бы Боккаччо, который, если верить моим сумрачным воспоминаниям, твердил мне о войне ангелов, или этого сбрендившего Кокселя. Какие ангелы в наш век?! Какая война? О чем речь?! И при чем тут я — простая русская девица, которая и в церкви-то была всего пару раз. Вот так всегда бывает: живет себе человек, ни о чем подобном и не помышляет, и вдруг на тебе — ему на голову сваливается архангел, или, как его там, словом, как святой Марии, и сообщает, что она должна убедить мужа в существовании непорочного зачатия. Тут я лихорадочно ощупала свой живот. Зачем — не знаю. Инстинктивно, наверное. Меня даже подташнивать начало. Ничего себе дела!
Не знаю, сколько времени я торчала в туалете, наверное, долго. Я все пыталась осмыслить, что со мной происходит и как мне жить дальше. Коксель, несмотря на свою явную невменяемость, умудрился меня запугать лучше всякого священника, грозящего Страшным судом. Пару раз я в ужасе оглядывалась по сторонам, и, затаив дыхание, прислушивалась, пытаясь вычислить поблизости человека со шрамом на щеке. Но, кроме мерно урчащих бачков, я ничего подозрительного не обнаружила.
В конце концов я справилась с собой, послала подальше ненормального Кокселя с его бреднями об ангелах и, гордо распрямив плечи, вышла из уборной. Зря я это сделала. Я чувствовала, что дамский туалет в ресторане — это единственное место на земле, где пока еще царит спокойствие прошлого. Буйное и неприятное настоящее ворвалось в мою жизнь, как только я переступила порог туалета. В просторном мраморно-зеркальном холле ресторана царила настоящая паника. Люди бежали в разные стороны и на десятки возбужденных голосов орали, по большей части «Мама миа!». Среди этого гула я вдруг отчетливо услыхала отчаянный вопль Ильи: «Амалия!» — и ринулась ему навстречу.
— Что случилось? — крикнула я, когда он схватил меня за плечи.
— Где ты была?! — взволнованно гаркнул он мне в лицо.
— Интересный вопрос, — наверное, я покраснела.
— В телефонной будке убили человека.
— Господи!
Он вовремя подхватил меня за талию, потому что я начала непроизвольно оседать под ноги снующих вокруг возбужденных итальянцев.
— Где твой коллега Свиридов?
— Но ведь это ты с ним остался!
— Как ты думаешь, сколько мы могли вас еще ждать? В какой-то момент мы даже решили, что вы с Кокселем отправились смотреть его фабрику прямо из ресторана, не дожидаясь утра.
— Так вы отправились на наши поиски?
— Ну, мы вышли в холл. Я заглянул в туалет, Кокселя там не было. А когда вышел, в холле уже кричали.
— Господи!
— Да что с тобой?! — он встряхнул меня. — Мы же не в церкви. Смени пластинку.
— Не могу, — взвыла я. — Господи! Война ангелов!
— Как хорошо, что я вас отыскал, — налетел на нас Николай Павлович. — Там уже полиция приехала. Из ресторана никого не выпускают.
— А где Коксель? Вы его нашли? — слабым голосом поинтересовалась я и добавила, чтобы скрыть волнение: — Только не говорите мне, что он лежит в телефонной будке с ритуальной тесемкой на шее.
— Гм-м… — Свиридов, к моему ужасу, замялся.
— Что?! — выдохнули мы с Ильей.
Он взял меня за руку и как-то не по-хорошему ласково проговорил:
— Амалия, опираясь на знания, полученные мною из популярных детективов, я бы не советовал вам говорить полицейским то, что вы сказали сейчас. Упаси вас господь! Иначе мы никогда не уедем из Болоньи.
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что вы слишком явственно представляете себе картину преступления. А это в данных обстоятельствах не в вашу пользу. В будке действительно Коксель, и, извините, с тесьмой на шее. Его задушили.
— О-ох! — Холл поплыл у меня под ногами.
Свет стал нестерпимо ярким. Боккаччо взял меня за руку и потащил куда-то вверх, к огромной люстре. Он все время шептал какую-то абракадабру, все чаще и громче повторяя: «Твое спасение в истине. Твое спасение в истине. Найди отца и подари им истину. Истина — их слабое место. С истиной тебя не тронут. Это святыня. Примири ангелов, и тебя оставят в покое».
— Omne ignotum pro magnifico est!
— Кто это сказал?!
Я открыла глаза.
И наткнулась на внимательный и непроницаемый взгляд симпатичного, очень аккуратно причесанного брюнета.
«Итальянец, — подумала я. Потом непроизвольно поморщилась. — Полицейский».
— Воды, синьора? — вкрадчиво поинтересовался итальянский полицейский.
— Синьорита, — ворчливо поправила его я.
— О, простите! — Его смуглые щеки окрасились коричневым румянцем.
— Это вы сейчас